Евгений Витковский - Век перевода. Выпуск первый (2005)

Под теплым ветром высохла роса,
Оттяжки ослабели по углам,
Но главный шест, качаясь, в небеса
Всё смотрит вверх, а не по сторонам.
Так вот и ты, как шелковый шатер,
Всё плещешься, заглядываясь ввысь.
Не держится ничем? Он распростер
Свой полог сам собой? Переплелись
Веревки паутиной! Не видна
Из легких нитей сотканная сеть
Твоей любви. Всему вокруг родна,
Свободна ты. Но и не улететь
Тебе с земли. И будь благословен
Твоей души вольнолюбивый плен!

Ты слышишь ли, о чем она поет
В верхушках сосен день весь напролет?
Мол, лето в середине, потому
Листва стара, и даже для травы
Весна к июлю — десять к одному,
И сколько лепестков уже опало,
Когда из потемневшей синевы
Сошла гроза. Пусть скоро перестала,
Но подлинный всё ближе листопад,
И пыль уже кружится над холмами.
Но можно ей и горло поберечь,
Ее вопрос я понял в миг единый,
Ведь голос птицы разве лишь не речь:
— Как поступить с последней половиной?

Ленива и грузна, но не тучна,
Следит Алиса ход бездумных лет.
Кота в листву ухмылка вплетена,
От века изрекающего бред.

Какой бы свет ни падал на порог —
От века он; упругая трава
Не прянет, коль придет для мира срок
В зеркальной глуби утвердить права.

Алиса, лестью силишься облечь
Двусмыслицу жестокосердных фраз.
Ты с важностью свою заводишь речь,
Не мысля ни о чем за часом час.

Безмерностью пространства сражена,
Недвижна, если не удвоен жест;
Всебытия Алисина страна
Любовью злой разрушена в отмест —

Влюбленностью в земного близнеца, —
От злой обиды, что не слить в одно
Ни глаз, ни губ разбитых, ни лица,
Что в Зазеркалье кануло давно.

Давно, — сиротства непосилен груз,
Кровосмешенья в духе беден лик,
Волны с утесом обречен союз,
Пуст и бесплотен пламени язык.

Пространство, где царит бездневный мрак,
Кромешный свет, что похотью влеком
К той бездне, где глядит постылый зрак
На сонный прах на скопище людском.

— В тот мир нам не сыскать пути назад,
Сквозь рухнувший проем, толпе немой.
Абстракция безликая, фасад
Безличностный — на заданной прямой.

На пустоту наброшенный покров,
Не согрешивши, благословлены?
Во гневе, Боже плоти, будь суров.
Дай преткновенье на стезях вины.

Иди, ступи в коварную траву,
Не дай мышам, куницам взять твой след,
О распростертом — разнести молву,
В тот час, когда неистов лунный свет.

Иди, окликни чибиса, — полет
Ожжет мгновеньем радости былой,
Спроси, росток склевал ли, что зальет
Камедью сердце, лживою смолой.

Росой подернут розоватый мох,
Он не молил весну — повременить?
И низкочутых псов переполох,
Лоснящихся червей живую нить, —

Ты, чибис, это знал, но не в ладу
С вечерней духотою городской.
А потому — смолчи, когда войду
В траву с ее затверженной тоской.

Ступи в траву, взыскуя наперед
Корней ее, приблизившись к концу.
Я — милости просящий нищеброд.
Так юноша ревнует к мудрецу.

Ав мертв и мертв элуль уже давно,
Ушел тишрей — зима стучит в окно,
Настали холода, и, отбродив,
Красно в кувшине свежее вино.
Зане, мой друг, зови на пир друзей,
Что захотят — им всё разрешено.
Они сказали: «Слышишь гром небес,
Ты видишь небо, что от туч темно?
Смотри — мороз и пламя камелька:
Он вниз сошел — возносится оно.
Так встань и выпей чашу, выпей вновь, —
Пусть будет день иль ночь — не всё ль равно?»

Пред Тем, Кто содеял вас, исправьте деяния,
Да будет наградою Его воздаяние.
Всевышнему часть лишь посвящайте вы времени,
А части пусть будут для земного призвания:
Полдня — для Всевышнего, полдня будут вашими,
А ночь — для вина вам до рассвета сияния.
Пусть свечи погаснут, осветится всё чашами,
Пусть будет вам арфою из амфор журчание.
Ведь гробы без песен, без вина и без дружества —
Удел вам, глупцы, за все труды и страдания.

Встань, друг, уже вино в колодезь дремы
Завистников свело поодиночке,
Со мной лишь добродушные пируют
Там, где миндаль и винограда почки,
И мальчик, чаши полнящий, и мальчик
Черпающий с усердием из бочки,
И олененок, плектром по киннору
Как будто буквы пишущий и строчки,
И кажется земля нам девой страстной,
И пляшет мир, и звезд небесных точки —
Как у шатров военный стан, и всюду
Его костров сияют огонечки.

Осень песнь написала чернилами капель и ливней
И рукой облаков, и перо — грозовые огни в ней,
И багряного сада листва — этой песни слова.
И во сне не приснится нам песня прекрасней и дивней.
Ибо в час, когда к небу взлелеяла зависть земля,
Ткань из листьев сплела, что под стать ткани звезд переливной.

Ты, словно пальма, стройна,
Прелестью — солнце, луна.
Думал я — добрая ты,
Словно Навала жена,
Ты же — как Иезавель,
Жестокосердна, хладна.

Блеск твой мне душу пронзил,
Гибнет от страсти она.
Не откажи: коль умру —
Ты виновата одна.

Мой голос прерывается от боли,
И не веселье — стон в моем глаголе.
Увижу радость — о своей заплачу,
Подобной цвету сорванному, доле.
«Мой друг, ужель в шестнадцать лет пристало
Скорбеть о дне своей кончины, коли
Ты мог бы к юным радостям стремиться,
К ланитам, алым, как лилеи в поле?»
Измлада меня сердце осудило,
Моя душа его покорна воле.
Оно избрало знания и мудрость,
А душу стрелы гнева искололи.
«Что гневаться? Верь, от любой болезни
Есть снадобье. Терпи в своей юдоли.
И что рыдать о бедах? Неужели
Их от слезы твоей не будет боле?»
А сколько ждать? Вот день за днем проходит.
Мне уповать и мучиться доколе?
Пока придет бальзам Гильада — сгинет
Душа страдальца бедного в Шеоле.

В цветной наряд, узором трав расшитый весь, облекся сад,
Надев хитон зеленых крон, деревьев строй пленяет взгляд.
И из земли цвета взошли, и всяк, весну встречая, рад. —
Но всех затмил лилейный цвет, как царь, чей ввысь венец подъят.
Покинув плен, он вышел прочь, а вкруг него — листвы отряд.
И кто не пьет пред ним вино, тот грех вершит, тот виноват.

Как дева, что любовию больна,
Она всю ночь проплачет напролет.
Развеселит сидящих за столом,
А плоть ее, увы, огонь пожрет.
А станет умирать — ей отсекут
Главу, и вмиг вернется к ней живот.

(Ответ: свеча)