Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Ты помнишь, как всё начиналось?
Всё было впервые и вновь.
Нас в анатомичке тогда возбуждала
К холодному мясу любовь

На практике мы зажигали
С покойниками иногда.
Ах, если бы только в милиции знали,
Что в морге творилось тогда

Я пью до дна за тех, кто в морге,
За тех, кто отбросил коньки, за тех, кому не повезло!
Нам испытать любви восторги
На кладбище время, на кладбище время, на кладбище время пришло

Закончили ВУЗ мы когда-то,
Но счастья нам хочется вновь,
И вот на погосте с совковой лопатой
Мы ищем в могилах любовь

Мы дружно отроем девицу,
И саван на клочья порвём,
С красавицей будем всю ночь веселиться,
Лишь с трупа червей отряхнём!

Я пью до дна за тех, кто в морге,
За тех, кто отбросил коньки, за тех, кому не повезло!
Нам испытать любви восторги
На кладбище время, на кладбище время, на кладбище время пришло!  

Иной умеет в стих красиво
Словечки разные ввернуть,
Но, проглотив бутылку пива,
Банальность пишет он и муть

Натырив темы у кого-то,
Он пишет как-то без огня.
В его твореньях нет чего-то,
Что можно встретить у меня.

Причуды жизни, блеск и мерзость
Он обойдёт в который раз,
И не позволит себе дерзость
Писать о жизни без прикрас.

Но в сотый раз одно и то же
Нам будет мямлить его стих.
Писать иначе он не может, -
Ведь он учился у других

И вот такие-то писаки
Есть наша главная беда.
Раз ты учился на филфаке, -
Строчи рецензии тогда

Но коль ты ветреный мальчишка, -
Влюбляйся, мучайся, пиши!
Стихи не пишутся по книжкам,
Они есть нерв твоей души! 

Молодость стремится к размножению,
Старость, извините, к разложению.
А к чему стремиться в тридцать два,
Отрезвев от юности едва? 

Мой друг поэт, бывает, пьёт,
Но трезвым тоже он бывает,
Стихи писать не устаёт,
А, написав, их забывает

Он никогда не брал пера
И не держал в руках бумагу.
Всё, что придумал до утра,
Он, как всегда, забыл, бедняга

А жаль. Красивые слова
Ему порою удаются.
Я написал бы так едва,
Мне до него не дотянуться

Чудесный мир, где он живёт,
Наполнен музыкой и светом.
Он пишет песни и поёт
Свои волшебные сонеты.

И забывает навсегда
Их, как стихи, под утро тоже,
Ведь нот не знал он никогда,
И песню записать не может

Но он об этом не грустит,
Он – это я во сне. Признаюсь, -
Когда я сплю – он там творит,
А как уснёт – я просыпаюсь… 

Когда мне будет десять лет,
Мне купят гоночный мопед,
Я буду радостью согрет,
Что мне завидует сосед

Когда мне будет двадцать лет,
Все будут делать мне минет,
Я буду радостью согрет,
Что мне в постели равных нет

Когда мне будет тридцать лет,
Куплю себе кабриолет,
Я буду радостью согрет
От своих жизненных побед

Когда мне будет сорок лет,
Мне выдаст Путин партбилет,
Я буду радостью согрет,
Что президента я полпред

А что на деле, господа?
Случилась, право, ерунда, -
Промчались быстрые года,
И я сгораю от стыда

Когда мне было десять лет,
Сосед похитил мой мопед,
Я за живое был задет
И ненавидел целый свет

Когда мне было двадцать лет,
Мне в рожу бросили букет,
Я за живое был задет,
Когда прервался тет-а-тет

Когда мне было тридцать лет,
Я въехал в чей-то драндулет,
И за живое был задет,
А тут ещё поганый мент

Когда мне было сорок лет,
Забрал мой «Юкос» президент,
Я за живое был задет,
Глотая в камере обед.

И вот уже я старый дед,
В лохмотья жуткие одет.
Теперь мне очень много лет,
А счастья не было и нет…

Бог читает наши книги, и смеётся небожитель,-
Забавляют Его очень философские труды,
И научные трактаты, где какой-нибудь мыслитель
Накарябал слишком много гениальной ерунды

Говорит Творец Вселенной: «Да, не зря я потрудился,
И придумал человека. Он смешнее гамадрил!
Без его забавных книжек я бы так не веселился.
В этих книгах он такое про меня наговорил

То решит, что я развратник, на Олимпе зажигаю,
И валю всех без разбору: девок, коз и пацанов,
Их насилую свирепо, а потом вино бухаю,
И, подобно древним грекам, щеголяю без штанов

То, напротив, заявляет, что я строгий полицейский,
За невинные забавы всех караю и казню,
Будто я Содом с Гоморрой без суда спалил злодейски,
И в Египте фараонов учинил детей резню

Сокрушаю небоскрёбы, я как в древнем Вавилоне,
Запрещаю есть свинину и коров под зад пинать,
А для мальчиков еврейских обрезанье узаконил.
На фига мне это надо – не могу никак понять.

А недавно появились и того смешнее книжки, -
В них серьёзно говорится, что меня так вовсе нет!
Прочитав такую ересь, я смеялся до одышки.
Никогда ещё не слышал я нигде подобный бред

Только книги маньеристов я читаю с уваженьем,
Потому что маньеристы пишут правду обо мне,
То есть, о Любви, конечно, в самых разных проявленьях
Пишут весело и складно исключительно оне…» 

Один беспечный иностранец гулял по берегу Невы,
И на руке его холёной болтался “ROLEX” золотой.
Достал он евро-цент дурацкий и в реку бросил, но, увы,-
Часы с руки его сорвались и быстро скрылись под водой

Перепугался иностранец, метаться начал и орать,
Поскольку стоил его “ROLEX” как шестисотый “Mersedes”,
Примчались тут же папарацци и стали это освещать,
Ведь им сенсация потребна, как говорится, позарез

Решил наивный иностранец аквалангистов подкупить,
За золотую побрякушку пообещал награду дать.
И алкаши, надевши ласты, мгновенно перестали пить,
А побежали за награду в Неву холодную нырять

Но, разумеется, русалки проворней были алкашей,
А может быть, и не русалки, но кто-то часики увёл,
И хоть ныряли водолазы на дно Невы пятнадцать дней,
Никто из них в говне и хламе заветный “ROLEX” не нашёл

Ни с чем уехал иностранец, и в Амстердаме получил
Изящным веером по морде и косметичкой прямо в глаз,
За то, что потерял подарок, что на свиданье подарил
Ему с колечком обручальным его любовник как-то раз

Русалки получили прибыль, а иностранец по мордам.
Его от горя не спасает квартал доступной анаши.
Мораль же будет здесь такая: коль ты покинул Амстердам,
И к нам приехал, то руками в местах культурных не маши

Да изучи вначале сказки, что русский написал народ,
Для дураков и иностранцев он там правдиво рассказал
Про обитателей проворных российских наших мутных вод,
Что не упустят своей пользы, когда ты что-то прозевал!  

Я не был никогда подонком.
Лишь так, слегка озоровал,-
Склонял к сожительству ребёнка.
Зато конфет ему давал

Я покупал ему игрушки.
Не ставил в угол и не бил.
Пел непристойные частушки,
Что для него же сочинил

Принёс ему я даже мышку,
Чтоб мог он с нею поиграть.
И интереснейшую книжку
Про маньяков давал читать

Я был предельно благородным,-
К нему почти не приставал.
А этот маленький негодник
Мне прямо в душу наплевал

Я был заботливым и нежным,
Ведь я же добрый человек.
А он любовь мою небрежно
С садизмом редкостным отверг.

Сказал: «Когда придёт мой папа,
Тебя он станет убивать!
Не смей меня, подонок, лапать!
Не смей к ребёнку приставать!

И бросил в морду мне конфеты,
За ними полетела мышь.
А счастье рядом было где-то…
Ну, что наделал ты, малыш

Я горько плакал в туалете,
Чтоб не смотреть ему в глаза.
И понял, как жестоки дети,
И понял – верить им нельзя

Но я не тряпка, я мужчина!
Ребёнок не заметил слёз…
Я затолкал его в машину
И в лес, не мешкая, отвёз

Его оставил на опушке.
Пусть лучше волки при луне
Ему несут свои игрушки.
Забудь, негодник, обо мне!