Омар Хайям - Рубаи. Полное собрание

Вселенная сулит не вечность нам, а крах.
Грех упустить любовь и чашу на пирах!
Меня — поглотит прах? Тебя — возьмет Аллах?..
Мы попросту уйдем. При чем здесь Бог и прах!

Взгляни-ка на траву что над рекой растет:
Из ангельских ланит она такой растет.
Над головой травы зачем заносишь ногу?!
Тюльпаноликая — былинкой той растет!

Под колесо небес попал — в который раз! —
Еще один Махмуд, еще один Айаз.
Не долго ждать и нам. Коль пировать — сейчас:
Изгнав из Бытия, назад не пустят нас.

Однажды души вдруг оставят нас с тобой,
Лежать на кирпичах оставят нас с тобой.
А там когда-нибудь помрут потомки наши,
И кирпичами стать заставят нас с тобой.

Земля в конце времен рассыпаться должна.
Гляжу в грядущее и вижу, что она,
Недолговечная, не даст плодов нам… Кроме
Прекрасных юных лиц и алого вина.

Кому бродяг-планет волшба не по нутру,
Кому распутница Судьба не по нутру,
Едва ль упустит он увидеть поутру,
Как роза надорвет жемчужную чадру.

О кравчий! Тем вином, что сердцу стало верой,
Как чашу, душу мне наполни щедрой мерой.
Иной глупец и губ не смеет омочить,
А надо — кубком пить! Так вот ему пример мой!

Коль вечером вина хорошего приму,
Дневное пьянство мне уж как-то ни к чему.
Ты говоришь: «А вдруг дневное пьянство слаще?»
Коль есть надежный друг, что ж изменять ему!

Встань! Руки отряхни от суетных затей:
Пропить былую честь — заведомо честней.
За пиалу вина продай молельный коврик,
Бутыль молвы о нас — на свалку, и разбей!

Пока пленяет уст вишневый самоцвет,
Пока на зов зурны душа звенит в ответ,
Лишь этим и живи, и хватит пустословья!
Пока смертельно пьян, живому смерти нет.

Вновь туча на луга слезами пролилась…
Чтоб так же не рыдать, свой век вином укрась.
Весеннюю траву беспечно мни сейчас,
Пока не мнут траву, взошедшую из нас.

Оставь тревоги, друг, и безмятежно пей.
В честь каждой женщины, красивой, нежной, пей.
Хмельное — кровь лозы. Спроси, лоза ответит:
«Коль я согласие дала, конечно пей!»

Кувшин с холодною водой для батрака —
Из сердца ханского и шахского зрачка.
Зато фиал, вином согревший старика, —
Из уст прелестницы и щек весельчака.

Вчера я ночью был в гончарной слободе.
Две тысячи горшков шептались в темноте.
Вдруг загудел кувшин, висевший на шесте:
«Кувшин лепивший — где? Кувшин купивший — где?»

Под мартовским дождем торжественно расцвел,
Неузнаваем стал вчерашний суходол.
С зеленым юношей пей на лугу зеленом
И друга поминай, что зеленью взошел.

Пора! — и влагою луга обновлены,
Сияньем рук Мусы сады озарены,
Дыханием Исы поля увлажнены,
Ключами облаков ключи отворены.

Пришла весна. Про все забыть скорей хочу,
От мудрой болтовни сбежать я к ней хочу.
О хмель, заступник мой, к тебе хочу прибегнуть.
О ива, под шатер твоих ветвей хочу.

Сказала роза: «Я свободы заждалась,
Чуть не сошла с ума, и вот мечта сбылась.
Неудивительно, что в кровь ободралась:
Был тесен мой бутон, наружу я рвалась».

Сегодня наша степь, как райская страна.
С друзьями и вином гуляем допоздна!
Назавтра свой ковер опять свернет весна,
Упущенного дня нам не вернет она.

Травой нетронутой наш луг порос, саки,
Зарозовели вновь бутоны роз, саки,
И — воля сломлена, как веточка жасмина.
Как соблюсти зарок? Вот ведь вопрос, саки!

Мечты у пьяницы — о розовом вине.
Налей и рядом сядь, приятно будет мне.
Принес мне ветер пыль от твоего порога,
Навел меня на след, и вот я в майхане!

Ну, а теперь вина «Иная Жизнь» налей!..
Что, много беготни из-за моих затей?
Таков ученый люд. Спешим, не спим ночей.
А ты как при смерти. Живей, сынок, живей!

Когда все признаки возьмет в расчет саки
И мой отряд, мой род, мой вид сочтет саки, —
Из категории измученных угрюмцев
Меня, подав вина, пусть извлечет саки.

Я чаша, падкая до сладкого вина,
Я жажду исчерпать все радости до дна.
Сойдутся ли опять вино, друзья и розы?
В такой прекрасный день зарокам грош цена.

Что делает весна с садами, о саки!
Зарок наш побежден цветами, о саки.
Пока в засаде Смерть, присядь-ка лучше с нами,
Попьем, поговорим с друзьями, о саки.

Вновь про мечетей свет и про молелен чад,
Вновь как пирует рай и как похмелен ад?..
Одни слова, слова! Вот на Скрижали — Слово:
Там все расписано несчетно лет назад.

Мы — покупатели: все вина подавай!
Мы — продавцы: за грош бери цветущий рай!
Что за вопрос: куда пойду, мол, после смерти?..
Поставь сюда вино — и хоть куда ступай.

Истлел и шатким стал небесный наш шатер…
Но если рядом друг, любые страхи — вздор.
Ты Время ни за хвост не словишь, ни за гриву…
Неспешно пей вино под долгий разговор.

А ну-ка за руки, веселый круг сомкнуть!
Уж пляской-то печаль растопчем как-нибудь.
Натешься, надышись предутренней прохладой:
Восходам впредь пылать, когда нам не вздохнуть…

Как славно припустить над винным кубком в пляс —
И прочь из памяти ушедшее от нас!
Мы с душ своих — рабынь, вернее, арестанток —
Оковы разума снимаем хоть на час.

О шах, от первых роз, от песен в стороне
Неужто усидит любой, подобный мне?
Что — рай, и гурии, и сонный плеск Кавсара,
Коль сад, вино и чанг — прекрасней по весне!

Так свято чтим вино, так влюблены мы все,
Что жить близ кабака осуждены мы все.
Уродство, красота — забытые заботы.
И хватит к разуму взывать, пьяны мы все.

С тех пор как лунный серп украсил небосклон,
Рубиновым вином наш гордый дух пленен.
Спасибо продавцу!.. Но все же странно: что же
Прекраснее вина купить задумал он?

Хоть гибельно для нас блуждание планет,
Печальные сердца ласкает лунный свет.
Луна, мы пьем, луна!.. Тебе, луна, веками
Искать нас по ночам… А нас давно уж нет.

Коль хочешь, пред тобой склонится небосвод,
Делам твоей души способствовать начнет.
Возьми пример с меня: сильнее рока тот,
Кто пьет вино, а скорбь вселенскую — не пьет.

Ветшает жизнь твоя, крошатся дни и ночи,
Щебенкой под ноги ложатся дни и ночи.
И ночь и день ликуй: они — твои пока!
Потом уж без тебя — кружатся дни и ночи…

За чашу в горький час едва возьмешься ты,
И сердце отошло, и вновь смеешься ты…
Какой тайфун беды, смотри, летит навстречу!
Спускай ковчег в вино! Как Ной, спасешься ты!

Я вспомнил про вино и рад пораньше встать,
Чтоб зарумянилось лицо мое опять.
А королю зануд, ворчливому Рассудку,
Плесну в лицо вином — пусть продолжает спать.

Торопятся, летят за часом час, саки.
Ты кубок для меня уже припас, саки?
Заря уж занялась! Мы в дверь замком колотим.
Уж солнце хлынуло!.. Впусти же нас, саки!

Саки! Вот мы в дверях и не уйдем вовек,
С порога, хоть убей, не отползем вовек.
Коль головы поднять из праха не поможешь —
Ходи по головам! Не уберем вовек!

Давно уж рассвело. Ты что же? Эй, саки!
Ты, видно, страждущих забыл мужей, саки!
Что?.. О спасенье речь? Для чьих ушей, саки?!
Спасайся! Шептуна гони взашей, саки!

Саки! Забыты мы, как вдовы, бога ради!
Молиться на тебя готовы, бога ради!..
Мы рыба снулая, а здесь вода живая —
Ожить хотелось бы нам снова, Бога ради!

Саки! Мы как земля, любовь к тебе — зерно,
И только вечности снять урожай дано.
Но коль махнешь рукой на страждущих от жажды,
Так мы махнем туда, где повкусней вино!

Ты прибедняешься, саки. Поменьше ной
Да поскорей кувшин поставь передо мной.
Закладом за вино прими молельный коврик,
За дивный аромат — добавлю болтовней.

Того текучего огня налей, саки,
Плесни рубиновых живых огней, саки,
И кубок выбери потяжелей, саки,
Наполни радостью мой кубок дней, саки.

Саки, как дивна ночь, как светит нам луна!..
Пока не грянул гром, подай-ка нам вина.
Смерть — молнии удар в копну сухой соломы:
Пока ты вскинешь взгляд, копна уж сожжена.

Саки! Любуюсь я рассветом скоротечным,
Я радуюсь любым мгновениям беспечным.
Коль за ночь выпили не все вино, налей.
«Сегодня» — славный миг! А «завтра» будет… вечным.

Саки! Спаси, горю! Прости мою смятенность:
От лекаря-саки куда с похмелья денусь?
«Вручать надежде жизнь» — я понимаю так:
Внимать твоим шагам. Пока живу, надеюсь!

Багряный кубок мне преподнеси, саки, —
Как в воду из огня перенеси, саки.
Боюсь, Рассудок вдруг меня за ворот схватит,
Рванет вино из рук… Скорей спаси, саки!

Багровая струя!.. Вина не стану пить.
Лоза, здесь кровь твоя! Вина не стану пить!
Мой Разум начеку: «Серьезно?!» — «Ах ты, глупый,
Поверил, будто я вина не стану пить».

Рубиноцветного лишив вина однажды,
Мгновенной гибели, саки, меня предашь ты.
Так жажду!.. Не с вина ль при встречах дерзок я?
Все дерзости мои — от непомерной жажды.

Отрекся б от всего, но от хмельного — нет.
Забвение вина? О том и слова нет.
Где сказано, что я подамся в мусульманство,
Зороастрийский хмель забуду? Что вы, нет!

Нас выбрало вино, навек приворожа.
Нет в мире ничего превыше кутежа.
Тебе ль меня учить, неопытный ханжа!
Наш Бог — уста подруг, нам чаша — госпожа.

«Чтоб усмирить тоску, гашиш курить — милей,
Чем слушать музыку, чем зелье пить, — милей!» —
Вот слово прежних сект. А нам глоток веселья,
Чем коноплею кровь живьем гноить, — милей!

Четыре обсуждать и снова Семь, саки?
А тысячу забот — забыл совсем, саки?
Мы все — земная пыль. Певец, настрой-ка лютню.
Мы все — лишь ветерок. Налей-ка всем, саки.

Опять: «Четыре!.. Семь!..» Да отвяжись, саки.
Коль до «Восьми» дойдешь, тогда держись, саки!
О! Дивные слова, певец: «Уходит время».
А ну, скорей вина: уходит жизнь, саки!

Саки! Той чашею — на что она Творцу? —
За снисходительность воздай сполна Творцу:
Упейся в честь весны! Брось торговать смиреньем,
Сия безделица едва ль нужна Творцу.

Вон сколько небо кровь людскую проливало!
Вон сколько чистых роз обычной грязью стало!
Оставь на молодость надеяться, сынок:
Вон сколько бурею бутонов оборвало!

Плесни-ка мне вина и спой свое «гуль-гуль»,
Откликнется тебе наш соловей-гюльгюль.
Ведь как без песни пить? Из горлышка бутыли,
Представь, течет вино, не делая «буль-буль».

Не хватит ли читать за упокой, саки?
Ты лучше нам сейчас кредит открой, саки,
И мы от всей души помянем, как покойный
Нас угощал в кредит… Был день святой, саки!

На смену жизни жизнь другая создана;
А прежняя, как знать, куда унесена?
Все тайны спрятаны, открыта лишь одна:
Все судьбы созданы, как меры для вина.

О кравчий! Раю здесь такая честь — за что?
Там тоже кравчий есть, вина не счесть, и что?
Там кравчий и вино, и здесь вино и кравчий —
Вина и кравчего превыше есть ли что?

В объятья гурии в раю, мол, попадешь,
Потоки меда там, ручьи вина… Но все ж
Не слишком доверяй посулам, виночерпий,
В кредит вина не лей, бери наличный грош.

Эй, виночерпий, глянь! Луга в цветах уже.
Неделю проморгай, и чудо — прах уже.
Пируй. Нарви цветов. Однажды обернешься,
Тюльпаны — прах уже, и луг зачах уже.

Скорее — к зелени, к ликующим лугам,
Чтоб вновь зазеленеть на зависть небесам,
С зеленой юностью играть в траве зеленой,
Пока зеленый луг не стал покровом нам!

Вино запретно, но… Коль пить не до конца,
И время выбирать, и не терять лица,
Получится, коль вы учли все три совета,
Не бражка пьяницы, а отдых мудреца.

Уж если ты мне друг, довольно болтовни!
Терпенье кончилось, вина скорей плесни.
Когда покину вас, кирпич слепи из праха
И мною в кабаке вон ту дыру заткни.

Когда я протрезвел, нет радости, хоть вой.
А хмеля перебрав, слабею головой.
Но вот сегодня хмель и трезвость уравнялись,
И — ты прекрасна, жизнь, я обожатель твой.

Вон — духовидцы те, о коих ходит слух,
Что мигом различат, где только плоть, где — дух.
Что ж… Я кувшин вина себе на темя ставлю:
«Ну, что здесь?» — «Гребень есть… Ну, значит, ты петух».

Чтоб людям не скучать, Создатель сотворил
Контрдовод на любой логический посыл:
«Бутыль из тыквы — бес придумал!..» Ну, а тыкву
Бутылочную — кто задумал и взрастил?

Когда неделю пить и просыха не знать,
Уж верно в пятницу нальешь себе опять.
Суббота с пятницей — дни Господа?.. И что же?
Нам Бога почитать иль Божьи дни считать?!

Святошам святости не занимать, саки,
Но снисхождения и им не знать, саки.
Скорее кубок мой налей опять, саки:
Того, что суждено, не миновать, саки.

Об камень я зашиб кувшин мой обливной —
Как друга оскорбил, настолько был хмельной!
И вздрогнула душа на тихий стон кувшина:
«А я таким же был… Ты тоже станешь мной».

Мне вина старые — старинные друзья.
Без дочери Лозы мне все услады — зря.
Саки! Вот говорят, у пьющих нету веры.
Но я-то пью вино, вину-то верю я!

Прелестный юноша! Присядь, не уходи,
Напомни молодость, сердца разбереди!..
Ты запрещаешь нам тобою любоваться?
Запрет совсем как тот: «Склонись! Не упади!»

Вослед любому дню даю ночной зарок:
Не трогать пиалу — мой записной зарок.
Но розы расцвели — не в силах удержаться,
Зароков не давать даю весной зарок.

Над розами туман не тает до сих пор,
И сердце во хмелю витает до сих пор,
И сон дороги к нам не знает до сих пор,
И — пейте! — солнце нам сияет до сих пор!

От лишних горестей ударимся в бега!..
Как радость редкая, нам чаша дорога.
Вино — кровь мира. Мир — наш враг. С какой же стати
Откажемся мы пить кровь кровного врага?

Оставь себя терзать надеждой на успех
И вспомни про вино и беззаботный смех.
Ласкать нам дочь Лозы запретную — милее,
Чем мать-Лозу, всегда доступную для всех.

Клеймите вы мое паденье всякий раз,
Когда иду хмелен, чуть на ногах держась.
О, ваши бы грехи да вас бы подкосили,
Чтоб ложно-трезвыми никто не видел вас!

Любовь моя, вино, я упоен тобой,
Не прячусь от молвы, презрев позор любой.
Так полон хмелем я, что слышу от прохожих:
«Бочонок зелья, эй, откуда ты такой?»

Сквозь тот и этот мир я зримый путь нашел,
На каждой из вершин и в бездне суть нашел,
Но все, что я узнал, я проклял бы, коль выше,
Чем опьянение, хоть что-нибудь нашел.

Пораньше пробудись, премудрый книгочей,
Мальчишке-дворнику скажи про суть вещей:
«Мети с почтением! Здесь прах ты знаешь чей?
Взгляни, вот эта пыль — Парвизовых очей…»

В сей жизни лишь рассвет нам скрашивает путь,
Чтоб дух перевести, над кубком отдохнуть.
Упейся воздухом восхода!.. Ибо скоро
Восходам — восходить, а нам и не вздохнуть.

Спокойно принимай судьбой даримый путь,
Чтоб лишних горестей случайно не хлебнуть.
Слетит одежда-жизнь, умолкнут и вопросы:
Замечен где-нибудь? Замешан в чем-нибудь?

Еще один мой день промчался без следа,
Как суховей в степи и как в реке вода.
Два выдуманных дня его мне не заменят,
Я в «завтра» и «вчера» не верил никогда.

Коль хочешь мудро пить, так мудрецу налей.
С подругой можно пить прелестною своей.
Но не излишествуй, не хвастайся повсюду,
Пореже, по чуть-чуть и потаенно пей.

О, сердце, воздержись от пьянства и похмелья,
Не слишком дружбе верь привязчивого зелья.
Вино — веселый врач, но пьянство-то — болезнь.
Не накликай болезнь и не страшись веселья.

Совсем не пью вина? — Юнцом меня считай.
И можешь презирать, коль пью, да через край.
Вино — для мудреца, для шаха, для гуляки.
Ты не из этих трех? И рта не разевай!

Надежды сеем мы — сожнут потом без нас.
Останутся и сад, и старый дом — без нас.
Богатства до гроша друзьям раздай, иначе
Полакомится враг твоим трудом без нас.

Ты увеличишь век — душою умалясь;
Сокровище найдешь — смертельно изнурясь.
И станешь ты над ним похож на снег в пустыне,
День поискрясь, и два, и три, и… испарясь.

«Коль дух незамутнен, а также зорок глаз,
Сумеешь ты любой отшлифовать алмаз».
Так было. Но теперь без помощи богатства
Едва ли что-нибудь получится у нас.

О городской судья, к порокам беспощадный!
Из наших пьяных уст звучит вопрос нескладный:
«Мы пили кровь лозы. А ты людскую кровь.
Бесстрастно рассуди: кто самый кровожадный?»

Богатство — тот же мед. Лепешка с ним сладка,
Но ой как жалом бьет пчела исподтишка!
Правитель ест кебаб из сердца бедняка…
Вгляделся б: сам себе он обглодал бока!

Хоть все сокровища — давай, сгреби! А там?
Все наслаждения — давай, скупи! А там?
Ведь ай как хочется сто лет прожить! Ну ладно,
Вторую сотню лет — давай, скрипи! А там?

Смертельным ужасом пьяна душа твоя,
Боится вечности среди Небытия.
А я на вздох Исы откликнулся душою,
И — отступила смерть. Теперь бессмертен я!

Всего-то раз помрешь, ну и помри разок,
Чем так себя терзать, оплакивая впрок
Свой драгоценнейший — и с жилами, и с кровью,
И с нечистотами! — свой кожаный мешок.

Чем желчью истекать над сундуком своим,
Чем, разорясь, людей терзать нытьем своим,
До капли насладись житьем-бытьем своим,
Пока не вздумал рок сверкнуть серпом своим!

Пока котел судьбы не вскипятила Смерть,
Из кубка радости допить бы нам успеть!..
Кувшинщик! Из меня слепи кувшин, который
Лишь продавцу вина захочется иметь!

Под круговертью звезд известны, милый друг,
Два способа прожить без страхов и без мук:
До тонкости ль познать добра и зла секреты
Иль намертво забыть про все дела вокруг.

Весельем обогрей оставшиеся дни,
Сегодня пир устрой, до завтра не тяни,
Не то друзья твои, быть может, не дождутся,
Делами здешними измучены они.

Пируй! Тебе пылать не дольше, чем поленьям,
Веселье сменится потусторонним тленьем.
Безбедно пей вино, а горечь Бытия
Оставь расхлебывать грядущим поколеньям.

Сей караван-сарай вселенной мы зовем;
Вповалку — ночи, дни… Пестрит ночлежный дом.
Пиры здесь вел Джамшид — объедки лишь кругом;
Сюда забрел Бахрам — спит беспробудным сном.

Идет куда-то жизнь — бездомный караван…
Блаженством отдыха живет полночный стан.
А завтра, мой саки… Что говорить про завтра!
Успей вина подать: уже восток багрян.

Круженье Бытия, коль нет вина — ничто,
Пока иракская молчит струна — ничто.
Вселенная, уж как ее ни изучаю,
Нужна для радости, а так она — ничто.

О сердце! Прояви над этим миром власть,
Мечтой про доброе застолье окрылясь.
В юдоли горестной рожденья и распада
День-два, а то и три желаньями укрась.

На нас управы нет, один указ — вино,
Мы все поклонники твоих проказ, вино.
И вот рука саки на горлышке бутыли,
Вот-вот волшебное вольется в нас вино!

А ну, пока здоров, а ну, пока живой,
Чем попусту звенеть скопившейся казной,
Быстрей, чем на лету остыл бы выдох твой,
Пока не хапнул враг, для друга пир устрой!

Ты каплей жидкости в отцовских чреслах был,
Вчера тебя исторг огонь — любовный пыл,
А завтра высохнешь, и прах развеет ветер.
Дано мгновение, чтоб ты вина попил!

Вчера, позавчера, тот, этот год — прошли,
Среди пиров, трудов, забот, невзгод — прошли.
Сегодня радостей не упусти доступных:
Ведь и они уйдут, уже вот-вот прошли.

Лишь от невежества вину такой запрет,
Он может частным быть, но абсолютным — нет:
«До двадцати — нельзя. До сорока — с оглядкой.
Доступно полностью — мужчине зрелых лет».

Горсть пыли — в небеса, в тот неотвязный глаз,
И лишь красавицы пускай глядят на нас!
Кому поможет пост, кого спасет намаз?
Ушедший, хоть один, вернулся ли хоть раз?

Строитель глину мял. Вынослив и здоров,
Он не щадил своих ни ног, ни кулаков.
А глина, слышал я, обиженно пыхтела:
«Дождешься, и тебе достанется пинков!»

Будь камнем твердым я, полировать начнут;
Будь воском мягким я, бездумно изомнут;
Будь луком согнутым, прихватят тетивою;
Будь я прямей стрелы, подальше запульнут.

Безмозглый небосвод, бездарный страж планет,
Гонитель тех людей, в которых гнили нет,
Ценитель подлецов, каких не видел свет,
Растлитель мальчиков, — привет тебе, привет!

Не наша в том вина, что хают нас с тобой,
Злорадно высмотрев у нас порок любой.
Мы — зеркала для них, в нас не глядят — глядятся:
«Ну хороши! Ой-ой!» — смеются… над собой.

Хотя на серебре и не взрастить ума,
Богатство плюс к уму сгодилось бы весьма.
В ладони нищенской фиалка сразу вянет,
А розы — рдеют там, где полны закрома.

О небо! Чем тебя озлить мне довелось?
В безумной беготне в жару я и в мороз:
Еды не дашь, пока не пропылюсь насквозь,
Воды не дашь, пока не притомлюсь до слез.

О колесо небес! Пытать меня — доколе?
Клянусь Создателем, с меня довольно боли!
И так-то каждый миг — ожог. А ты еще
На каждый мой ожог спешишь насыпать соли.

О колесо небес! Плодишь ты грязь и мразь,
Извечно с чистотой душевной не мирясь.
Недаром — колесо: стараешься, крутясь.
Кто мразь, тот будет князь, а если князь, то в грязь!

Судьба! Сраженье вновь ты повела со мной.
К другим приветлива, уж так ты зла со мной!
Иль не на всякий лад мирился я с тобою?
Иль не на все лады война была со мной?

Вращаясь, небосвод запутал мне пути,
И тело мне назло клянется не дойти.
Кто знает: воспарить смогу, лишь испарившись?
Кто скажет, как еще свободу обрести?

За то, что к счастью я бежал не чуя ног,
Мне руки повязал жестокосердый рок.
Увы! В число потерь бесплодный век отпишут,
Который без вина и без любви протек.

Как сердцу тягостно, что в клетке жить должно,
Как стыдно, что навек всего лишь плоть оно!
Шепчу: «Снести тюрьму, а стремя шариата
Стряхнуть, на камни встать — неужто суждено?»

Ты, небо, — прялка лет. Не хлебом кормишь, нет,
Так хоть прядешь-то — что? Как рыба я раздет.
Вот прялка женская хоть двух людей одела б,
Та — с делом кружится, о небо — прялка лет!

Блеск Каабы, кумирни мгла — вот рабство, вот!
Поющие колокола — вот рабство, вот!
И церковь, и михраб, и крест, и четки… Боже!
Все показное — корень зла: вот рабство, вот!

Решили пьянству мы установить запрет,
И даже в руки чанг, считаю, брать не след.
Легко забыл вино любой гуляка, только
На пьяницу-судью никак управы нет.

Ленивцев, дум ночных не знавших, сколько их!
Спесивцев, напролом шагавших, сколько их!
Слуг, из себя господ игравших, сколько их!
Скотов, чужую честь поправших, сколько их!

Увы! Душистый хлеб — бездушным сухарям;
Срамящим род людской — хоромы словно храм.
А диво тюркских глаз, как сердце убедилось, —
Безродной челяди, гулямам и юнцам.

Коль по сердцу нигде мы друга не найдем,
В предательский наш век себя не подведем.
В любого из друзей, пока не грянул гром,
Внимательней вглядись — окажется врагом.

Друзей в рассаднике стяжанья не ищи.
Пощады за свои страданья не ищи.
С мученьями смирись, лечения не требуй.
Глуши весельем боль. Вниманья не ищи.

Прославься в городе — ославите тотчас;
Запрись, уединись — что прячет, мол, от нас?
Уж лучше, будь я Хизр, будь даже сам Эльяс! —
И вам не знать меня, и я не знал бы вас…

Где голь кабацкая, непризнанная знать,
В тех кабаках меня и вам бы воспевать,
Торговцы святостью в чалмах законоведов,
Мои ученички в искусстве плутовать!

Гончарным рядом шел, кувшин себе искал;
Вдруг самого себя в кувшине я узнал!..
Пока действительно кувшином я не стал,
Такой кувшин вина сейчас бы опростал!..

Не розы жизнь у нас, а куст колючий? — пусть.
Геенной подменен небесный луч — и пусть.
Коль даже рубища и шейха мы лишимся,
Зуннар и колокол взамен получим — пусть.

Нищает винохлеб, обогащая вас,
И жалобами всех смущает каждый раз…
В шкатулку с лалами подсыплю изумруда,
Чтоб горя моего ослеп змеиный глаз.

Земля в унынии, она больным-больна…
И к ней нагрянула весна, хмельным-хмельна, —
В зеленой шали вновь лицо земли прекрасно,
И снова в кубках жизнь (испей!) полным-полна!

Вчера я шел одной из розовых аллей.
Две тысячи Лобат, проливших кровь на ней,
На тайном языке все как одна шептали:
«Ты чашу наклони! Но капли не пролей!»

Саки! Ночная мгла зарей разорена:
Проснись и посмотри! Доспишь потом сполна.
Нарциссы сонные раскрой, как два окна,
Зороастрийского подай скорей вина!

Встань! Сердце снадобьем известным успокой,
Душистым, пламенным, прелестным — успокой:
Вином рубиновым, желая нас утешить,
Да чангом яшмовым чудесным успокой.

Стряхни скорей, стряхни остатки сна, саки,
Плесни скорей, плесни вина-пьяна, саки!
Пока из чаш-голов не сделали кувшина,
По чашам расцеди кувшин вина, саки!

Саки! Как телу хлеб, душе — рубин хмельной.
Рассветным солнцем ты встаешь передо мной.
Припасть к твоим стопам и умереть со вздохом
Милей тысячекрат, чем вечно жить, как Ной.

Саки! Пока скорблю, у счастья не в чести я.
Блаженства вне вина не смог нигде найти я.
Налей! Глоток с утра — тот миг, тот взлет души,
Какой из всех людей познал один Мессия.

Саки! Хороших вин и поутру не прячь,
Лежащим во хмелю целебный хмель назначь.
Я, развалившись, пью среди развалин Смерти.
О развалившейся вселенной посудачь!

Саки! Я как свеча, уставшая пылать,
Живым огнем вина зажги ее опять.
Ах! Чистое вино, рубиновое чудо:
Устами припадешь — и уст не оторвать.

Вставай, притопни-ка! Мы будем хлопать в лад.
Нарциссы свалит хмель, пока на нас глядят!
Что двадцать?! Хорошо, когда плясун в ударе.
А как ударим мы, коль будет шестьдесят!

Луна своим лучом пронзила мрак ночной.
Прелестней (пей вино!) найдешь ли миг иной?
Повеселясь, другим уступим любоваться
Над прахом без конца кружащейся луной.

Влюбленный и про пост забудет. Будь что будет!
Толпа хмельную страсть осудит… Будь что будет!
Вам, жертвы трезвости, не мило ничего,
А пьяным любо все, что будет: будь что будет!

Хайям! Ты вновь хмелен, ты пьешь — как хорошо!
А к луноликой вдруг прильнешь — как хорошо!
Вселенная всему небытие готовит.
Представь: Небытие… Живешь?! Как хорошо!