Владимир Маяковский - Сочинения

О скуке
на этом свете
Гоголь
говаривал много.
Много он понимает —
этот самый ваш
Гоголь!
В СССР
от веселости
стонут
целые губернии и волости.
Например,
со смеха
слезы потопом
на крохотном перегоне
от Киева до Конотопа.
Свечи
кажут
язычьи кончики.
11 ночи.
Сидим в вагончике.
Разговор
перекидывается сам
от бандитов
к Брынским лесам.
Остановят поезд —
минута паники.
И мчи
в Москву,
укутавшись в подштанники.
Осоловели;
поезд
темный и душный,
и легли,
попрятав червонцы
в отдушины.
4 утра.
Скок со всех ног.
Стук
со всех рук:
«Вставай!
Открывай двери!
Чай, не зимняя спячка.
Не медведи-звери!»
Где-то
с перепугу
загрохотал наган,
у кого-то
в плевательнице
застряла нога.
В двери
новый стук
раздраженный.
Заплакали
разбуженные
дети и жены.
Будь что будет…
Жизнь —
на ниточке!
Снимаю цепочку,
и вот…
Ласковый голос:
«Купите открыточки,
пожертвуйте
на воздушный флот!»
Сон
еще
не сошел с сонных,
ищут
радостно
карманы в кальсонах.
Черта
вытащишь
из голой ляжки.
Наконец,
разыскали
копеечные бумажки.
Утро,
вдали
петухи пропели…
– Через сколько
лет
соберет он на пропеллер?
Спрашиваю,
под плед
засовывая руки:
– Товарищ сборщик,
есть у вас внуки?
– Есть, —
говорит.
– Так скажите
внучке,
чтоб с тех собирала,
– на ком брючки.
А этаким способом
– через тысячную ночку —
соберете
разве что
на очки летчику. —
Наконец,
задыхаясь от смеха,
поезд
взял
и дальше поехал.
К чему спать?
Позевывает пассажир.
Сны эти
только
нагоняют жир.
Человеческим
происхождением
гордятся простофили
А я
сожалею,
что я
не филин.
Как филинам полагается,
не предаваясь сну,
ждал бы
сборщиков,
влезши на сосну.

О боге болтая,
о смирении говоря,
помни день —
9-е января.
Не с красной звездой —
в смирении тупом
с крестами шли
за Гапоном-попом.
Не в сабли
врубались
конармией-птицей —
белели
в руках
листы петиций.
Не в горло
вгрызались
царевым лампасникам —
плелись
в надежде на милость помазанника.
Скор
ответ
величества
был:
«Пули в спины!
в груди!
и в лбы!»
Позор без названия,
ужас без имени
покрыл и царя,
и площадь,
и Зимний.
А поп
на забрызганном кровью требнике
писал
в приход
царевы серебреники.
Не все враги уничтожены.
Есть!
Раздуйте
опять
потухшую месть.
Не сбиты
с Запада
крепости вражьи.
Буржуи
рабочих
сгибают в рожья.
Рабочие,
помните русский урок!
Затвор осмотрите,
штык
и курок.
В споре с врагом —
одно решение:
Да здравствуют битвы!
Долой прошения!

Смерть —
не сметь
Строит,
рушит,
кроит
и рвет,
тихнет,
кипит
и пенится,
гудит,
говорит,
молчит
и ревет —
юная армия:
ленинцы.
Мы
новая кровь
городских жил,
тело нив
ткацкой идеи
нить.
Ленин —
жил,
Ленин —
жив,
Ленин —
будет жить.
Залили горем.
Свезли в мавзолей
Частицу Ленина —
тело.
Но тленью не взять —
ни земле,
ни золе —
первейшее в Ленине —
дело.
Смерть,
косу положи!
Приговор лжив.
С таким
небесам
не блажить.
Ленин —
жил,
Ленин —
жив,
Ленин —
будет жить.
Ленин —
жив
шаганьем Кремля —
вождя
капиталовых пленников.
Будет жить,
и будет
земля
гордиться именем:
Ленинка.
Еще
по миру
пройдут мятежи —
сквозь все межи
коммуне
путь проложить.
Ленин —
жил,
Ленин —
жив,
Ленин —
будет жить.
К сведению смерти,
старой карги,
гонящей в могилу
и старящей:
«Ленин» и «Смерть» —
слова-враги.
«Ленин» и «Жизнь» —
товарищи.
Тверже
печаль держи.
Грудью
в горе прилив.
Нам —
не ныть.
Ленин —
жил,
Ленин —
жив,
Ленин —
будет жить.
Ленин рядом.
Вот
он.
Идет
и умрет с нами.
И снова
в каждом рожденном рожден —
как сила,
как знанье,
как знамя.
Земля,
под ногами дрожи.
За все рубежи
слова —
взвивайтесь кружить.
Ленин —
жил,
Ленин —
жив,
Ленин —
будет жить.
Ленин ведь
тоже
начал с азов, —
жизнь —
мастерская геньина.
С низа льет,
с класса низов —
рвись
разгромадиться в Ленина.
Дрожите, дворцов этажи!
Биржа нажив,
будешь
битая
выть.
Ленин —
жил,
Ленин —
жив,
Ленин —
будет жить.
Ленин
больше
самых больших,
но даже
и это
диво
создали всех времен
малыши —
мы,
малыши коллектива.
Мускул
узлом вяжи.
Зубы-ножи —
в знанье —
вонзай крошить.
Ленин —
жил,
Ленин —
жив,
Ленин —
будет жить.
Строит,
рушит,
кроит
и рвет,
тихнет,
кипит
и пенится,
гудит,
говорит,
молчит
и ревет —
юная армия:
ленинцы.
Мы
новая кровь
городских жил,
тело нив
ткацкой идеи
нить.
Ленин —
жил,
Ленин —
жив,
Ленин —
будет жить.

 Александр Сергеевич,
разрешите представиться.
Маяковский.
Дайте руку!
Вот грудная клетка.
Слушайте
уже не стук,
а стон,
тревожусь я о нем
в щенка смиренном львенке.
Я никогда не знал,
что столько
тысяч тонн
в моей
позорно легкомыслой головенке…
Я тащу вас.
Удивляетесь, конечно?
Стиснул?
Больно?
Извините дорогой.
У меня
да и у вас
в запасе вечность.
Что нам
потерять
часок другой?!
Будто бы вода —
давайте
мчать болтая,
будто бы весна —
свободно
и раскованно!
В небе вон
луна
такая молодая,
что ее
без спутников
и выпускать рискованно.
Я
теперь
свободен
от любви
и от плакатов,
Шкурой
ревности медведь
лежит когтист.
Можно
убедиться,
что земля поката,
сядь
на собственные ягодицы
и катись!
Нет,
не навяжусь в меланхолишке черной
да и разговаривать не хочется
ни с кем.
Только
жабры рифм
топырит учащенно
у таких, как мы
на поэтическом песке.
Вред – мечта
и бесполезно грезить,
Надо
весть
служебную нуду.
Но бывает
жизнь
встает в другом разрезе
и большом,
понимаешь,
через ерунду.
Нами
лирика
в штыки
неоднократно атакована,
ищем речи
точной
и нагой.
Но поэзия
пресволочнейшая штуковина:
существует
и ни в зуб ногой.
Например,
вот это
говорится или блеется?
Синемордое
в оранжевых усах
Новуходоносором
библейцем —
«Коопсах».
Дайте нам стаканы!
знаю
способ старый
в горе
дуть винище,
но смотрите
из
выплывают
Red u White Star-ы
с ворохом
разнообразных виз.
Мне приятно с вами,
рад,
что вы у столика.
Муза эта
ловко
за язык вас тянет.
Как это
у вас
говаривала Ольга?..
Да не Ольга!
из письма
Онегина к Татьяне.
– Дескать
муж у вас
дурак
и старый мерин,
я люблю вас,
будьте обязательно моя,
я сейчас же
утром должен быть уверен,
что с вами днем увижусь я. —
Было всякое:
и под окном стояние,
письма,
тряски нервное желе.
Вот
когда
и горевать не в состоянии —
Это
Александр Сергеич —
много тяжелей.
Айда Маяковский!
Маяч на юг!
Сердце
рифмами вымуч
вот
и любви пришел каюк,
дорогой Владим Владимыч.
Нет
не старость этому имя!
Тушу
вперед стремя —
Я
с удовольствием
справлюсь с двоими,
а разозлить
и с тремя.
Говорят —
я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!
Entre nous…
чтоб цензор не нацикал.
Передам вам —
говорят —
видали
даже
двух
влюбленных членов ВЦИК'а.
Вот —
пустили сплетню,
тешат душу ею.
Александр Сергеич
да не слушайте-ж вы их!
Может
я
один
действительно жалею,
что сегодня
нету вас в живых.
Мне
при жизни
с вами
сговориться-б надо.
Скоро вот
и я
умру
и буду нем.
После смерти
нам
стоять почти что рядом;
вы на Пе,
а я
на эМ.
Кто меж нами?
С кем велите знаться?!
Черезчур
страна моя
поэтами нища.
Между нами
– вот беда —
позатесался Надсон.
Мы попросим,
чтоб его
куда нибудь
на Ща!
А Некрасов
Коля
сын покойного Алеши —
Он и в карты,
он и в стих,
и так
не плох на вид.
Знаете его?
вот он
мужик хороший,
Этот
нам кампания —
пускай стоит.
Что ж о современниках?!
Не просчитались бы
за вас
полсотни отдав.
От зевоты
скулы
разворачивает аж!
Дорогойченко,
Герасимов,
Кириллов,
Родов —
Какой
однаробразный пейзаж!
Ну Есенин,
мужиковствующих свора
Смех!
Коровою
в перчатках лаечных.
Раз послушаешь…
но это ведь из хора!
Балалаечник!
Надо
чтоб поэт
и в жизни был мастак
мы крепки
как спирт в полтавском штофе.
Ну, а что вот Безыменский?!
так…
ничего…
морковный кофе.
Правда
есть
у нас
Асеев
Колька.
Этот может.
Хватка у него
моя.
Но ведь надо
заработать сколько!
Маленькая,
но семья.
Были-б живы —
стали бы
по Лефу соредактор.
Я бы
и агитки
вам доверить мог.
Раз бы показал;
– вот так то-мол
и так-то… —
Вы-б смогли —
у вас
хороший слог.
Я дал бы вам
жиркость
и сукна,
в рекламу-б
выдал
гумских дам.
(Я даже
ямбом подсюсюкнул,
чтоб только
быть
приятней вам).
Вам теперь
пришлось бы
бросить ямб картавый.
Нынче
наши перья —
штык
да зубья вил,
битвы революций
посерьезнее «Полтавы»
и любовь
пограндиознее
онегинской любви.
Бойтесь пушкинистов.
Старомозгий плюшкин,
перышко держа,
полезет
с перержавленным.
– То же мол
у лефов
появился
Пушкин.
Вот арап!
а состязается —
с Державиным…
Я люблю вас,
но живого,
а не мумию.
Навели
хрестоматийный глянец.
Вы
по моему
при жизни
– думаю —
тоже бушевали.
Африканец!
Сукин сын Дантес!
Великосветский шкода.
Мы-б его спросили
– а ваши к т о родители?
Чем вы занимались
до 17-го года? —
Только этого Дантеса бы и видели.
Впрочем
что-ж болтанье!
Спиритизма вроде.
Так сказать
невольник чести…
пулею сражен…
Их
и по сегодня
много ходит
всяческих
охотников
до наших жен.
Хорошо у нас
в стране Советов.
Можно жить,
работать можно дружно,
только вот
поэтов,
к сожаленью, нету,
впрочем
может
это и не нужно.
Ну, пора:
рассвет
лучища выкалил.
Как бы
милиционер
разыскивать не стал
На Тверском бульваре
очень к вам привыкли.
Ну,
давайте!
подсажу
на пьедестал.
Мне бы
памятник при жизни.
Полагается по чину.
Заложил бы
динамит
– а ну-ка
дрызнь,
Ненавижу
всяческую мертвечину,
обожаю
всяческую жизнь.