Александр Галич - Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен)

…Прямо, думал – я одно – быть бы живу,
Прямо, думал – до нутра просолюся!
А мотались мы тогда по Алжиру
С делегацией ЦК профсоюза.

Речи-встречи, то да се, кроем НАТО,
Но вконец оголодал я, катаясь.
Мне ж лягушек ихних на дух не надо,
Я им сукиным детям, не китаец!

Тут и Мао, сам-рассам, окосел бы!
Быть бы живу, говорю, не до жира!
И одно мое спасенье – Консервы,
Что мне Дарья в чемодан положила.

Но случилось, что она, с переляку,
Положила мне одну лишь салаку.
Я в отеле их засратом, в «Паласе»
Запираюсь, как вернемся, в палате,
Помолюсь, как говорится, Аллаху
И рубаю в маринаде салаку.

А на утро я от жажды мычу,
И хоть воду мне давай, хоть мочу!
Ну, извелся я!
И как-то под вечер,
Не стерпел и очутился в продмаге…

Я ж не лысый, мать их так! – Я ж не вечен,
Я ж могу и помереть с той салаки!

Вот стою я, прямо злой, как Малюта,
То мне зябко в пинжаке, то мне жарко.
Хоть дерьмовая, а все же – валюта,
Все же тратить исключительно жалко!

И беру я чтой-то вроде закуски,
Захудаленькую баночку, с краю.
Но написано на ей не по-русски,
А по ихнему я плохо читаю.

Подхожу я тут к одной синьорите:
– Извините, мол, ком бьен, Битте-дритте,
Подскажите, мол, не с мясом ли банка?..
А она в ответ кивает, засранка!

И пошел я, как в беспамятстве, к кассе,
И очнулся лишь в палате, в «Паласе» –
Вот на койке я сижу нагишом
И орудую консервным ножом!

И до самого рассветного часа
Матерился я в ту ночь, как собака.
Оказалось в этой банке не мясо,
Оказалась в этой банке салака!

И не где-нибудь в Бразилии «маде»,
А написано ж внизу, на наклейке,
Что, мол, «маде» в СССР,
В маринаде, В Ленинграде,
Рупь четыре копейки!

…Нет уж, братцы, надо ездить поближе,
Не на край, расперемать его, света!
Мы ж им – гадам – помогаем, И мы же
Пропадаем, как клопы, через это!

Я то думал – как-никак заграница,
Думал память, как-никак, сохранится.
Оказалось, что они, голодранцы,
Понимают так, что мы – иностранцы!

И вся жизнь их заграничная – лажа!
Даже хуже – извините – чем наша!

Бывали ль вы у Спаса-на-крови?
Там рядом сад с дорожками. И кущи.
Не прогуляться ль нам, на сон грядущий,
И поболтать о странностях любви?

Смеркается. Раздолье для котов.
Плывут косые тени по гардине,
И я вам каюсь, шепотом, в гордыне,
Я черт-те в чем покаяться готов!

Пора сменить – уставших – на кресте,
Пора одеть на свитер эполеты,
И хоть под старость выбиться в поэты,
Чтоб ни словечка больше в простоте!

Допустим этак: – Медленней, чем снег,
Плывет усталость – каменная птица.
Как сладко всем в такую полночь спится,
Не спит – в часах – песочный человек.

О, этот вечно-тающий песок,
Немолчный шелест времени и страха.
О, Парка, Парка, сумрачная пряха,
Повремени, помедли хоть часок!..

А ловко получается, шарман!
О, как же эти «О!» подобны эху…
Но, черт возьми, еще открыт шалман!
Вы видите еще открыт шалман!
Давайте, милый друг, Зайдем в шалман!

Бессмертье подождет, ему не к спеху!..

Ах, шалман, гуляй, душа,
Прочь, унынье черное!
Два ученых алкаша
Спорят про ученое: –
Взять, к примеру, мю-мезон,
Вычисляй и радуйся!
Но велик ли в нем резон
В рассужденьи градуса?!..

Ух, шалман! Пари, душа!
Лопайтесь, подтяжки!
Работяга, не спеша,
Пьет портвейн из чашки, –
Все грешны на свой фасон,
Душу всем изранили!
Но уж если ты мезон,
То живи в Израиле!..

Ну, шалман! Ликуй душа!
Света, Света, Светочка!
До чего же хороша,
Как в бутылке веточка!

Света пиво подает
И смеется тоненько.
Три – пустые – достает
Света из под столика.

– Это, Света, на расчет,
И вперед – в начало!..

Работяга, старый черт,
Машет ручкой: – Чао!..

Вот он встал, кудлатый черт,
Пальцами шаманя.
Уваженье и почет
Здесь ему, в шалмане!

Он, подлец, мудрец и стоик,
Он прекрасен во хмелю!
Вот он сел за крайний столик
К одинокому хмырю. –
Вы, прошу простить, партейный?
Подтвердите головой!..

Хмырь кивает.
Работяга улыбается.

– Так и знал, что вы партейный.
Но заходите в питейный
И по линии идейной
Получаетесь, как свой!

Эй, начальство!
Света брызни!
Дай поярче колорит!..

Наблюдение из жизни! –
Работяга говорит.

И окинув взглядом – тесный
Зал на сто семнадцать душ.
Он, уже почти что трезвый,
Вдруг понес такую чушь!.

На троллейбусной остановке
Все толпятся у самой бровки.
И невесело, как в столовке,
На троллейбусной остановке.

Хоть и улица – а накурено
И похожи все на Никулина…
Ну, того, что из цирка – клоуна…
Ну, попробуй, у них спроси:
– Где тут очередь на такси?!

А где очередь на такси, Там одни:
«Пардон» и «мерси».
Там грузины стоят с корзинками
И евреи стоят с грузинками.
И глядят они вслед хитро
Тем, кто ехать решил в метро.

И вдогонку шипят:
– Ай-вай!.. – Тем, кто топает на трамвай.

А трамвайная остановка –
Там особая обстановка.
Эй, ты – в брючках, пшено, дешевка,
Ты отчаливай, не форси.
Тут трамвайная остановка,
А не очередь на такси!..

И платком, заместо флага,
Сложный выразив сюжет,
Наш прелестный работяга
Вдруг такой пропел куплет:

– А по шоссе, на Калуги и Луги,
В дачные царства, в казенный уют,
Мчатся в машинах народные слуги,
Мчатся – и грязью народ обдают!..

У хмыря – лицо, как тесто,
И трясется голова.

Но приятный гром оркестра
Заглушил его слова.
Был оркестр из настоящих
Трех евреев, первый сорт!

А теперь упрятан в ящик
Под названием «Аккорд».
И ведет хозяйство это
Ослепительная Света.

И пускает, в цвет моменту,
Отобрав из сотни лент,
Соответственную ленту
В соответственный момент.

Вот сперва завыли трубы:
Все, мол, в жизни трын-трава!..

У хмыря трясутся губы
И трясется голова.

Вот – поддал ударник жару,
Показал, бродяга, класс!
А уж после, под гитару
Произнес нахальный бас:

– Доля, доля, злая доля,
Протрубила б ты отбой!
Сверху небо, снизу поле,
Посередке – мы с тобой.
Мы с тобою посередке,
Ты – невеста, Я – жених.
Нам на личность по селедке
И пол-литра на двоих.

Мы культурно свет не застим,
Взять судьбу не можем в толк.
И поет нам: – С новым счастьем! –
Наш парторг – тамбовский волк.
Он поет – один в гордыне,
Как свидетель на суде:
С новым счастьем, молодые,
И с успехами в труде!..
И чтоб первенец загукал,
Как положено в семье,
Вам партком отводит угол
В обще…

…Тут, увы, заело ленту –
Отслужила, видно, срок.
Но опять же, в цвет моменту,
Грянул бойкий тенорок:

– Чтобы очи мои повылазили,
Чтоб не видеть мне белого дня,
Напридумали Лазари лазеры
И стараются кончить меня!..

И шалман зашелся смехом,
Загудел, завыл шалман.
И частушке вторя, эхом,
Об стакан гремит стакан.

Света, Света, добрый друг,
Что же ты примолкла вдруг?
Где твой Лазарь, где твой милый,
Завбуфетом в цвете лет?!

Он убит – и взят могилой,
Как сказал один поэт.

Брал он скромно, брал по праву,
Брал не с верхом, а в очко.

Было – заму, Было – заву,
Было всем на молочко!

Уносите, дети, ноги,
Не ходите, дети, в лес!
В том лесу живет в берлоге
Лютый зверь – Обехаэс!..

Всем влепили мелочишку,
Все равно, как за прогул.
Только Лазарь принял «вышку»,
Даже глазом не моргнул…

Точно так же, как когда-то,
Не моргнул и глазом он,
Когда гнал его, солдата,
Дезертир из школы вон!
Мол, не так он учит деток,
Подозрительный еврей,
Мол, не славит пятилеток,
А долдонит про царей.

Заседанье педсовета
Подвело всему итог…

С ним ушла тогда и Света –
Физкультурный педагог.

Что ты, что ты, что ты, что ты,
Что ты видишь сквозь туман?
Как мотались без работы?
Как устроились в шалман?
Как, без голоса, кричала
В кислом зале горсуда?..
Эй, не надо все с начала,
Было – сплыло навсегда
Было – сплыло…

Тут линяет гром оркестра –
Мал в шалмане габарит.

И опять, оркестра вместо,
Работяга говорит.
(А в руке гуляет кружка
И смеется левый глаз!) –
Это все была петрушка,
А теперь пойдет рассказ!

Мы гибли на фронте,
Мы хрипли в «комбеде».
А вы нас вели
От победы к победе!

Нам бабы кричали:
– Водицы попейте!
Умойтесь, поешьте, поспите хоть ночку!
А вы нас вели от победы к победе
И пуля свинцовая ставила точку!

Мы землю долбили,
Мы грызли железо,
Мы грудь подставляли под дуло обреза.
А вы, проезжая в машине «Победа»,
В окно нам кричали:
– Достройте!.. Добейте!..

И мы забывали
О сне и обеде,
И вы нас вели
От победы к победе!

А вы:
«Победы» меняли на «Волги», А после:
«Волги» меняли на «ЗИМы», А после:
«ЗИМы» меняли на «Чайки», А после:
«Чайки» меняли на «ЗИЛы»…

А мы надрывались,
Долбили, грузили!

И вот уже руки
Повисли, как плети,
И ноги не ходят,
И волосы седы,

А вы нас вели от победы
К победе.
И тосты кричали
Во славу победы:
– Ну, пусть не сегодня,
Так – завтра, так – в среду!
Достройте!.. Добейте!..
Дожмем!.. Приурочим!..

А мы, между прочим,
А мы, между прочим,
Давно – положили – на вашу победу!..

Хмырь зажал рукою печень,
Хмырь смертельно побледнел.
Даже хмырь – и тот не вечен,
Есть для каждого предел.

Работяга (в кружке пена),
Что ж ты, дьявол, совершил?
Ты ж действительного члена
Нашу партию лишил!
И пленительная Света,
Сандалетами стуча,
Срочно стала из буфета
Вызывать в шалман врача!..

Какая ночь! Как улицы тихи!
Двенадцать на часах Аэрофлота.
И кажется – дойдешь до поворота
И потекут бессмертные стихи!