Валерий Брюсов - Том 2. Стихотворения 1909-1917

Так вот в какие пустыни
Ты нас заманил, Соблазнитель!
Бесстрастный учитель
Мечты и гордыни,
Скорби целитель,
Освободитель
От всех уныний!

Эта страна — безвестное Гоби,
Где Отчаянье — имя столице!
Здесь тихо, как в гробе.
В эти границы
Не долетают птицы;
Степь камениста, даль суха,
Кустарник с жесткой листвой,
Мох ползучий, седой,
Да кусты лопуха…

Здесь мы бродим, тобой соблазненная рать,
Взорами, в ужасе, даль обводя,
Избегая смотреть друг на друга.
Одним — смеяться, другим— рыдать,
Третьим безмолвствовать, слов: не найдя,
Всем — в пределах единого круга!

Иные, в упорстве мгновенном,
Ищут дороги назад,
Кружатся по пустыне холодной,
Смущающей очи миражем бессменным,
И круги за кругами чертят,
Бесплодно, —
По своим следам
Возвращаясь к нам.

Другие, покорно, на острых камнях
Лежат и грызут иссохшие руки,
Как на прахе брошенный прах,
И солнечный диск, громаден и ал,
Встает из-за рыжих скал,
Из-за грани прежней отчизны,
Страны Любви и Жизни,
Что стала страной — Вечной Разлуки.

У нас бывают экстазы,
Когда нежданно
Мы чувствуем жизнь и силы!
Всё меняется странно:
Камни горят, как алмазы,
Новые всходят на небо светила,
Расцветают безвестные розы, —
Но, быстро осыпаются грезы,
Тупо мы падаем в груды колеблемой пыли,
Тупо мы слушаем ветер,
Еле качающий дремлющий вереск, —
В бессилии…

И тогда появляешься ты,
Прежний, Юный, Прекрасный,
В огненном Маке,
Царь Мечты.
Властно
Нам делаешь знаки,
И, едва наступает тишь —
Прежний, Прекрасный, Юный, —
Голосом нежным, как струны,
Нам говоришь:

«Я обещал вам восторга мгновенья, —
Вы их узнали довольно!
Я обещал вам виденья, —
Вы приняли их богомольно!
Я обещал вам сладости изнеможенья, —
Вы их вкусили вполне!
Поклонитесь мне!»

И, пав на колени,
Мы, соблазненная рать,
Готовы кричать
Все гимны хвалений,
Веселясь о своем Господине:
«Слава, Учитель
Мечты и гордыни!
Скорби целитель,
Освободитель
От всех уныний!
Да будем в пустыне
Верны нашей судьбе!
Вне Тебя нам все ненавистно!
Служим тебе —
Ныне и присно!»

В моей стране — покой осенний,
Дни отлетевших журавлей,
И, словно строгий счет мгновений,
Проходят облака над ней.

Безмолвно поле, лес безгласен,
Один ручей, как прежде, скор.
Но странно ясен и прекрасен
Омытый холодом простор.

Здесь, где весна, как дева, пела
Над свежей зеленью лугов,
Где после рожь цвела и зрела
В святом предчувствии серпов, —

Где ночью жгучие зарницы
Порой влюбленных стерегли,
Где в августе склоняли жницы
Свой стан усталый до земли, —

Теперь торжественность пустыни,
Да ветер, бьющий по кустам,
А неба свод, глубоко синий, —
Как купол, увенчавший храм!

Свершила ты свои обеты,
Моя страна! и замкнут круг!
Цветы опали, песни спеты,
И собран хлеб, и скошен луг.

Дыши же радостным покоем
Над миром дорогих могил,
Как прежде ты дышала зноем,
Избытком страсти, буйством сил!

Насыться миром и свободой,
Как раньше делом и борьбой, —
И зимний сон, как всей природой,
Пусть долго властвует тобой!

С лицом и ясным и суровым
Удары снежных вихрей встреть,
Чтоб иль воскреснуть с майским зовом,
Иль в неге сладкой умереть!

Лежу в земле, и сон мой смутен…
В открытом поле надо мной
Гуляет, волен а беспутен,
Январский ветер ледяной,

Когда стихает ярость бури,
Я знаю: звезд лучистый взор
Глядит с темнеющей лазури
На снежный мертвенный простор.

Порой во сне, сквозь толщь земную,
Как из другого мира зов,
Я глухо слышу, жутко чую
Вой голодающих волков.

И бредом кажется былое,
Когда под солнечным лучом
Качалось поле золотое,
И я был каплей в море том.

Иль день, когда осенней нивой
Шел бодрый сеятель, и мы
Во гроб ложились, терпеливо
Ждать торжествующей зимы.

Лежу в могиле, умираю,
Молчанье, мрак со всех сторон…
И всё трудней мне верить маю,
И всё страшней мой черный сон…

Цветок засохший, душа моя!
Мы снова двое — ты и я.

Морская рыба на песке.
Рот открыт в предсмертной тоске.

Возможно биться, нельзя дышать…
Над тихим морем — благодать.

Над тихим морем — пустота:
Ни дыма, ни паруса, ни креста.

Солнечный свет отражает волна,
Солнечный луч не достигает дна.

Солнечный свет беспощаден и жгуч…
Не было, нет, и не будет туч.

Беспощаден и жгуч под солнцем песок.
Рыбе томиться недолгий срок.

Цветок засохший, душа моя!
Мы снова двое — ты и я.

Тяжела, бесцветна и пуста
Надмогильная плита.

Имя стерто, даже рыжий мох
Искривился и засох.

Маргаритки беленький цветок
Доживает краткий срок.

Ива наклонила на скамью
Тень дрожащую свою,

Шелестом старается сказать
Проходящему; «Присядь!»

Вдалеке, за серебром ракит,
Серебро реки блестит.

Сзади — старой церкви вышина,
В землю вросшая стена.

Над травой немеющих могил
Ветер веял, и застыл.

Застывая, прошептал в тени:
«Были бури. Сон настал. Усни!»

Мечты любимые, заветные мечты,
Виденья радости — и красоты!

Вы спите, нежные, в расписанных гробах,
Нетленные, прекрасные, но прах.

От ветра и лучей, в молчаньи пирамид,
Таимы, — вы храните прежний вид.

И только я один, по лестнице крутой,
Схожу порой в молитвенный покой.

Вы, неподвижные, встречаете меня
Улыбкой прежде нежившего дня.

Вы мне, безмолвные, спокойствием своим,
Вновь говорите: «Рай недостижим!»

И долго я смотрю на давние черты,
Мечты заветные, мои мечты!

И, скорбно уходя, я запираю дверь,
Храня мой склеп надежд, мой склеп потерь.

Едва коснется день прекрасного лица,
Все станет пепл пред взором пришлеца.

Мой потаенный храм, мой мир былых годов,
Всё станет — ряд расписанных гробов.

Пусть жизнь зовет, шумит, пусть новый вьется стяг.
Я вас храню. Вас не увидит враг.