Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Приснился мне буфет старинный
И дом, где жил я в оны дни
И где сиял тот свет невинный,
Который детству лишь сродни.

Отчетливо припоминаю,
Нет, вижу я наверняка —
На нижней, левой дверце, с краю
Два полированных сучка.

Один как птенчик темнокрылый,
Вот-вот он выскочить грозил,
А всё держался: видно, силой
Его соседний заразил.

Соседний был похож на деда:
Усы, и нос, и борода.
Казалось мне, птенца-соседа
Он распекает иногда.

А из буфета — дух лимона,
Корицы, кофе, старины,
Как ветер Яффы и Цейлона,
Как воздух дальней стороны.

Всё это было… Хлеб с вареньем,
Ребячьи сны и самовар,
И кресло с кожаным сиденьем,
И порванный Густав Эмар.

И тополя в кипенье света
(Их Антонович[24] посадил),
И два нескладных пистолета,
Что друг Ясько́ мне смастерил.

И доброй матери угроза,
Совсем нестрашная, совсем!..
Всё это было… Эта проза —
Она дороже всех поэм!

Среди миров наш мир кружит,
На древний лад земля гудит,
И каждый атом и микрон
Единой воле подчинен,
Творящей море, поле, твердь,
Одну вершащей круговерть, —
И в этой буре мировой
Вступает жизнь со смертью в бой,
И вы, тревожные сыны
Плодоносящей глубины,
Живете веяньем весны,
И лета солнцем голубым,
И осени багрянцем злым,
И чистотою строгих зим,
И шелковым теплом травы,
С которою сроднились вы
При воплях муки родовой.
Он дорог вам, наш мир живой:

Ваш серп, ваш меч, ваш сев, ваш гнев,
И струнный перебор дерев,
Смех дочерей и сыновей,
Любовь, которой нет сильней,
Огонь домашнего тепла,
Произрастание ствола,
Зверь в роще, птица в небесах,
И рыба в реках и морях…
Но кто владеет всем добром,
Что вашим добыто трудом —
Своим трудом, своим горбом?
Да! Разве и они сыны
Прекраснозвездной глубины —
Те, кто в живую круговерть
Несет раздор и злую смерть,
Кто топчет ваш плодовый сад,
Кто в воду льет смертельный яд,
В дыханье вам отраву льет,
Кто сеет бурю, кривду жнет?

Кто землю щедрую рассек,
Богатства взял из гор, из рек,
Чтоб вам их не добыть вовек?
Кто мысль, и музыку, и стих
Змеей обвил и губит их?
Кто ваш благословенный пот —
Всё, что свободный труд дает, —
И кровь, и плоть, и огнь души
Разменивает на гроши,
Чтоб услаждал несытый взор
Кошмарной роскоши позор?
Кто, оторвав от матерей
Их свет и счастье — их детей, —
Их растлевает до конца,
Испепеляет их сердца?
Кто жизнь и тело продает
За грош, кто множит свой доход,
Церковным осенив крестом
Кровь, ложь и кражу с грабежом?
Кто мирные поля страны
Сжигает лавою войны
И брызжет мерзкою слюной
В твой, земледелец, лик простой,
Тебе в лицо, кузнец, плюет?
Кто поднимает род на род
И племена на племена?
Чей бог — торговля, храм — война?
И долго ли терпеть вам их —
Ту стаю сытых и глухих?
Доколь переплавлять вам плуг
В орудие войны и мук,
Чтоб тешить им гнездо гадюк?

О, если б все наречья знать,
Все страны мира облетать
И всем народам закричать:

«На свете правда лишь одна —
И только там живет она,
Где люди власть господ смели,
Где серп и молот в герб вошли,
Где с другом друг и с братом брат
Лелеют светлый виноград!»

Его я видел в жизни только раз —
Здесь, в Киеве, в профессорской квартире.
Мне памятен огонь честнейших в мире,
Сиявших искрой золотою глаз.

И скромен был и прост его рассказ,
Как статский зверь в чиновничьем мундире,
Из угожденья палачу в порфире,
Распяв детей полтавских, мир потряс[25].

Не повторить мне те слова простые,
Хоть в памяти всегда звучат они, —
В душе храню их, как цветы сухие.

Ведь он сказал в томительные дни,
Плывя рекой сибирской не впервые:
«Но всё-таки… там, впереди — огни!..»

Одетый в свитку, строен и спокоен,
Он встал. И гости тоже поднялись…
«Давно уже не чувано такої,
Лише, додам — лише тоді — колись…» [26]

Поет — а там уж встали двое, трое,
И все поют, и песня рвется ввысь, —
Как будто люди грозною борьбою
Земную ось перевернуть взялись —

Чтоб был жолнер не цесарской опорой,
А стал опришком Довбуша, который
Свой поднял меч за счастие людей…

И люди вздрогнули в немом безмолвье.
Так Кобзаря, что вырос в Приднепровье,
Встречает буковинский соловей.

Осенней порой появляются птицы
И странно кричат, кружась над рекой,
И не знает стрелок: может, это лишь снится,
Что такое же видел он прошлой весной.

Осенней порой ежедневно — иное:
То стебель увял, то листик — желт…
Человек мудрее осенней порою
И мягче — травы примятый шелк.

Осенней порой в озерах зеркальных
Залегает рыба для спячки глухой…
Осень — это пора бесед прощальных,
Но всходит пшеница осенней порой!

Не видав, как джигу исполняет,
Думаю — кубарь напоминает;
Фарандолы — я добавлю сразу —
Даже вы не видели ни разу.

Но на то дано воображенье,
Чтоб расслышать тамбурина пенье,
И на то я над собою пан,
Чтоб творить гитары и гитан.

Чтоб Севилья и Гренада тоже
С Кобеляками бывали схожи,
Чтоб цветы срывать нам тамариска,
Крепкий джин глотая в Сан-Франциско,

С гарпуном ходить за кашалотом,
Быть на «ты» с гидальго Дон-Кихотом,
Гнезда кайр отыскивать в скалах,
С д’Артаньяном биться на клинках.

Земное всё, что нашу жизнь поит,
В чем вес и мера и объемность мира,
Коня, что повод сбросить норовит,
Кота-мурлыку, схожего с Багирой[27];

Роскошное фламандцев полотно,
Литое тело, мускулы стальные,
И запах сена, льющийся в окно,
И в тонкой вазе розы огневые;

Объятья крепкие, и труд людей,
Что мир колеблет силой вдохновенья,
Созревший плод, свисающий с ветвей,
Разумных рук крылатые творенья;

Возделанные пышные поля,
И песню рек, и пущу вековую, —
Как это всё люблю безмерно я!..
Но, люди, вас — всего сильней люблю я!

Цветет азалия, мой добрый Ушаков,
У года на краю, в конце его дороги,
И я любуюсь ей, как взором недотроги,
Что, душу истомив, любви услышит зов.

Растенью помогать я был всегда готов,
Хоть много было с ним заботы и тревоги,
Теперь цветет она, окрепшая в итоге, —
Зимы живой этюд к поре весенних снов.

Так и в поэзии, и в жизни человека:
Сквозь пыль, и труд, и пот, сквозь все невзгоды
                                                                                                века
Мы достигаем, друг, вершин своей весны.

Сойдемся ж за своей традиционной чашей,
По-братски выпьем вновь за крепость дружбы
                                                                                    нашей,
За честь и чистоту счастливой седины!