Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Лишь, грифу ночи разорвавши горло,
Над миром солнце крылья распростерло,{26}

Встал с ложа сна могучий Тахамтан,
Надел кольчугу, тигровый кафтан

И, шишаком железным осененный,
Сел на коня, как на спину дракона.

Сухраб сидел беспечно за столом
С красавицами, с музыкой, с вином.

Сказал Хуману: «Этот лев Ирана,
Что выйдет в бой со мною утром рано,

Он равен ростом мне. Как я — силен,
В бою, как я, не знает страха он.

Так станом, шеей схожи меж собой мы,
Как будто в форме вылиты одной мы.

Внушил приязнь он сердцу моему.
И я вражды не чувствую к нему.

Все признаки, что мать мне называла,
Я вижу в нем. Душа моя вспылала,—

Поистине — он, как Рустам, на вид.
Уж не отец ли мой мне предстоит?

Томлюсь я тяжкой мукой и не знаю,
Не на отца ли руку подымаю?

Как буду жить я? Как перед творцом,
Предстану с черным от греха лицом?

Нет, и под страхом смертного конца,
Не подыму я руку на отца!

Иль светлый дух навек во мне затмится,
И мир весь от Сухраба отвратится.

Злодеем буду в мире наречен,
На вечные мученья обречен.

Душа в бою становится суровей,
Но зло, а не добро в пролитье крови».

И отвечал Хуман: «За жизнь свою
Рустама прежде я встречал в бою.

Ты слышал ли, как пахлаван Ирана
Твердыню сокрушил Мазандерана?

А этот старый муж? Хоть с Рахшем схож
Могучий конь его — не Рахш он все ж».

Весь мир уснул. Свалила всех усталость,
Лишь стража на стенах перекликалась.

Сухраб-завоеватель той порой
Встал с трона, удалился на покой.

Когда же солнце встало над землей,
Он поднялся от сна на новый бой.

Кольчугою стальной облек он плечи,
Надел доспехи, взял оружье сечи.

Витал он мыслью в поле боевом,
И сердце радостью кипело в нем.

И прискакал он в степь, щитом сверкая,
Своей тяжелой палицей играя.

Рустам был там. Как ночь, он мрачен бы
Сухраб его с улыбкою спросил:

«Как отдыхал ты ночью, лев могучий?
Что ты угрюм, как сумрачная туча?

Скажи мне правду, витязь, каково
Теперь желанье сердца твоего?

Отбросим прочь мечи свои и стрелы
И спешимся, мой ратоборец смелый.

Здесь за беседой посидим вдвоем,
С лица и сердца смоем хмурь вином.

Потом пойдем к иранскому владыке
И перед ним дадим обет великий.

Кто б на тебя ни вышел — мы на бой
Пойдем и вместе победим с тобой.

К тебе мое невольно сердце склонно,
Кто ты такой? — я думаю смущенно,—

Из рода славных ты богатырей?
О родословной расскажи своей.

Кто ты? — вопрос я многим задавал,
Но здесь тебя никто мне не назвал.

Но если вышел ты со мной на бой,
Ты имя мне теперь свое открой.

Не ты ли сын богатыря Дастана,
Рустам великий из Забулистана?»

«О славы ищущий! — сказал Рустам,—
Такие речи не пристали нам.

Вчера мы разошлись и дали слово,
Что рано утром бой начнем мы снова.

Зачем напрасно время нам тянуть?
Не тщись меня ты лестью обмануть.

Ты молод — я зато седоголовый.
Я опоясался на бой суровый.

Так выходи. И будет пусть конец
Такой, какой предначертал творец.

На поле боя — всякий это знает —
Мужам друг другу льстить не подобает.

Я многих на веку сразил врагов
И не люблю коварных льстивых слов».

Сухраб ответил: «Тщетны сожаленья,—
Отверг мои ты добрые стремленья.

А я хотел, о старый человек,
Пред тем как мир покинешь ты навек,

Хотел я, чтобы разум возвратился
К тебе, чтоб ты от злобы отрезвился

И чтобы мы могли тебя почтить
Пред тем, как в землю черную зарыть.

Ну что ж — я силой рук и волей бога
Твой разум нынче просветлю немного».

И вот бойцы, уже не тратя слов,
Сошли с железнотелых скакунов.

И пешие — на бой в открытом поле —
Сошлись они, полны душевной боли.

Как львы, схватились яростно. И вновь
По их телам струились пот и кровь.

И вот Сухраб, как слон от крови пьяный,
Всей мощью рук взялся за Тахамтана.

Он за кушак схватил его, рванул,
Сказал бы ты, что гору он свернул.

Как лютый зверь, он на Рустама прянул.
И вскинул вверх его, и наземь грянул.

Свалил он льва среди богатырей
И сел на грудь всей тяжестью своей,

К земле Рустама грузно придавивши,
Как лев, самца-онагра закогтивший.

Поверг спиной Рустама в прах земли,
И было все лицо его в пыли...

И вырвал из ножон кинжал блестящий,
И уж занес его рукой разящей.

Рустам сказал: «Послушай! Тайна есть,—
Ее открыть велят мне долг и честь.

О покоритель львов, о тигр Турана,
Искусен ты в метании аркана.

Искусством ты и силой наделен,
Но древний есть у нас один закон.

И от него нельзя нам отступиться,
Иначе светоч мира омрачится.

Вот слушай: «Кто благодаря судьбе
Врага повалит на землю в борьбе,

То есть такой закон для мужа чести,—
Не должен, и во имя правой мести,

Его булатом смертным он разить,
Хоть и сумел на землю повалить.

И только за исход второго боя
Венчается он славою героя.

И если дважды одолеет он,
То может убивать. Таков закон».

Чтобы спастись от смерти неминучей,
Прибег к коварству Тахамтан могучий.

Хотел он из драконьих лап уйти
И голову от гибели спасти.

Сухраб свирепый, с богатырским телом,
Был еще отрок с разумом незрелым.

Доверчиво он внял его словам —
Он думал, что не может лгать Рустам.

Хоть о таком обычае старинном
Он не слыхал, поверил он сединам.

И, по величью сердца своего,
Рустама поднял, отпустил его.

И поскакал Сухраб далеко в поле,
Где лани по холмам паслись на воле.

Ловил онагров, ланей он стрелял,
А о Рустаме и не вспоминал.

Темнело... И Хуман предстал пред ним,
Встревожен, как гонимый ветром дым.

И рассказал Сухраб, как победил он
И как живым Рустама отпустил он.

Сказал Хуман: «О витязь, вижу я,
Тебе постыла рано жизнь твоя!

О, горе мощной мышце и плечу,
Руке разящей, грозному мечу!

Ты тигра страшного поймал в тенёта
И отпустил,— напрасная охота!

Увы, беда нам завтра предстоит.
Возмездье за поступок твой грозит.

Страшней над нами не было удара,
Чем завтра от судьбы нам будет кара.

А есть завет: «Убей врага, хотя б
Он пред тобой ничтожен был и слаб!»

Умолк Хуман, и к стану поскакал он,
Надежду на Сухраба потерял он.

Ушел, непоправимым потрясен,
В тяжелое раздумье погружен.

«Эй, друг! — сказал Сухраб, догнав Хумана,
Утешься, ты увидишь завтра рано,

Лишь выйдет он на бой со мною тут,
Как я надену на него хомут!»

Рустам от вражьих рук освободился,
И, как гора, он духом укрепился.

Как будто вновь он жизнь вернул свою.
Поехал он к потайному ручью.

От жажды у него гортань горела.
Он напился. Омыл лицо и тело

И на колени пал перед творцом,
Перед Йезданом — сущего отцом.

И долго о победе он просил,
Упав перед владыкой вечных сил.

Душой своею небо заклинал он,
Что солнце принесет ему — не знал он.

Не знал он — даст победу небосвод
Или венец с главы его сорвет.

Я слышал — смолоду такою силой
Судьба Рустама щедро одарила,

Что если он на камень наступал,
То ногу в камень тяжко погружал.

И эта мощь, как тягостное бремя,
Томила дух его в былое время.

И он взмолился перед троном сил,
И кротко, со слезами он просил

Всех смертных одаряющего бога,
Чтоб сил убавил он ему немного.

Пречистый внял Йездан его мольбам,
И облегченье ощутил Рустам.

Теперь же, юным устрашен Сухрабом,
Представ пред ним в единоборстве слабым,

Взмолился он Йездану: «О творец!
Грозит мне пораженье и конец.

Верни всю мощь мне силы необъятной,
Что в юности ты дал мне невозвратной!»

И совершилось то, что он просил,
В нем море поднялось великих сил.

От места потаенного молитвы
Вернулся вновь Рустам на поле битвы.

Полно тревоги сердце у него,
Поблекло от забот лицо его.

Сухраб как слон примчался опьяненный,
Арканом и копьем вооруженный.

Онагра догоняя, мчался он,
Как дикий лев, охотой разъярен.

Был конь Сухраба, словно мир, огромен,
Вихрь пыли вился вслед, как туча, темен.

И снова с изумленьем перед ним
Встал Тахамтан, раздумием томим.

Сухраб, приблизясь, увидал Рустама,
Взыграл весельем дух его упрямый.

С улыбкой на врага он своего
Взглянул, увидел мощь и блеск его.

Сказал: «Ты здесь опять, старик бесстрашный,
Из львиных лап ушедший в рукопашной?

Ты счастье вновь решил пытать со мной,
Эй, муж, хоть ты идешь кривой стезей!

Что? Жизнь тебе, как видно, надоела?
Ты снова тигру в когти рвешься смело?

Вчера уважил старость я твою,
И жизнь твою я пощадил в бою».

И отвечал Рустам слоновотелый:
«Эй, лев Турана, муж бесстрашно смелый,

Что толку в битве от пустых речей?
Ты возгордился юностью своей.

Но, лев могучий, только небо знает,
Кого победа нынче увенчает.

А если счастье лик свой отвратит,
Как мягкий воск становится гранит».