Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Сто тысяч стопарей тому назад
Я встретил Музу в местном кабаке.
На ней кокошник был, цветной халат
И туфли на высоком каблуке

Она курила “Kent” через мундштук
И куталась в пушистое боа.
Я подмигнул красавице и вдруг
В мозгах родились рифмы и слова.

Я угостил плутовку коньяком,
И в голову пришёл мой первый стих.
От радости я писал кипятком, -
Я сроду не писал стихов таких

А стих тот назывался “Robin Bad”,
Его я на салфетке записал.
Когда его мой прочитал сосед,
Он как дебил полночи хохотал

Блаженный, он не понял ничего.
Серьёзный стих, трагический такой…
Да Бог ему судья, да ну его!
Вернёмся к Музе, к встрече нашей той.

Я, выпив, Музу целовал в уста
(Мы пили с ней всю ночь на брудершафт).
А утром я едва с кровати встал,
Купил мундштук и белоснежный шарф.

Нахмурив брови, в зеркало взглянул,
Прошёл по комнате, за стол изящно сел.
Две строчки на бумаге черканул,
На люстру исподлобья посмотрел

И понял, что отныне я поэт,
Не даром Музу я всю ночь любил!
Вот только по ночам дурной сосед
С тех самых пор смеётся как дебил… 

Попала в глаз соринка
И началась икота.
Вдруг зачесалась спинка,
Плюс тошнота и рвота

Конвульсии, мурашки
И все напасти сразу.
Я выпил простоквашки, -
Не помогла, зараза

Опухла носоглотка,
Мне боль виски сдавила.
Но вот я выпил водки
И сразу отпустило...  

В царство вечного сна не приходит весна,
Песен тут не поют соловьи.
Чёрный мрамор могил, да костей белизна
На обломках ушедшей любви

Всё здесь как-то не так, днём таинственный мрак,
Что, как смерть, бесконечен и пуст.
Скрежет чьих-то зубов, очевидно, собак
На обломках обманутых чувств

На крестах сорняки, на глазах медяки.
Синий бархат истлевших одежд.
Наступают пески и аллеют венки
На обломках погибших надежд.

Вой голодных шакалов, похожий на стон,
Предвещает мне близкий конец.
Стаи хищных ворон, шелестение крон
В этом царстве разбитых сердец

Увядают цветы и сгорают мосты.
Мне обратно не будет пути.
Словно призрак в ночи появляешься ты
И роняешь чуть слышно: "Прости"

Ты уходишь в туман, а на небе луна.
Её свет мне тепла не даёт.
В царство вечного сна не приходит весна
И ко мне никогда не придёт...

Менты нужны стране всегда,
Но я ментом не буду,
Хотя бываю иногда
Отнюдь не Робин Гудом

Но чтоб сограждан обижать,
Их тыкать мордой в землю
И в «обезьяннике» держать, -
Я это не приемлю!

Медвяная роса течёт в уста.
Я пью вино – портвейн «Узбекистан».
Конечно, это гадость. Ну так, что же?
И уксус на халяву сладок тоже!

Надо мною лазурное небо,
А в глазах моих солнечный свет.
Я не горький пропойца, но мне бы
Алкоголь не испортил обед

Говорят, это даже полезно,
Коль в России нам жить довелось.
Я согласен, ведь это чудесно
Хлопнуть стопочку в лютый мороз

Не подумайте, что алкоголик
Пишет Вам эти строки сейчас.
Я отличник, учусь в средней школе
И хочу информировать вас

В нашей школе все пьют непрестанно, -
Пьёт директор, историк, физрук.
Спирт врачует душевные раны.
Без ста грамм не осилишь наук

Что поделать? Мы русские люди,
Русским духом пропахли насквозь.
Никогда мы другими не будем,
Мой читатель, сомнения брось

Пей вино, весели свою душу.
Это важно, ведь жизнь коротка.
И зануд всевозможных не слушай,
А не то одолеет тоска

В урочный час мой мутный глаз
Увидел Вас, мадам.
Я пил давно и пил не квас.
Я пил не по годам

Вы мне сказали: «Я хочу
Услышать комплимент!»
Но я решил, что промолчу, -
Ещё не тот момент

Вы удивились: «Как же так
Я вас боготворю!»
И заказали мне коньяк,
За что благодарю.

Я пил, не разбирая вкус,
За королевский флот.
Затем произошёл конфуз, -
Я закурил и вот

Внезапно вырвало меня
И я попал на Вас.
В том не была моя вина, -
Я пил коньяк, не квас

Вы неожиданно ушли,
Мне высказав упрёк.
А я подумал: «Злые Вы!»
И плюнул в потолок…  

Мересьев в лесу беспокойно плутал,
Бежал от медведя, по кочкам скакал.
Разбился фанерный его самолёт
И голод терзал по утру пищевод

Снежинки слепили хмельные глаза.
Медведь догоняет, и медлить нельзя.
С морозного неба посыпался град.
Мересьев по снегу бежит наугад

Опасность большая – медведь ядовит,
Он может слюной передать ему «СПИД».
В кабине Мересьев забыл пистолет.
Спасенья не видно, спасения нет

Все ближе погибель. Злорадствует враг.
Загнал он пилота в глубокий овраг.
К нему приближается, грозно рычит.
Мересьев в истерике слёзно кричит

Но тут он придумал манёвр боевой
И крик свой сменил на пронзительный вой.
Засыпав глаза негодяю песком,
Мересьев удрал, прикрываясь леском

Медведю на сердце упала тоска.
Глаза воспалились его от песка.
Он хочет их когтем своим почесать,
Чтоб зренье вернуть и врага увидать

Песок из глаз вынут, медведь на пути.
И, видно, пилоту уже не уйти.
Ему не отбиться, никак не спастись.
На дерево злобно мурлыкает рысь

Сосновые шишки – лесная краса!
Вороны гундосят на все голоса.
Халявщики стонут и ведьмы снуют.
Слюна в изобилии капает с губ

Но вот на тропинку выходит лесник,
Седой и косматый, беззубый старик.
В руках он сжимает огромный топор.
В глазах его радость и юный задор

«Ужо порезвлюся!» - подумал старик.
Увидев его, Мересьев поник.
«За что меня хочешь, дедуля, кончать?» -
Спросил он, захныкал и стал причитать

«Твой труп мне не нужен. Мне нужен медведь.
Его ожидает ужасная смерть!
Я слышу его на полянке шаги.
А ты не мешай мне и лучше беги!»

Ответил лесник и топор навострил.
Мересьев молитву тревожно бубнил.
И вновь побежал в ледяную пургу,
Доверив медведя тому старику

Спасти свою шкуру Мересьев желал.
Сквозь слёзы и сопли он всё проклинал.
Бежал он ретиво, летел, как орёл!
И был на медведя проклятого зол.

Тем временем битва великая шла,
Дрожала от мощных ударов земля.
Припомнив «Кунг-Фу» и китайский Восток,
Медведь отбивался от деда, как мог

Но злобный старик на него наседал.
Медведю поставил он красный фингал.
Махал топором и кряхтел сгоряча,
Медведя рубил он наотмашь, с плеча

От страшных ударов погнулся топор
И вмиг прекратился жестокий раздор.
Медведь заломал без труда лесника
И мясом его пообедал слегка

Мересьев же видел вдали огонёк.
К нему он летел, как к костру мотылёк.
Сшибая дорогой дубы и коряги,
Бежал без оглядки, минуя овраги

Огонь оказался окошком избы.
Вокруг той избы громоздились гробы.
Мересьев подумал: «Какая напасть!
Здесь можно погибнуть, здесь можно пропасть!

На ставнях дубовых торчат черепа.
В избушку колдуньи приводит тропа.
Мересьев сбавляет свой яростный бег,
С себя отряхает сосульки и снег

И входит он робко в лесную избушку,
А там у печурки присела старушка.
И задом к нему повернувшись, сидит,
Винцо попивает, слова говорит:

«Будь гостем, родимый! Садись – обогрейся,
Умойся, подмойся и гладко побрейся.
С тобой я любовью желаю заняться,
Косматой старухи не нужно бояться!

«Костлявая рухлядь! Гнилая поганка!
Фашистка, трактирщица и наркоманка!
Беззубую челюсть скорее закрой
И зад свой морщинистый тазом прикрой

Засунь себе в анус бутылку с вином,
Тебя я измажу коровьим дерьмом.
Тебя изрублю я сейчас на куски.
Избушку твою похоронят пески!»

Сказал наш герой и достал меч из ножен.
Но тут получил самоваром по роже.
Старуха, визжа, ускользнула в трубу
И лихо промчалась над лесом в гробу

Медведь в это время к избушке стремился.
Был рёв его страшен. Пилот помолился
И заперся в старой избушке надёжно,
Насколько в условиях этих возможно

Но вот появился у двери медведь,
Он дверь замышляет когтём отпереть.
Мересьев вопит и бежит на чердак.
Там кости, котлы и ужасный бардак

Дубовые доски дверные трещат.
Медведь напирает, добыче он рад.
Но вдруг в сизой дымке вонючих болот
Над лесом к избушке летит самолёт

В нём красные! Наши! Подмога пришла!
Мересьев им машет рукой из окна.
Его увидали. Медведю конец.
Ему не сбежать. Он уже не жилец

Его раскусили – он подлый троцкист.
Он служит в гестапо, проклятый фашист!
Медведь диверсант, он немецкий шпион.
Его окружает штрафной батальон.

Низложен преступник. Свершён приговор:
На шею его опустился топор.
Мересьеву Сталин медальку вручил
И стих вдохновенный писать поручил.

Неделю спустя был Мересьев в Кремле.
Он стих зачитал о любимой стране.
И был до того замечателен стих.
Что шумный банкет на минуту утих

«Каждый зверски замученный поп, -
Это бомба в фашистский окоп,
Это контрреволюции гроб
И над вражьей могилой сугроб

Каждый пальцем раздавленный клоп, -
Это зверски замученный поп,
Это пуля в бендеровский лоб
И граната в фашистский окоп!»