Жак Безье - Тень деревьев
Илья Эренбург
О ПЕРЕВОДАХ НЕРУДЫ
Он любит больше всего свой родной язык; с детства повторял стихи не только Кеведо или Хорхе Манрнке, но и труднейшего Гонгоры. Он прекрасно владеет французским языком, ценит Бодлера, Рембо, Аполлинера, но, будучи человеком другого материка, он смотрит на сады французской поэзии с умилением человека, выросшего в лесах тропиков. Если же говорить о генеалогии поэзии Неруды, то прежде всего следует назвать Уитмена, это ясно каждому, да и Пабло этого никогда не скрывал, он называл старого американского поэта «мудрым братом» и обращался к нему с просьбой:
Дай мне твой голос и тяжесть твоего сердца!
Современная русская поэзия куда больше связана с унаследованными формами, нежели поэзия Испании, Франции или Латинской Америки. Передать очарование лучших стихотворений Неруды в русском переводе почти невозможно. Переводчики порой прибегали к белому стиху, порой пытались ввести ассонансы, — видимо, боялись, что без привычных атрибутов стихи Неруды покажутся каталогом природы, регистром чувств, коллекцией разрозненных образов. Неруда пишет:
Мир праху мертвых
и тех…
Один переводчик дополняет:
мир праху павших за свободу…
Другой еще щедрее:
…Мира
Для пепла всех умерших там и здесь,
И здесь и там…
У Неруды:
Мир городу утром, разбуженному хлебом…
В одном переводе:
Мир городу, проснувшемуся утром,
когда пора и хлебу просыпаться…
В другом:
…Хочу я мира
Для города в час утренней прохлады,
Когда в пекарне уж проснулся хлеб…
Очарование поэзии Неруды — в органической связи слов, образов, чувствований; они не нуждаются ни в корсете стихотворного размера, ни в бубенцах рифм.
Посредственная поэзия всегда выигрывает, подчиняясь хорошо известным правилам стихосложения, которые требуют преодоления некоторых трудностей и ограничивают размеры произведения. Гранит набережной способен придать обмелевшей речушке державный облик. Даше у больших поэтов, отличавшихся лаконизмом, как Бодлер или Тютчев, можно найти пустые строки. А Неруда написал очень много, причем, кажется, почти все написанное публиковал. При свободе избранной им формы — можно оборвать поэму на любой строке, можно дописать еще сто страниц — у него попадаются пустоты, строки, похожие впрямь на каталог. Но было бы нелепым останавливаться на неудачах, лучше еще раз напомнить, что Неруда дал язык своей эпохе, сказал многое, что до него не было сказано.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ К ПЕРЕВОДАМ ИЛЬИ ЭРЕНБУРГА
Как известно, в декабре 1908 г. семнадцатилетний Илья Эренбург был вынужден покинуть царскую Россию, спасаясь от судебного преследования за участие в революционной деятельности, и до июля 1917 г. жил в эмиграции в Париже. Там он стал посетителем «Ротонды» — приюта артистической богемы, из среды которой вышли многие знаменитые впоследствии художники, поэты, прозаики.
Первые годы пребывания в Париже были для И. Эренбурга годами становления и мучительных идейных поисков. Не обходилось и без резких кризисов. В «Книге для взрослых» (1936) он вспоминает об этих «годах растерянности», о своих попытках разобраться в мире, найти справедливость: «Я хотел во что-нибудь верить: я не знал утром, как прожить день… Я годами бился над тем, откуда приходит зло». Любимые им французские и испанские поэты были спутниками его размышлений, у них он искал ответа на мучившие его вопросы: «В стихах Жамма оправдывался не только голубь, но и коршун… Франсуа Вийона я полюбил за то, что он возвысил человеческую слабость». Любовь к поэзии, естественно, рождала желание перевести, передать другим «слезы Верлена, опьяненного иным миром, улыбку отчаяния Лафорга или детские молитвы Жамма». Переводы И. Эренбурга, выражаясь словами С. Я. Маршака, были «плодом любви, а не брака по расчету». Эти годы становления были наиболее напряженным периодом в его переводческой деятельности, хотя переводчиком-профессионалом И. Эренбург никогда не стал. В книге «Люди, годы, жизнь» он вспоминает: «Я много переводил, но переводил стихи, а их чрезвычайно редко печатали. Переводил я и современных французских поэтов, и фаблио XIII века, баллады Франсуа Вийона, сонеты Ронсара, проклятья д’Обинье; научился читать по-испански, перевел отрывки из „романсеро“, произведения протоиерея из Иты, Хорхе Манрике, святого Хуана Кеведо. Это было страстью, а не профессией». Многие из переводимых поэтов оказали значительное влияние на неокрепший «голос» молодого И. Эренбурга. Одни увлечения быстро проходили (как это было о Франсисом Жаммом), другие остались на всю жизнь. Уже при первом контакте с французской культурой поэт понял, что Франсуа Вийон, несмотря на то что он «жил в XV веке, был вором и разбойником», был ему гораздо ближе, чем автор стихотворения «Полдень фавна». («Послеполуденный отдых „фавна“»). Баллады Вийона, сонеты Ронсара и Дю Белле, стихи о смерти Хорхе Манрике сопровождали писателя в течение всей жизни.
В 1912 г. И. Эренбург перевел рассказ «Тайна графини Варвары», принадлежавший перу французского поэта-символиста и прозаика Анри де Ренье. Так началась переводческая деятельность И. Эренбурга, особенно напряженная в первые годы его пребывания в Париже. В 1912–1916 гг. он публикует большую часть своих переводов из испанских поэтов, переводы из Франсиса Жамма (1913), антологию «Поэты Франции» (1914), переводы из Франсуа Вийона (1916). Начиная с 1938 г. И. Эренбург много переводил чилийца Пабло Неруду, с пятидесятых годов — кубинца Николаса Гильена. Тогда же, в пятидесятые годы, он заново шлифует свои переводы из Вийона, заканчивает серию переводов из Иоахима Дю Белле (по крайней мере некоторые из этих последних были сделаны еще в 1916 г., а то и раньше. В книге «Люди, годы, жизнь» И. Эренбург вспоминает, как он в «Ротонде» бился над переводом сонета Дю Белле «Зову, кричу…»). Как видим, в зрелый период своей жизни И. Г. Эренбург как переводчик больше обращался к латиноамериканской поэзии. Из своих французских современников и друзей он перевел немного — всего несколько стихотворений и отрывков из Поля Элюара и Робера Десноса. Это связано, конечно, с особенностями биографии писателя, с его личным участием в борьбе испанских демократов против фашизма, с поездками по Латинской Америке.
Каковы теоретические взгляды И. Эренбурга на поэтический перевод и каковы его практические принципы перевода? Прежде всего он отличал, конечно, перевод прозаический от поэтического, считая поэзию совершенно специфической областью. В статье «О поэзии Поля Элюара» он писал, что «есть такие прозрения, такие ощущения гармонии или разлада, которые не выразить ни в новелле, ни в статье».
Судя по многим высказываниям И. Эренбурга, его не привлекала описательная поэзия (типа Теофиля Готье и «парнасцев») или поэзия, занятая метафизическими вопросами (как поэзия Малларме). Он тяготел к поэзии простых и обнаженных эмоций («небольшие песенки, детские жалобы и сомнения» Верлена), часто сопряженных с логической ясностью и остротой мысли (как у Дю Белле). Он высоко ценил иронию, почти неизбежную у критически мыслящего поэта (Лафорг). Чтобы передать на другом языке ощущение «гармонии или разлада», «слезы Верлена… улыбку отчаяния Лафорга или детские молитвы Жамма», переводчик должен прежде всего постигнуть духовный мир, духовное состояние поэта, перевоплотиться. «Я полагаю, что для совершенного перевода стихотворений необходимо, чтобы переводчик перестал быть самим собой, перевоплотился, стал автором», — писал И. Эренбург в предисловии к книге переводов из Франсиса Жамма. Своей неспособностью перевоплотиться объясняет автор то, что ему «не удалось» перевести последние стихи Франсиса Жамма, написанные после того, как поэт декларировал свое обращение в католичество. Отсутствие таких поэтов, как Рене Гиль, Жюль Ромен, Жорж Дюамель и др., в антологии «Поэты Франции» переводчик объясняет «полной невозможностью найти в их творчестве доступные и близкие ему элементы». Не случайно поэтому, что наибольшие переводческие удачи И. Эренбурга приходятся на стихи поэтов, внутренне ему наиболее близких, несмотря на отдаленность во времени: Хорхе Манрике, Франсуа Вийона, Дю Белле, Верлена.
И. Эренбург не раз писал о значении самой формы стиха, слов и образов для передачи специфических для поэзии ощущений «гармонии или разлада». Трудность перевода поэзии Элюара И. Эренбург видел в том, что его стихи «держатся на ритме и загадочном сплетении слов», и относил Элюара к поэтам, которые не показывают, а «ворожат», чьи стихи «неотделимы от магического сочетания слов». Переводчик жалел, что он часто по необходимости «обескрашивал образы, сглаживал обороты» Франсиса Жамма. Неоднократно И. Эренбург писал, что он стремился по возможности передать форму стихотворения, особенности рифмовки, образности, отступления от классического стиха, свободный и «освобожденный» стих и т. п., меняя размеры, делая пропуски слогов. Однако эти заявления порой оставались декларативными.
