Василий Бетаки - За полвека
Нереальность её, невозможность, двухцветность… (и то:
Двух каналов довольно — создать феномен перекрёстка).
Что же орнаментальность ли, аргументальность ли — нам?
Почему не принять сочетание двойственных истин?
Может, чёрной лозы выкрутас по булыжным стенам
Стоит всех многоцветных, слегка подгнивающих, листьев?
232.
Эдип, ну при чём тут трагедия?
Ну и что же, что Иокаста
через двадцать лет оказалась?..
Ведь баба-то какова!!!
Надутая ветром луна взлетит
шариком жёлто-красным,
От яркого света спрячется белеющая трава…
Останься зрячим, Эдип!
Не цветаста, не разномастна
цыганская шаль в ночи: узоры бледны и легки,
Исчезла дневная тяжесть,
Исчезли тяжёлые розы,
Ночные цветы — табаки!
Белые, зеленоватые — притягивают прозрачные росы…
Так морскую пену тащит луна, запирая устье реки.
Запах ночных табаков — женский, неистребимый…
Ну, и что же, что белые —
И легчайшая пена бела!
Из пены ночных табаков луна Афродиту делает.
Какие там клумбы, Эдип! Качаются белые мимы,
их, тонких, целое море,
чтоб она по волнЮм шла…
Ну и что же, что Афродита,
Что ночью шаль не цветаста,
Что луна так легко отбеливает
розы, не нужные ей?
Ну и что же, что кажется дико,
Что тебя родила Иокаста,
Что табаки эти белы, Эдип?
Бывают ещё белей!
233.
Дождь за окном и нагие каштаны —
Чёрный орнамент по чёрному фону…
Что ж, это только эскизы, картоны
К спектаклю ночному, невесть какому:
Не пьеса — обрывки импровизаций,
Не сюжет, а невнятных конфликтов суммы,
Это орнаментом смутным толпятся
Не актёры, не куклы — эскизы костюмов.
И нет тут места ни тексту, ни теме,
Ни заднику, ни занавесу, ни плафону,
И зрители себя ощущают не теми…
Чёрный орнамент по чёрному фону.
Июль 2003 г.
234.
ЕЩЁ НА ВЕЧНУЮ ТЕМУ
Вавилонские башни, выворачивание рек,
Железяки, хвастливо заброшенные в небо,
Как выпячивал он
всё, чем был и чем не был,
Самозванный, стеклянный, не нажравшийся век!
А ещё? Ревущие аэропорты,
Дымный скрежет, пугающий зверей и людей…
В кучи свалены трибуны, скоты, цветы —
Трупный запах никчёмных, но громких идей…
…Только искры усталости из-под сомкнутых век
Освещают фейерверком уползающий в тень
Бывший век паровозов, телеграмм и других
Мимолётных вещей, потрясавших умы,
Порождавших фантастику на коротенький день —
Бывший век вранья, магнитофонов, чумы…
Но ветра — как известно — "на своя же круги":
Сдуты занавесы, и выцвел картон
Декораций.
Стал белым золочёный плафон,
Все оркестры подряд завопили не в тон,
И под них, автострадами, в никуда побрели,
Вялым строем топая, голые короли…
По карманам попряталась грандиозных событий малость,
Их чадящий факел пошипел-пошипел и погас:
Ни столетней Утопии, ни минутного Райха!
…Что ж осталось?
Что так нагло сверкает из прищуренных глаз?
Вот: реальней, чем всё, что на свете случалось —
Раскинув ляжки, смеётся Райка!
Август 2003 г., Медон
235.
Рассвет, набитый под завязку птичьими голосами,
Легко накатывался на сонный бетонный дом,
И каждая жёлтая кисточка его касаний
Одно за одним распахивала окно за окном.
И никто не верил, что на свете бывает вечер.
А если бы даже узнать по голосу
каждую из птиц,
То всё равно нищим людям ответить нечем
Этому оркестру дроздов, малиновок и синиц!
А тот,
кто облака запустил, как воздушных змеев,
Кто научил каждый листок уважать себя самого,
Наивно думал: "Ну а вдруг хоть кто-то понять сумеет
Что такое утро предназначено вовсе не для него…"
. Медон
236.
Оливковые туманы.
Неровно рассеян свет.
И ненадёжно, и странно.
И пониманья нет
Путей коршуна в небе,
Путей воды по скале,
Путей корабля в море,
И своих — на земле…
Может всё это — чьи-то игрушки,
Но зачем, хотелось бы знать,
Чистить авгиевы конюшни,
Да сизифов камень катать?
А ветер, падая в море,
Свистит у тебя в ушах:
"Тюрьмою и сумою
Помечен обратный шаг!"
Трогает струны лучей
Кифаред у скалы белопенной:
"Не ищи дороги прямей,
Чем та, что вокруг вселенной!"
Мокрой палубы светлые доски
Скрипят у тебя под ногой:
"Из путей на любом перекрёстке
Всегда выбирай другой".
"МЕА", Двенадцатая книга стихов
(СЕТЕВОЕ ИЗДАНИЕ, "Сайт Василия Бетаки", 2005)
Подтверждает и зимний пронзительный шквал,
И художник — стрелок проворный,
И кипрских скал тёмно-рыжий оскал:
Содержанье — лишь крошки от Формы!
Алексис Раннит
237.
MEA!
Если время стреляет как птицу влёт,
Если время стекает с морщин как пот,
Как стекают остатки дождя на капот —
И ветер сметает их на скоростях,
Как приставшие к стёклам листья,
Как снежинки первые, как пустяк,
Не замеченный в рощах предместья,
Торопись:
Из групповой фотографии с надписью "Время"
Вырезают ножницами одного за другим,
И дырки, в плотной бумаге зрея,
Пропускают не память — фигурный дым.
И несолнечный день, и туман как сметана,
Сквозь него — только мутного солнца глазок…
Это — время пожухлой листвой платана
Улетает за ветреный горизонт,
Это — время вертится возле вечных вещей,
Вроде Сириуса, Любви и того же Рима,
Обтекая их, как скалу ручей,
И опять вырастает новый мир, тот, ничей —
Не из глины, брёвен или кирпичей —
Из ничего сотворённый рифмой.
238.
Лиловый камень вместо тучи,
…Колонны тонкие, как пальцы,
В них ветер плачет монотонно.
Пригнулись травы, разбегаются.
Земля и небо — всё лилово —
Готово с грохотом распасться.
Уже белы одни колонны,
Колонны тонкие, как пальцы,
Ах, как же всё случилось скоро:
Под исполинским камнем тучи
Колонны хрупкого фарфора…
Рим. Форум. 2005 г.
239.
Петербургская "Коломна"
Лиловый булыжник после дождей,
Кривые дворы, дровяные сараи.
Грязный канал. И в чёрной воде
Бельма окон немытых. Дальше — Сенная…
Из тьмы Фонарного на Канал,
Визжа, выворачивают трамваи.
На миг достоевскую ночь отогнав,
Одноглазый вагон исчезает снова.
Над каналом решётка. Набережная. Ад,
Где багровые львы узкий мостик хранят.
Обыкновенный ад, года 46-ого.
Мостовые небо держат в горсти
Через камни пробившейся жухлой травой, и
В подъезде прячутся вечные двое, -
Ну, куда беззащитность свою унести?
В семь утра работяге вольно' выходить
Из какой-то "распивочной" дохлой тенью…
Так во сколько раз больше воображенья
Надо, чтоб невыдуманное воплотить?
Город тот растворился в десятилетьях.
И осталась даже не память — словЮ,
Но скоро время их тоже засветит:
Булыжник бледней, зеленей трава,
И вечные двое на фоне заката
Превратились в открыточный силуэт.
…Достоевского города, который когда-то
Душил нашу молодость, — больше нет.
А не исчезни он — не было бы на свете
Даже начала этих стихов,
Потому что я выудил строчки эти
Из чёрной воды и булыжных дворов.
240.
…И был дождей фальшивый лак,
И нетерпение такое —
Как мальчик тот, что просто так
Зачем-то джинна беспокоил;
Добро бы гнался за строкой,
Какой-нибудь там небывалой,
Добро б — трясущейся рукой
Ощупывал углы подвала, -
Так нет же: шарил наугад —
Где попадя, без всякой цели,
И не было таких рулад,
Которые не надоели,
И не было таких картин,
Которых жизнь не отменила,
И не огонь, не дым, не джинн —
А было только то, что было:
И город, полный кутерьмы,
