Геннадий Алексеев - Стихотворения

   Нам лестницы сопутствуют сызмальства,
   Нас поучают, подают пример,
   Подносят нам на ложечке лекарство,
   Суют нам пряник или карамель.
   Прикидываясь преданнейшим другом,
   Расчётливые, умненькие лестницы
   Заводят нас в безлюдный тёмный угол
   И бьют внезапно чем-нибудь увесистым.
   Есть лестницы-красотки, есть- уродины,
   Есть легкомысленные, есть-серьёзные,
   Есть предстоящие и уже пройденные,
   Есть грандиозные и есть курьёзные…

   На лестницах в дурацкую игру
   Мальчишки погружаются с азартом.
   На их ступенях умирают вдруг
   Нелепо и мгновенно от инфаркта.
   По лестницам в почтительной тиши
   Несут венки роскошным саркофагам,
   По ним солдат отчаянно спешит
   Навстречу пуле, прикрываясь флагом.
   На лестницах, которые круты,
   Нередко сохнут лепестки иллюзий.
   На лестницах встречаются коты,
   Собаки, козы. Чаще всё же люди.

   За мною лестницы ходили как волчицы,
   Зубами щёлкая, и не боясь огня,
   Грозились сговориться, ополчиться,
   Напасть, загрызть и съесть-таки меня.
   За мною лестницы ходили толпами,
   Кокетничали, строили мне куры.
   Что было делать? Оставалось только
   Писать о них- и не халтурить.

   1.

   Был год сорок второй,
   Была война и ночь.
   Был сон, шагнувший прочь,
   Сирен истошный вой.
   Зенитный лай и крик: Вставай! Вставай!
   Был чемоданчик кожаный,
   Был чемоданчик крохотный —
   Такой таскать нехлопотно.
   В него были положены
   Заранее, как надо:
   Три носовых платка,
   Носки, две пары варежек,
   Пирог- почти сухарь уже
   И плитка шоколада,
   Остаток от пайка,
   Иль, может, довоенная,
   Редчайшая, бесценная,
   Неприкосновенная.
   И мы уже на леснице
   В пальто свои влезаем,
   Бежим мы вниз по лестнице,
   В ступенях увязая.
   Этаж, ещё этаж- терпение!
   И я вно за ступни
   Хватают нас ступени —
   Как будто просят не бросать,
   Как будто просят взять с собой
   На час, на два, на три часа,
   Пока не затрубят отбой.
   Скорей! Остался только марш!
   Но нас опередил кошмар.
   Он возникает, как тонкий свист,
   Вонзаясь в мозг, как шприц,
   И нарастает, кристально чист,
   Всех повергая ниц.
   Он прям и вкрадчив,
   Остёр и туп,
   Он переходит в вой.
   Ты есть- ты дышишь —
   Ты был, ты труп
   С расплющенной головой.

  …Стало светло, нестерпимо ярко,
   будто в глаза прожектор,
   будто весь город электросваркой
   вздумал разрезать некто.
   Где-то внизу плакали дети,
   Закатываясь, хрипя.
   Лётчик, казалось, в них и метил,
   Но мазал всё второпях.
   Стёкла падали, звенели тонко
   И непрерывно, как зуммер.
   И лестница вилась к нам собачонкой,
   От ужаса обезумев.
   Перила тряслись и склили под пальцами,
   В пролёт норовили сдуру
   И дробно зубами стальными кляцали
   Двутавровые косоуры.
   И мы стояли, прижавшись к стенке
   Где-то у первого этажа,
   Даже не чувствуя слабость в коленках
   И даже уже не дрожа.
   Душило дымом, все бомбы рвались
   От дома в десятке метров,
   И он качался, как лёгкий ялик
   На море под лёгким ветром.
   Но были попытки его бесплодны
   Пробраться в затишье к пристани,
   Потом провалилось всё в преисподнюю,
   Только лестница выстояла.
   Утром нас нашли между маршами —
   Лестница дыбилась из развалин —
   Полуоглохшими, с лицами страшными —
   Долго не узнавали.

   2.

   Стервенея и мучаясь, ногти срывая,
   По верёвочной лестнице, в ночь и грозу,
   Выгибаясь, сверкая, как сабля кривая,
   Без корысти, без толку, раздет и разут,
   — сумасшедший! Куда ты, куда ты, куда ты?
   Что за дурь, что за блажь, что за удаль не в меру?
   Ты такой несуразный, тщедушный, кудлатый,
   Ты один! Ты смешон! Ты поверил в химеру!
   Злой мальчишка с глазами бессмысленно храбрыми,
   Ригорист, простофиля, гордец, сумасброд,
   Вдохновлённый нелепыми абракадабрами,
   Безоружный охотник за хищным добром,
   Осторожно!
   Качается, мечется лестница.
   Осторожно! Скользят под ногами верёвки!
   И какие-то ливты всё время мерещатся,
   Уносящие с шиком нахальных и ловких.
   Одержимый с лицом, искорёженным ветром,
   Ты ведь прёшь на рожон! Надо как-то иначе!
   Твой конец приближается метр за метром,
   По тебе уже кто-то, наверное, плачет!

   Только лестница в мыслях: ступени, ступени!
   Только лестница в будущем, в прошлом и ныне.
   Ты вцепился в неё, ты прилип как репейник,
   В грозовое пространство ты лестницей ввинчен.
   Эй, несчастный фанатик! Герой! Оборванец!
   Ты не в цирке: внизу не натянута сетка.
   Для чего, для кого сей отчаянный танец?
   Не оценят потомки, не сбесятся предки!

   Она сказала мне:
   Вон там, на пустыре
   Рядом со ржавой банкой из-под килек
   Растёт голубой цветок.
   Сорви его
   И принеси мне.
   Я так хочу.
   — Пожалей пустырь! —
   взмолился я, —
   ведь цветок у него один!
   — Жалость унижает, —
   сказала она.
   Я пошёл на пустырь,
   Сорвал цветок
   И принёс его ей.
   На моих глазах
   Она медленно оборвала
   Все его лепестки
   И потом отбросила его прочь.
   Я ударил её по щеке.
   Она заплакала.
   Но я не стал её жалеть,
   Потому что жалость
   Унижает.

   Там женщины
   Сидят себе и вяжут.
   Спокойные,
   Сидят себе и вяжут.
   И мне так страшно,
   Тошно,
   Неспокойно.
   — Эй, женщины!
   Да бросьте же вязать!
   Глядите- мир на проволоке пляшет!
   Он оборваться может каждый миг!
   Но вяжут женщины, не слушая меня
   И спицы острые
   В руках у них мелькают.
   Я успокоился:
   Знать, есть какой-то смысл
   В вязанье этом,
   Значит, женщинам виднее- ведь портить шерсть они не станут зря.

   Наша вера- пропала.
   Все спрашивают друг у друга:
   — Где наша вера?
   Вы не видели нашу веру?
   Она такая светлая,
   Чистая и наивная,
   С голубыми глазами
   И с ямочками на щеках.
   И правда, где она, наша вера,
   Что с ней стряслось?
   Может быть, её застрелили
   Выстрелом в висок,
   Предварительно обрезав ей волосы?
   (Зачем же волосы пачкать?)
   А перед этим ей совали
   Иголки под ногти,
   И она страшно кричала?
   (Попробуйте-ка не кричать!)
   Может быть, её заставляли
   Чисить нужник голыми руками?
   (У неё были красивые руки
   с длинными пальцами).
   Её рвало, но она чистила,
   А потом её утопили в этой жиже.
   Может быть, её заставляли валить лес
   На сорокаградусном морозе?
   (У неё не было тёплых рукавиц,
   никто не присылал её посылки).
   Но она пилила.
   А потом замёрзла
   И её занесло снегом.
   Может быть, её изнасиловали
   Пьяные солдаты (она ведь была
   Очень недурна- наша вера)?
   Изнасиловали и ушли довольные,
   А она повесилась?
   Но скорее всего,
   Но вполне вероятно,
   Мы ей просто надоели
   И она сбежала от нас.
   Собрала вещички и- ушла
   С узелочком куда глаза
   Глядят.
   Может быть, она вообще странница?
   Кто её знает?
   Течёт речка глубокая и широкая.
   Говорят, в ней полно рыбы,
   Но рыбаки все с голоду передохли.
   — От безрыбья
   или от лени?
   — От безверья, — кричат-вопят,
   от безверья! Но что делать?
   Наша вера куда-то запропастилась.
   Вы не видали нашу веру?
   Она такая светловолосая,
   Чистая и наивная,
   С большими голубыми глазами
   И с ямочками на щеках.