Владимир Черноземцев - «Мартен»
Ходить по кабинетам Фазлиахметов не мастак. Не если уж заглянет к кому, с пустыми руками не уйдет, Вышибет не криком, а веским, убедительным словом Простоев не любит, как и все в его бригаде.
— Конечно, на стройке всегда можно найти работу, чтоб не сидеть сложа руки. Но хочется заниматься своим делом.
Во время перекура каменщики из соседних бригад приходят сюда переброситься словом, другим. Тут теплее для души. Тут и глазу есть чем поживиться.
Иван Ганибесов
ДЕЛОМ ЖИВ ЧЕЛОВЕК
Заметка репортера
На какое-то время Григорий Иванович Щербина освободился от дел. Скинул рабочий пиджак, каску, и мы прошли в диспетчерскую.
Тридцать лет подряд, из года в год этот человек у печи. О себе рассказывает скупо, охотнее — о товарищах по работе, о мастерах, о своих питомцах. А питомцев на заводе у него не счесть, многие уже мастера, инженеры, начальники смен.
— Молодежь на смену приходит добрая, башковитая. Прочные корни пускает. Правда, дисциплинки, выдержки иногда ей не хватает. Но со временем придет и это. — Задумался, погрустнел. — И мне когда-то посчастливилось в умные руки попасть.
Вспомнил Григорий Иванович первых учителей: сталевара Павла Ивановича Харина, мастера Дмитрия Антоновича Авдеева, Павла Павловича Минушенкова.
Ученики рассказывают:
— По слуху, при закрытой заслонке улавливает малейшие изменения в ходе плавки, на глаз определяет температуру.
— Наметанный глаз, натренированный слух — немалое для сталевара, — считает Григорий Иванович. — Но главное — знания. Со знаний начинается сталевар.
Удивительно: кого ни спроси о сталеваре Щербине, всякий отзывается о нем с уважением.
Плавок за годы самостоятельной работы Щербина провел около девяти тысяч. Стране дал столько добротного металла, сколько весь цех выплавил за полный 1974 год.
…Дом на окраине города. Вокруг лес, горы. Пройди подальше на полкилометра — и не проберешься через чащобу.
Обыкновенная квартира: коридор, две комнаты, со вкусом обставленные, но без роскоши. Кухня-столовая. Анастасия Федоровна готовит мужу завтрак.
Давным-давно вихрастый паренек Гриша Щербина зашел в парикмахерскую. Встретил там тоненькую пышноволосую девушку и понял, что встретил ее навсегда. Девушка назвалась Настей.
Прежней Настей, звонкоголосой певуньей и осталась для Григория Ивановича Анастасия Федоровна.
Чай был горячий, душистый. Григорий Иванович, в белой рубашке, с доброй улыбкой на лице, отпивал с блюдца мелкими глотками, о чем-то думал. Он выглядел таким домашним, что в моем представлении никак не вязался со сталеваром из электросталеплавильного цеха № 1.
Вздохнул тяжело Григорий Иванович. Сказал:
— Скоро на отдых. — Помедлив, добавил: — Не просто это — уйти, хотя и на заслуженный.
Но Григорий Иванович и двух месяцев не выдержал пенсионной жизни, вернулся в цех, поближе к печам, к сталеварам. Сейчас он — общественный консультант по плавкам.
— Стариком себя не чувствую, — говорит. — Буду работать. Делом жив человек!
Владимир Шахматов
СТИХИ
ЦЕХ И ПОЛЕ
С отцом мы —
люди
разных судеб;
Он хлеб растил,
вязал снопы;
Ему поля России —
судьи,
Он знать не знал
иной судьбы!
А я,
когда решить
настало —
Тесна
крестьянская изба,
Отдал себя
во власть металла,
Мне цех мартеновский —
судьба!
Но цех и поле
есть, по сути,
Одна священная страда…
С отцом мы люди
равных судеб —
Солдаты
армии труда!
* * *
Печь в мартене не гудела,
Печь в мартене песню пела
Людям в души и глаза…
В песне жил, светясь от жара,
Добрый гений сталевара,
Полный веры в чудеса!
Человек — живой учебник,
Человек — почти волшебник,
Сталь варил, как в мяч играл…
Лиц волнующая краска,
А совсем под боком сказка
Превращения в металл!
Труд, что сложен, но не в тягость,
Излучает в сердце радость,
Всем желанен и не раз…
Печь в мартене не гудела,
Печь в мартене песню пела
Человеку в резонанс.
Владимир Глыбовский
СТИХИ
У ПОРТРЕТА ЗЛАТОУСТА
С тебя художник написал
Известный всем портрет:
Стоит среди дремучих скал
Старик преклонных лет.
Ну, скалы, я согласен, есть,
А вот насчет годов,
Твою отстаивая честь,
Поспорить я готов.
Огни домов по вечерам
Унизывают склон.
Взбегает город по горам,
Так значит — молод он!
Металлом пахнет, как и встарь,
Огнем он закален,
А если город варит сталь,
Всем ясно — он силен.
Здесь, как ни странно, соловьи
Средь сосен гнезда вьют.
Поет мой город о любви,
Выходит — город юн!
По моде и к лицу одет,
С улыбкой молодой
Выходит город каждый день
На праздник трудовой.
УРЕНЬГА
Послушайте, как звонко:
Уреньга!..
Как будто кто ударил вдруг по струнам
И удивился странному аккорду.
Послушайте, как плавно: Уреньга…
Как будто под порывом ветра трудным
Заколыхались каменные горы.
Послушайте, как юно: Уреньга!..
Нежданный снег, расцветший на деревьях,
Так ослепляет нас рабочим утром.
Послушайте, как гордо: Уреньга!..
Таинственная сила предков древних
Питает корневища сосен мудрых.
Прислушайтесь…
Прислушайтесь…
Но — чу!
Вдали металл ударил по металлу,
Невидимые лошади взроптали,
И, запрокинув солнца медный раструб,
Сигнальщик протрубил:
«Готовы на смерть!»
Послушайте, как грозно: Уреньга!
Серафима Власова
КЛИНОК УРЕНЬГИ
Расскажу я одну сказку о «Клинке Уреньги». Будто много лет назад на месте Златоуста кочевье степняков-ордынцев жило. В лесах спасались люди от буранов, а потом и совсем осело кочевье в горах — аул образовался. Люди охотой занимались, гнали смолу и деготь. Только пастухи уводили в степи скот…
Поначалу тоскливо было новоселам после жаркой степи, да еще в непогоду, когда хлестал дождь по горам, по вершинам кибиток и юрт. Наверное, не раз вспоминали ордынцы покинутые ими ковыльные моря и дальние зарницы над степями.
Хозяином кочевья и несметных табунов скота был мурза Дженибек, потомок какого-то хана. И говорили, что скорее согнешь сосну, нежели волю его сломишь. Был он подобен рыси, нападающей на беззащитную косулю. Что хотел Дженибек, то и делал с подневольным человеком.
Недаром матери детям говорили: «Будешь плакать — отдам Дженибеку». Стоном стонали люди от него.
Не сразу приходит на землю весенняя пора, и не в одну ночь расцветают цветы. Так не в одночасье задумали пастухи проучить Дженибека, а больше того думали они: кому под силу такое? Известно, каждый угодит в птицу на лету, заарканит дикого коня, проскачет много-много дней без пищи и воды. Но то, что задумали пастухи, могла только Уреньга, всегда «живущая лицом к огню».
Девушка была храбра, как смелый воин в бою, а главное — кидала клинок без промаха.
Говорят, не часто загорались глаза у башкира при виде клинков и мечей. Какой джигит ездил в поход без клинка, лука и колчана за спиной? Но загорались глаза у многих джигитов, даже стариков, при виде клинка Уреньги. Трудно было оторвать взгляд от такого дива. Насечка из серебра так и мерцала на булате легкой дымкой. А когда его кидала Уреньга, тысячами искр сверкал. Пригнешь конец к рукоятке, клинок не ломается. В далекой стране, где снега не бывает, подарили отцу Уреньги клинок этот.
Знали пастухи, что Дженибек больше всего на свете боялся разжиреть, но от обжорства и безделья все-таки жирел, а потому часто ездил вершним на перевал.
Выйдет на гору. А слева и справа два джигита, неразлучно следовавшие за ним.
