Сергей Кутолин - Впечатления (Опыт рефлексии визионерства)

Гребни тёмного собора
рвут разрывы светлых молний,
в их латинских буквах хоры
грома, криков душу полнят,
полнят душу серафимов,
у святых стоят в очах,
и огнём неопалимым
рассекают на плечах
тьму за ангелом суровым,
в звёздных окнах говорят
и в отчаянье готовы
сонно — пепельный наряд
изничтожить в здешнем мире,
опоить уснувший сад
и своею грозной лирой
бьют пылающий набат.

Я снова думаю о Вас, —
Судьба сгибает годы,
реальность озаряет в нас
смирение свободы.
В осеннем золоте листвы,
в морозной изморози окон
смотрю и вижу — это Вы,
и мне опять не одиноко.
Я знаю, знаю трудно Вам, —
прессуются страданья
к непросто прожитым годам
надежд и ожиданья.
Но уповаю я, на Дух
Вам от рожденья данный
и богоизбранный Ваш слух
с днём Ангела слиянный.

Сквозь решетку старинного замка
мишурою на зыби пространства
в летней неге как стрелы вязанкой
облака над земным постоянством
распростёрлись под шлемом из тучи,
Мирно тьма в нём, соседствуя с славой,
сквозь глазницы бездонные пучит
время прошлое с жёлтой отравой.
Это солнце в полях отражаясь,
рассыпаясь лесистою мглой,
в тьму бездонную шлема кидаясь,
лезет в прошлое головой,
А повсюду всё в цвете играет,
Всё в улыбке сквозь лето поёт,
Герб старинный, поплыв, увядает,
И заход, занимаясь, встаёт.

Крутобокие белые тучи,
как чистилище предо мной,
размываются солнцем в сучья
с опушенною сединой.
Я несусь в бесконечном пространстве,
бледном крике рассеянных звезд,
их улыбках и вечном жеманстве
светляками мерцающих гнёзд.
Всё знакомо как будто бы в детстве,
всё видал я давно то во сне,
был с неведомым вечно в соседстве
и скакал на умытом коне.
Но сегодня и солнце, и звезды
на меня изливали тоску,
И в чистилище облачно-грозном
Я вдруг понял: туда ли бегу?

Нужно жить и думать, и смеяться,
нужно наслаждаться от души,
Всё равно, придется расставаться
там, куда особо не спеши.
Что там за морем, а может быть и близко, —
здесь у каждого размеренный свой путь,
Кто ты тот, пришедший с Божьей искрой,
где наш час и где нам отдохнуть?
Я сегодня каялся и думал,
Кто сказал, что я так одинок,
Кто слагал всё счастье просто в сумму
И готовил эту сумму впрок…
Вот они невзгоды и печали,
не отдам всё это никому,
вы теперь сегодня мною стали
и со мной уйдёте вы во тьму.

Дыханье ромашек на млеющем поле
и синие небо, рыданье шмелей
уходит из памяти с лаской и болью;
Смиряйся душа, ничего не жалей.
Ты слышишь за лесом унылое ржанье? —
то лошадь кончает свой жизненный путь,
Как нищий от жизни прими подаянье,
но помни, что жизни тебе не согнуть.
Пускай теоретики, хлюпая носом,
Гнусаво рюмят, что есть всё Человек,
Но жизнь не покроешь их детским поносом,
и жизнь шире вас, оптимистов — калек.
Сегодня страдая, любя, ненавидя,
Мы только лишь часть необъятности той,
Что дарит закат, ранью утренней выйдет,
что в нас воплотится назавтра мечтой.

Откуда сила подлого удара?
От близких, от знакомых и друзей,
От сослуживцев, для которых тара,
сосуды мы для мусора, камней.
Всмотрись в их развороченные морды,
В огонь их плотоядных глаз
и вместе с ними пройденные годы. —
Кто веру в одиночестве нам даст?
Не кистинём, обрезом и кинжалом,
а тайной лестью, злобной клеветой,
Они лелеют собственное жало,
И на смерть бьют вдруг подлостью — плитой.
Зри юбилеи, торжества, банкеты,
когда сокрытый раньше негатив,
Вдруг позитивом осветит полсвета
и в нём хихикающий подленький мотив.

В нем жизнь от многих поколений
в аудиториях и залах
подобна многоликой тени
аукалась и трепетала.
То хриплы, то безумно строги,
пустынны, дики коридоры,
Вот их терзают чьи-то ноги,
Вот шум шагов пропал как воры.
Живут в нём собственные годы,
Они то вороны, то совы,
В свирепых тучах непогоды
Его колонны чьи-то вдовы,
А рядом флаги на флагштоках
тревожно, трепетно знобило,
И дождь уже по водостокам
Как ритм сердец вовсю саднило.

Куда вы, куда вы как изморозь света
бежите, пугая весь шорох лесов,
Ваш блеск ожемчуженный робкого цвета
навстречу выходит из сказочных снов.
Куда вы бежите, зовёте с собою,
за вами ни просек, ни троп, ни дорог,
как будто идёте вы с лунной косою
и в розовых искрах вперёд на Восток.
А может мне кажется. Будто бы где-то
сияние Севера светло как ртуть
несёт все картины забытого лета,
и в детство я вижу нехоженый путь.
Вот лица знакомых, вот новые лица,
какой удивительно теплый мороз,
снуют развесёлые крики синицы,
и смерть собирает повсюду свой воз.

Не благодетель истый гений, —
страдалец, замкнутый в себе,
Он к жизни вызывает тени
и духом полнится в борьбе.
В огне и холоде сомнений
он как источник среди нас,
где тайна мира увлечений
во тьме его прозревших глаз
уже как истина явилась,
готова истиной нам стать. —
Восходит новое светило
и страсть целует благодать,
и страсть горит добром упрямым,
и страсть уже рождает зло,
и страсти овладели нами,
и нам опять не повезло.

Вас слишком много в этом мире
убогих, алчущих, немых,
готовых на научной лире
ввести себя в закут святых.
Себе в округе славословя,
Творя келейно тайный блуд,
вы трубным голосом гобоя
ведете свой неправый суд.
Прижав хвосты, вы лисьим шагом,
придя за литерным пайком,
упитанным вращая задом,
танцуя с Истиной легко,
готовы слушать бред безумный,
слепцам внимая и глухим,
благодарить и вторить сумно:
«На том живем, на том стоим.»

Угрюмо — злые, у дверей
они пронзительно глядели,
в своей материи теней
и духом всуе свирепели.
Из тех, кто выжил, кто дошел
до пенсионной параллели,
кто жизнь свою как меткий гол
забил в судьбиные качели
и выжил. Вот он странный рок,
опередивший смерть и горе
и тех, в ромашковое поле,
кто в юной свежести полёг,
Они стояли у дверей,
мне часовых напоминая,
в угрюмой сумрачности дней,
здесь свой кусок подстерегая.