Николай Ильин - Океан. Выпуск одиннадцатый
— Вы поделикатней, так и до инцидента недалеко. По вашей вине застрянем на необозримый срок в этой дыре!
— Инцидента не будет, я ж ему про Хасан напомнил.
— Ну и как?
— «Я тут, — говорит, — ни при чем». Вот теперь втолковываю: раз нейтралитет между нами, то какого ж хрена нас сюда затащили и чего он с карабином на палубе торчит? Ну что, твоя-моя понимает?
Часовой крутанул головой.
— Ничего, переведу. Поймешь — кивать начнешь.
Тем временем Марья Ковалик оставила свой пост и приблизилась еще к одному часовому. Тот опасливо отодвинулся.
— Боится тебя, Марья! — рассмеялся капитан.
Ему нравилась обстановка здесь, на корме. Нравилось независимое спокойствие команды. Никому ни слова не было сказано, а народ, судя по всему, почувствовал, что освобождение приближается. Ишь как осмелели!
— Да ты не бойся, — миролюбиво говорила Марья. — Николай Федорович, то ж я его шваркнула в первый день, когда к флагу сунулись. Сторонится с той поры… Я ж понимаю, — снова обратилась к часовому, — тебе приказали, ты и попер, думая: раз баба, так она слабая. Ладно, давай лапу, а то и попрощаться при офицерах не успеем. Сажин, переводи!
Часовой с опаской положил руку на ее крепкую, со следами угольной пыли ладонь.
— Вторую клади, уместится… — И прихлопнула обе ладони часового своей могучей кочегарской рукой: — А думаешь, что меня сторожишь. Это я тебя не трогаю, — приговаривала Марья, пока часовой силился вызволить руки…
На палубе было все спокойно. И капитан вернулся в каюту, заперся, чтобы никто не мешал. Он решил еще раз хорошенько подумать, какую новую каверзу замышляют все эти «уполномоченные». Ничего не приходило в голову… Лишь предчувствие, что это еще не все. Но команду поднять пар все-таки дал.
Офицеры вернулись через три часа. Переводчик сообщил, что копии меморандума сделаны. Теперь капитан может внести туда свои оговорки, подписать — и «Ангара» свободна.
Таким образом, выше заголовка «Меморандум» появилась запись на японских текстах:
«Не понимая языка данного меморандума, считая, что подлинник, согласно гарантии военных властей и господина переводчика, полностью соответствует русской копии…»
А затем на всех четырех экземплярах дописал следующее:
«По требованию властей под таким текстом ставлю подпись на четырех экземплярах меморандума со следующими примечаниями. Пункт пятый о неполноте радиодокументов, основанный на приеме японской контрольной станцией радиограммы, которая с судна не подавалась, считаю ошибочным. Точность ведения радиожурнала гарантирую. Принимаю к сведению гарантии на безопасный выход из запретной зоны. Капитан парохода «Ангара» Н. Рябов».
Затем последовал ряд устных запретов капитану: радиостанцию распечатать только после выхода из запретного района, рундук с оружием вскрыть там же. Капитан обязан был точно придерживаться курса, который Масафуми Дзуси лично нанес на карту.
Наконец формальности закончены. Теперь лейтенант был сама любезность. Поинтересовался, не нужны ли свежая вода и провизия. Предложил услуги лоцмана на вывод из порта. Но Рябов отказался от услуг. Фарватер запомнил и рассчитывает выйти из порта засветло.
Наконец группа досмотра покинула судно. Вахта подняла и закрепила парадный трап, теперь он не понадобится до Владивостока.
Раздалась желанная команда:
— Боцмана на брашпиль!
Загремела якорная цепь. Ожили машины, по-рабочему задымила труба «Ангары». Пароход развернулся и медленно направился к выходу из гавани. Снова миновали позиции зенитчиков, неработающий маяк. Далеко слева по борту волны набегали на выступавшие из воды черные камни — те самые, на которые едва не посадил пароход «лоцман» Ято. Вскоре и маяк, и сопки, и камни скрыла мелкая сетка дождя.
Но к вечеру дождь прекратился. Облака стали рассеиваться.
VIII
На корме, на носу, на крыльях мостика несли вахту наблюдатели.
Перед тем как засесть за шифровку, капитан обошел посты, предупредил каждого, чтобы смотрели с кошачьей зоркостью. Он не верил японцам, не верил их усыпляющей благожелательности, вдруг проявившейся с их стороны в последние часы перед выходом в океан. И он помнил еще, с какой тщательностью они анализировали скорость «Ангары» при разных условиях погоды. Зачем-то надо было им все это знать. Если бы пароход шел на север, в сторону Петропавловска-Камчатского, самым лучшим решением было бы: как только останется позади узкий коридор в запретной зоне, уйти на сотню миль в открытый океан и уж потом повернуть на генеральный курс. Но для «Ангары» такой маневр не годился. Ведь нужно было все равно миновать проливы, снова приближаться к японским берегам и двигаться на виду патрульных кораблей, под надзором «рыбаков», вооруженных биноклями.
Тихо шуршала вода за бортом. Волнение всего два балла. Луна была справа, на траверзе. И светлая дорожка, не отставая, бежала сбоку за пароходом.
На вахте стоял третий помощник. Вернее, не стоял, а мерил шагами рубку по диагонали и смолил одну за другой американские сигареты «Кемел». Трава, а не курево… Он уважал папиросы «Наша марка» — горлодер производства Ростова-на-Дону. Но где Ростов-Дон и когда будет «Наша марка»?.. Он и представить себе не мог, что же теперь с родным городом. Как это может быть: от проспекта Буденного — обгорелые стены, а вместо каштанов — пеньки? От знаменитого на всю страну театра, бетонной громады, напоминающей сбоку огромный трактор, — груды развалин, а вместо замечательного моста через Дон — скрюченные, разорванные металлоконструкции? Нет, только не это! Чтобы отогнать грустные мысли, стал мурлыкать песенку «Ростов-город, Ростов-Дон»… И представил проспект Буденного, каким видел его последний раз в мае сорок первого: ряды зеленых каштанов и белые свечи на них. Шеренги богатых, многоэтажных домов. Оркестр в городском саду и танцы на круглой дощатой площадке. Стайки студенточек из университета и пединститута. И себя представил — в брюках клеш, в рубашечке апаш, из-за ворота которой выглядывает тельняшечка. Ах, последний отпуск… Красота!..
Вечерняя вахта — одно удовольствие. Спать еще не хочется. В ходовой рубке никто не толчется, даже капитан не имеет привычки в это время заглядывать сюда. Тишина, спокойствие. Те, кому не спится, собрались в кают-компании — кто в шахматы играет, кто «травит баланду». Вот и сейчас оттуда доносятся взрывы хохота.
Стрелка часов приблизилась к двадцати двум. Штурман прошел в рубку, снял показания лага. Хорошо идет «Ангара» — десять узлов.
Отмерил на карте циркулем пройденный «Ангарой» путь, понял, что пароход наконец выбирается за пределы запретной зоны. Позвонил капитану и с удовольствием доложил об этом приятном событии.
— Радист рубку распечатал?
— Готов как штык, Николай Федорович.
— Дай ему координаты. И текст: «Судно освобождено после задержания и досмотра». Пусть передаст и попросит связь еще через тридцать минут.
— Спокойной ночи, Николай Федорович!
— Во Владивостоке пожелаешь… — проворчал капитан. — Ты смотри повнимательней, чтоб наблюдатели не дремали.
— Да все нормально. Даже рыба спит.
— Рыба-то спит. Ну, спокойной тебе вахты.
И снова стал отсчитывать шаги по диагонали ходовой рубки вахтенный штурман. Смял и выкинул за борт пустую пачку «Кемела», распечатал новую, чиркнул зажигалкой…
По случаю вызволения из плена буфетчица накрыла стол в кают-компании свежей скатертью. Анна Лукинична сделала пирожки с консервами, и они оказались неожиданно вкусными. Кроме того, на столе были галеты и джем. В кают-компании коротали время «дед», помполит, третий механик и старпом. «Дед» съел лишь один пирожок и пил пустой чай, потому что за время стоянки в японском порту опять стал толстеть. Он уже совершил часовой моцион по палубам.
— Все, — говорил он, — после обеда спать бросаю. Поднимаюсь в семь ноль-ноль и вместе с Марьей кидаю гирьку.
— А на ужин вместо каши три головки чеснока, — усмехнулся старпом. — Ну и несет же от тебя сегодня, Иван Иванович!
— Это против всех простуд, а также против цинги, — парировал на всякий случай стармех. Он собирался продолжить рассказ о достоинствах чеснока и его пользе для здоровья, но заметил ехидный взгляд помполита и сразу переменил пластинку: — Так слушайте анекдот. Значит, муж возвращается из командировки…
— Ну, валяй, — разрешил старпом и заранее хихикнул, потому что все анекдоты «деда» он знал давным-давно наизусть. Зато как он их рассказывает! Артист!
А Соколов зевнул. Он знал, что «муж из командировки» — это только старт, что травля будет продолжаться за полночь. А ему хотелось спать. Ему страшно хотелось спать. Он только теперь, после выхода в открытый океан, понял, в каком напряжении находился последние восемь суток, хотя, если взглянуть со стороны, почти ничего не делал.
