Василий Бетаки - «МЕА» – двенадцатая книга стихов (2004–2006 годы)
Оттого-то и стал он быть –
Мир, поставленный на попа.
Потому-то античный Рок,
Воля коему не дана,
Даже в древности был – не бог,
До того его роль темна.
Значит кто-то, в какой то час
Эту роль ему написал,
Тот, кто знал про нас раньше нас
И все мелочи предугадал?
Но ведь если т а к написал,
Значит он по условью – Бог,
Как же волю его сковал
Неразумный, негибкий, Рок?
Вместе в мире им места нет –
Умной воле, тупой судьбе…
А кто есть из них двух – ответ,
Он не где-нибудь, а в тебе.
P. S.
Ну а я – как Вольтер сказал:
«Часовщик часы сотворил
И завёл» (и новые взял,
А про те – и думать забыл).
Или скажем так: программист
Запустил программу, а там
Взял он чистой бумаги лист
Написать, не имеющий к нам
совершенно никакого отношения, новый проект…
ВИЛАНЕЛЛА
Я дома тут. А то, что тесен Дом, – претензии никак не мне, а Богу.
Ведь, может быть, и правду говорят, что он когда-то создал Рай?
Удобно, право, на Него валить, что не по нашей воле, хоть немного.
Но ведь не Он, сказать по чести, выбирал твою дурацкую дорогу!
В смешении времён и в хаосе путей сам сел ты не на свой трамвай.
Я ж – дома тут. А то, что тесен Дом, – претензии никак не мне, а Богу.
Могло ведь хуже быть, когда бы ты попал и верно, в чёрную берлогу?
А мне так весело тут жить под хрюк и свист, мычание и лай!
(Удобно, право, на Него валить, что не по нашей воле, хоть немного?)
Я никогда серьёзность не ценил, ни разу в жизни не рядился в тогу:
Ночь в одиночестве – потерянная ночь, пока играется – играй!
Я дома тут. А то, что тесен Дом, претензии никак не мне, а Богу.
Мне так легко, недоиграв, недолюбив, спокойно подойти к порогу,
И не искать Его, не выдумать Его, а самому себе сказать «Прощай!» –
Удобно, право, на Него валить, что не по нашей воле, хоть немного!
Не нравится? Тогда пиши скорей, (и мелким почерком) солидную эклогу
И спрячься в раковину, в свой корабль, и даже люки все задрай…
Я ж – дома тут. А то, что тесен Дом, претензии никак не мне, а Богу.
Удобно, право, на него валить, что не по нашей воле, хоть немного.
Борм лё Мимоза, 2004 г.
* * *
Не на краю света,
Так на краю века
Как, перейдя Лету,
Войти в с в о ю реку?
Войти в неё дважды,
Порвав судьбы петли?
Да разве так важно,
Теченье есть, нет ли?
Коцит ли то, Стикс ли –
Различий тут нету.
Чуть ли не все стихли,
Не перейдя Лету.
И кто кому снится –
Кого ты тут встретишь
На берегу Стикса?
Одних, других, третьих...
Пенсионер важный,
Харон сосёт водку,
И напрокат даже
Тебе не даст лодку.
А вброд рискнуть – кануть.
Жди, соловей, лета,
Пока Сизиф камнем
Не запрудит Лету,
Внеся свою лепту,
Входя в свою реку –
И на краю света,
И на краю века.
* * *
Озеро в лесу. Два островка.
На один можно – вброд.
Грибов – не считано, а корзинки – нету…
У палатки собака. Чёрный нос пофыркивает, зевает рот.
И мне и ей неинтересно, потому что картинку эту
Я ни на грош не выдумал.
Даже ржавая жаровня,
Которую долго надо раздувать, чтобы шашлыки
Изжарились наконец, – и она, безусловно
Существует. Поэтому я и не понял,
Что тут-то и затерялся намёк на стишки.
Я сидел у палатки, что-то переводил. Сначала
И вправду переводил, но вдруг – в сторону понеслось,
Потому что ёлка, которая перед носом торчала,
Проткнула чужие строки, как шашлыки, насквозь.
Эта ёлка заслонила островок с грибами,
Разделила озеро – отраженьем – на двà,
И собака под локоть толкала, и какая-то птица рябая
Нагло у неё перед носом прохаживалась туда-сюда.
Всё это отвлекало – и прочно
Оттесняло перевод, зачёркивало к нему интерес,
Всё это ломилось в ненаписанные строчки,
Требуя, чтоб я без корзинки шёл за стихами. В лес.
2004 г.
* * *
Медная мелочь акаций
Бренчит по чугунным оградам,
Кленовые ассигнации
Переполняют пруды:
Осень устала таскаться
По раутам и парадам,
И начала избавляться
От зеркального вида воды.
Жёлтый паркет – как ловко
Он притворяется твёрдым!
Чтобы не догадались,
Сколько под ним воды.
(Есть у вранья сноровка!)
Осень, да где твоя гордость?
Ну, до чего ж по дешёвке
Октябрь продаёт сады!
Ну, до чего ж по дешёвке
Орест продаёт Пилада!
Ему давно уж не снятся
Сверкающие пруды!
Медная мелочь акации
Бренчит по чугунным оградам,
Медная мелочь акации –
Цена ледяной беды…
Медон, 2005 г.
Старый артист
Памяти Павла Антокольского
Не рыцарь – карлик из Прованса –
Но весь от ног до головы
Он был обломком Ренессанса
В совковой духоте Москвы…
Он – режиссёр, поэт, художник,
Точнее – человек-театр,
Незримо сплёл свой труд острожный
С толпою федр и клеопатр.
Обвал в горах? Горланство рынка?
Взмахнёт, как дирижёр – и вот
Шекспир сменяет Метерлинка
И оттесняет Турандот.
Так он и выдумал весь мир:
Нагромоздив на сцену сцену,
Обруша в серый сон квартир
Непрошеную перемену,
Тебя по сцене он ведёт,
Схватив за локоть резко, грубо,
Разбрызгав водевильный мёд
Веслом трагедии стотрубой!
Нет аксиом, и мир непрост –
Забудь, что крашеные доски
Вокруг тебя, что здесь – подмостки,
И что прожектор – ярче звёзд!
И не пытайся заглянуть
За размалёвку декораций:
Будь зрителем, актёром будь,
А в тряпках незачем копаться!
Смотри в лицо – и в этом суть
Стиха и сцены…
1965–2005 гг.
* * *
Дождь за окном и нагие каштаны –
Черный орнамент по черному фону…
Что ж, это только эскизы, картоны
К спектаклю ночному, нивесть какому:
Не пьеса – обрывки импровизаций,
Не сюжет, а невнятных конфликтов суммы,
Это орнаментом смутным толпятся
не актёры, не куклы – эскизы костюмов.
И нет тут места ни тексту, ни теме,
Ни заднику, ни занавесу, ни плафону,
И зрители себя ощущают не теми…
Черный орнамент по черному фону.
…На Виа Систина
«…в этом доме он писал «Мёртвые души»
( из надписи на мемориальной доске)
Виа Систина. Кафе «Греко».
Андерсен, Гоголь и Норвид
Проживали в этом доме чуть в разное время.
Раза по три в день спускались:
Норвид вечно торчал у стойки,
Гоголь сладости уплетал (всегда за одним и тем же столиком)
А Ганс Христиан не пил ничего кроме фраскати…
Каждому из них – мемориальная доска.
(Так что же новенького за полтораста лет?)
Облуплен фасад трехэтажного дома,
Так же, как тогда, когда к Андерсену,
прикрывшись вуалью,
проскальзывал какая-то донна…
(У Гоголя же, как известно, не было дам, да и нет).
А вот новых, шумных соседей – хоть пруд пруди:
Вьетнамцы ли
Торгуют над площадью Испании тёмными очками,
Филиппинцы ли
Бегают с огромными простынными узлами?
И в секунду сворачивают торговлишку при виде полиции:
Зацапают, того и гляди!
Щупальцы мафий, мёртвые души, мёртвые души…
Только что написанный,
Чичиков вышел из двери,
Уселся в ноздрёвскую бричку. А –
Тройка мчится, как тройке, положено.
Тройка скачет, ( где-то вдали от Рима).
(Какой же русский…) Или никого в бричке нет?
Но колесо её точно до Москвы доедет,
потому как везёт, если не Чичикова,
То – какое-нибудь другое кувшинное рыло…
(Мёртвые души, мёртвые души…)
И ничего, нового за полтораста лет…
Рим – Вогезы, май-июнь 2005 г.
* * *
Конец Фауста – это как Симеон:
«Ныне отпущаеши». Так и получилось.
Неважно, что и адресат, да и стиль – не тот…
Ведь и то и другое – сдача на милость: