Виктор Гюго - Том 13. Стихотворения

С меня начните! Как! Вы, бедняки, душить
Друг друга вздумали? Хотите завершить
Взаимной ненавистью бедствия сплошные?
Ведь Франции одной вы сыновья родные!
Я слышу: подле вас рыдает эта мать.
Крестьянин, ты пришел рабочих убивать.
Зачем же? Как твоя работа ни зовется,
Он в ней участвует. Единство пусть не рвется!
Велик ваш труд в полях, где род людской взращен.
Ты колос, гвоздь, кирпич, а право — это он.
От славного труда не надо отвлекаться.
Ведь с трудолюбием все больше крепнет братство.
Тот полет огород, другой колосья жнет.
Бог — средоточье бездн; свет разума он льет,
И оживляет он, и оплодотворяет,
И лица потные он одухотворяет.
Труд — высший ваш закон; и свят он! Но сейчас
Не заступ, не пила, а меч в руках у вас.
В чем суть? Опередив крестьянина, шагает
Рабочий; он спешит, грядущему внимает.
Он слишком быстр; другой уж слишком отстает.
Возможно. Бог — судья! Но можно ль, о народ,
Слать души в небеса, и копошиться в тине,
Кровь проливать рукой, презренною отныне,
И заставлять рыдать над крышами набат?
Все — жизнь! Нигде господь не выстроил преград.
Ах, если есть он там, где явь — лишь ось вселенной,
Коль существует цель, порядок неизменный,
И коль звезда чиста, и коль заря не лжет,
И верный друг земле вот этот небосвод,
И если жизнь есть плод, а вовсе не отрава,
И если радостны обязанность, и право,
Долг, и любовь, и труд, — то, чем бы ни была
Небесной молнии мгновенная стрела,
Нет ярости такой жестокой, бесконечной,
Безбожной, варварской, тупой, бесчеловечной,
Которую была б не в силах обуздать
Ребенка малого качающая мать.
Как! Всюду ярость? Как! Повсюду корчи, муки,
Смерть, множество гробов, в крови людские руки?
Как! Солнце ясное, и на цветке росу,
И милый месяц май в сияющем лесу
Тревожит мерзкое зияние могилы?
Ах, если победить вы наберетесь силы,
То много ль радости? Сердца как лед у вас,
И души черными в победный будут час.
Подумать только: чем вы братство заменили!
Бог создал вас, чтоб вы творили и любили,
Растили бы детей у ваших очагов,
А вы умеете плодить лишь мертвецов!
Вы, преходящие, к чему вы так гневитесь
На преходящее? Вы — братья! Примиритесь.
Очнитесь!

Боже мой! Все ускользает прочь,
И уж апостолу внимает только ночь.
Но должен он вещать и в мировой пустыне,
Где бездна для него подобна толпам ныне.

Живите, мыслите, надейтесь на успех,
И к цели двигайтесь, и все любите всех.
Никто не одинок на сей земле. Потребен
Любой для каждого. И ты не будь враждебен,
Богатый, к бедняку; а ты, о голытьба,
Богатому прости. Взаймы дает судьба.
Но не дарит она. И рано или поздно
Уравновесятся таинственно и грозно
Богатство с бедностью. Ублюдочен доход,
Который родился из чьих-нибудь невзгод,
И кривобокое фальшиво процветанье,
Добытое ценой народного страданья.
Зловеще дерево, коль труп вблизи него, —
Страшитесь, короли, тщеславья своего.
Вы, с ним престол деля, души себя лишили
И власти. Звук пустой, что вы Романов, или
Брауншвейг, или Бурбон, иль Габсбург. И не впрок
Вам ваши титулы. Жестокие, как рок,
На стройку пирамид гоняли фараоны
Народ закованный и зноем истомленный.
Что ж в эти глыбищи вместить они могли?
Лишь только бренный прах. О, верьте, короли:
И Сезострис, и Кир, и Александр могучи,
Но суетна их мощь, и быть гораздо лучше
Вот этим бедняком по имени Христос.
Могущественны вы, но как бы не пришлось
О милосердии вопить вам из-за гроба!
Здесь — лесть, но кара — там. Умерьте вашу злобу!
А ты, о труженик, согбенный под ярмом,
Ты, лев, которого считают муравьем,
Терпи, мой друг, и жди. Не вздумай только драться.
Да, да! Ты вправе жить и даже добиваться,
Чтоб плата возросла и труд твой легче был.
Согласен я, чтоб ты однажды получил
От бесконечности, от благ ее огромных
Назначенную часть услад житейских скромных, —
Жизнь боле сносную и даже вместе с ней
Гармонию, любовь, зарю и гименей.
Грядущее — не мрак. Свет в полусне сочится
Сквозь пальцы детские. И можешь ты добиться,
Чтоб справедливые настали времена.
Работа спорится, оплаты ждет она.
Очаг свой защищай, не уступай законам,
Когда лжесвятость их правам твоим законным
Помехой сделалась; ребенку хлеб достань,
Но брата не убий, и родины не рань,
И город не губи, разгром его затеяв.
Ни Вандемьеров, ни святых Варфоломеев
К сиянью своему не хочет идеал
Примешивать! О, свет возвышенных начал!
Надежда не должна быть тщетной и обманной.
Не помещают смерть в Земле Обетованной
Над безобразною клоакою резни.
Палач, кто б ни был ты, кого ты ни казни,
Одно бесчестие твое всегда всплывает —
Стыд победителя. О, люди! Умирает
Свобода бледная, пронзенная клинком.
Да, опозорь себя и всех убей кругом —
Вот славу извлекать возможно лишь какую
Из всех фальшивых дел, затеянных вслепую.
Увы! Невозмутим небес бесстрастный взор,
Нет для него убийц. И в глубине их нор
Оставим палачей. Победу ненавижу,
Коль ногти красные я у победы вижу.
Мне отвратительно, коль может вдруг попасть
Власть в руки мясника и вынуждена власть,
Победу одержав, замазывать тотчас же
Провалы мостовых песком. И стал бы даже
Мне ненавистен рай господень, если б он
Убийством был добыт. Как! Значит, и закон —
Преступник? И прогресс — разбойник? Опасаться
Нам следует весов, где могут оказаться
Те злодеяния, которые творим,
Тяжеле добрых дел, о коих говорим.
О, бойтесь запятнать грядущий день, народы!
Убийце не бывать посланником свободы.
Светило, чей восход разверзнул бездну, — зло.
Не провиденье нам такой прогресс дало,
Коль он, устроив ад, стремится в свод небесный.
Нет солнц, которые равны объемом с бездной.
Смертельных ужасов творить не может суд.
Нет прав, которые убить права дают.
Коль право смерть несет, оно лишь мститель дикий,
И очи демона горят на божьем лике.
Звезда бела, и кровь она не смеет лить.
Добро, чтоб быть добром, должно невинным быть.

И толпы прокляты, и разразились громы
Над одинокими. Покоя не найдем мы
Здесь, в мире сумрачном. Как пропасти без дна —
Священники; их тьма кошмарами полна.

Копнешь — все рушится. Взлетаем для паденья.
Тоска смертельная!

Увы, кругом смятенье.
Так много наших грез ниспровергает век!
Так много призраков встает! А человек?
Добыча ночи он. И ей помог священник.
Ведь это человек взывает со ступенек
Ужасной лестницы мучений: «Надо так!»
Плутает род людской вслепую. Через мрак
Мерещится ему лишь дикий пламень бездны.
Итак, все пагубно? Надежды бесполезны?
Жизнь — долг, расплата — смерть, у власти Сатана,
И зло — закон, и всем геенна суждена.

И корчи видел я, и слышал я стенанья.
В глубоком, никому не ведомом тумане
Народы скорбные томятся. Знаю я —
Немилосердны к ним священники, князья,
Министры, книжники, и палачи, и судьи.
О, участь волн милей, чем ваша участь, люди!
Томится океан, но столь не истомлен
Немым дыханием безмерных ветров он.
С небес, где человек хотел бы видеть бога,
Ужасных призраков склоняется там много,
И неизвестности стенания звучат.
«Плачь!» — говорит рассвет. «Умри!» — твердит закат.
Индусов божества из камня всех расцветок —
Как люди голые среди древесных веток,
И Вакх у эллинов хмельной и дикий бог,
И сфинксы нильские и пламенный Молох,
Ваал чудовищный, Юпитер — бог обмана,
И Доминик в крови под сводом Ватикана —
Все угрожают вам! Народы всей земли,
Вы прокляты! В раю — одни лишь короли.
Что им, избранникам, до всех житейских громов?
Глаза презреннейших придворных астрономов
На пышных лжесветил всегда возведены.
Довольны короли судьбой своей. Их сны,
Их пробуждения, их ложа, их забавы,
Кареты их, дворцы и троны их — кровавы.
От них — война. Купил священника тиран.
Талмуд не менее мне мерзок, чем коран,
В провинцию свою ты, цезарь-победитель,
Сегодня превратил небесную обитель.
Лойола гнет народ, но сильным мира льстит;
Факир жестокосерд, и бонзы гнусен вид.
Распятье — меч в руке у Юлия Второго.
Кайафа, в чьей душе кипенье ада злого,
Готов истолковать нам Моисея так,
Как это выгодно Тиберию. О, мрак,
Плач, крики, кровь и пот, мир изнемогший, темный,
Тьма неба, скрытого анафемой огромной.

Любовь и ненависть караются. Как быть?
За то, что родились, за то, что смели жить,
Вы, люди, прокляты! Вы платитесь за это.
Средь грозной ночи сам я не найду ответа.

К чему бросать свой лот в безмерность? Надо мной
Лазурный небосвод стал бездною ночной.
Все, что пришло, уйдет. Лишь скорбь не исчезает.

О, где ж — я спрашивал — надежда обитает?
Порой казалось мне: народы-бедняки
Благословляющей все ж видят тень руки,
И что-то все же есть спасительное где-то…
И вот над страждущим увидел луч я света,
И поглядел я ввысь и понял: луч тот нес
Скиталец благостный, таинственный, — Христос!

Чист взор младенческий, смеется ротик алый.
С незримым ангелом дружит ребенок малый.
О, тайна: он ни в чем еще не виноват!
Все, что избранники здесь на земле творят,
Не стоит и одной возвышенной улыбки
Младенца этого. Дивится он из зыбки
На все и любит всех. Ни пятнышка на нем,
И этой ясностью затмил он все кругом.
Он чистой свежестью нам жажду утоляет,
И рубит все узлы, и жар наш утишает.
Глаза прекрасные лазурностью полны.
Из эмпирея к нам, из дивной глубины
Является дитя. Когда б заговорило,
Могло б по именам назвать нам все светила.
И, глядя на дитя, мы на себя глядим,
Задумчиво себя мы сравниваем с ним,
И всех умнее тот, кто, вспомнив прегрешенья,
Перед невинностью склонившись на колени,
Захочет всей душой, всем сердцем одного —
Чтоб это нежное дышало существо.
Ему все сущее внимает. Шлет укоры
Оно порой тому, что тешит наши взоры,
И даже небесам, коль тьма в них все же есть,
И даже святости, поддавшейся на лесть.
Ребенок чист. Пред ним не вправе быть мы злыми.
Лепечет нежно он. Но криками своими
Мы песнь его глушим. Во мглу мирских смерчей
Вмешал он свой зефир. Хватило бы лучей
Его сиянию, чтоб укротить сердца нам,
Но мы кичливы, злы, и нет конца обманам;
Мы не стесняемся невинности святой.
И все же на земле не кончен век златой —
Прекрасная пора, век Реи и Сатурна:
Есть детство все-таки, хоть и грохочут бурно
В своем неистовстве железные века,
И беспощаден меч, и цепь еще крепка.

Вы — радость, между нас блуждающая, дети.
Растите счастливо, резвясь на этом свете!
Венчает слабость вас трепещущим венцом.
Для вас — весна! Без вас и день бы не был днем.
Так пойте! Но судьбе порой как будто жалко,
Что угрожает вам земная эта свалка,
И вот, чтоб избежать лишений и обид,
С благоуханием цветов душа летит
Обратно в небеса, в лазурный свод бездонный.
Когда безвременно умрет новорожденный,
Природа в трауре — скорбит она по дням,
Которые прожить предназначалось вам.
И зори ясные тогда роняют слезы:
Вас к братьям-ангелам вернули сестры-розы.
Не только в саване крыло заключено,
Но и в пеленках есть младенческих оно!
И это в сущности совсем одно и то же.
О нежные друзья, взлетите ввысь, но все же
Останьтесь! И тюрьма, ниспосланная нам,
По вашей милости да превратится в храм!
Подайте нам пример: молитесь и любите,
Невинно веруйте, без ярости живите…
Душа несчастная, что сделала ты с той —
О милостивый бог! — великой чистотой,
В которую была облачена от века?