Хорхе Борхес - Алгорифма

И прянул свет! Кружась в сознанье спящем,
Обрывки снов к былому сну восходят,
И вещи неминуемо находят
Свои места в постылом настоящем.

Мне грезились: миграции сквозь время
Птиц и народов, орды, легионы,
Рим, Карфаген, руины, казни, троны,
Всех прошлых лет мучительное бремя!

А вот и возвращается сегодня:
Моё лицо, мой голос, ноги, руки,
Цвета и формы, запахи и звуки,

И память — наказание Господне!
Довольно снов — в одном из пробуждений
Увидишь мир без этих наваждений.

Ты — слеп. Твой взор сожжённый ненавидит
Палящий диск, зияющий зловеще.
Теперь ты лишь ощупываешь вещи.
Он — свет, отныне чёрный. Он всё видит.

Мутации луны, капель клепсидры,
И то, как отдают земные недра
Свой скудный сок корням упорным кедра.
В нём рдеют тигры и чернеют гидры.

Как скопище несметных повторений,
Глядящихся в своё отображенье,
Он — сущего живое отраженье

И каждое из Собственных творений.
Я звался Каином. Познав мои страданья,
Господь украсил адом мирозданье.

Я совершил тягчайший из грехов,
Я не был счастлив. Нет мне оправданья.
Извёл я годы, полные страданья,
На поиски несбыточных стихов.

Родители мои меня зачали
Для тверди, влаги, ветра и огня,
Ласкали и лелеяли меня,
А я их предал. Горше нет печали.

Проклятье мне. Я тот, кто дал созреть
В своём уме, очищенном от чувства,
Обманчивым симметриям искусства,

Я их взалкал, а должен был презреть.
Пускай я проклят с самого зачатья —
Веди меня вперёд, моё проклятье!

Пока ещё ни мрака нет, ни света,
Ни времени, ни точки для отсчёта
В безмерности, ни нечета, ни чёта,
Ни ветхого, ни нового завета.

Но всё уже, предсуществуя, длится:
Слух порождает ухо, око — зренье,
Пространство — вечность… Формы сотворенье,
Которая в трёхмерности гнездится,

А память — гераклитово теченье,
Дарующее сны в него ушедшим…
Грядущее останется в прошедшем.

Петра неотвратимо отреченье —
Как быстро клятву он свою забудет!
Иуда сумму взял. Уже всё будет.

Ещё нет будущего. Нет
Ни тьмы, ни света, ни начала
Нет ни конца. Звёзд и планет
Вокруг светил не заключала

Ещё вселенная. Монет
В кармане горстка не бренчала
Ещё Иудином. Сонет
Слава ещё не увенчала.

Но настоящий уже миг
Есть, значит есть и ока миг,
И ухо мира различило

Уже гул всех будущих книг.
Уж гроздья брошены в точило.
Их кровь стекает. Мир возник.

Ни хаоса, ни мрака. Мрак взыскует,
Глаза, чтоб видеть; в тишине звучанье —
Слух, дабы слышать; нечто — окончанье
Небытия. Уж зеркало ликует.

Пространства нет, ни времени… Стыкует
В ком рифмы Божество, чуя молчанье
Предбытия? Разбойно величанье
Ночи ночей — не тетерев токует!

И Гераклита Тёмного теченье
Из прошлого в грядущее покуда
Не началось неведомо откуда,

А есть уже полнейшее стеченье
Всех обстоятельств. Близок срок Его дня
По окончанию истории. Сегодня.

Я, славящий величие Господне,
Быть может, скоро снова стану прахом
И возвращусь с надеждой и со страхом
В мир без вчера, без завтра, без сегодня.

Ни адских мук, ни наслаждений рая
Я не достоин, потому не смею
О них вещать. Подобная Протею,
Меняет формы наша жизнь земная.

Покорный своему предназначенью,
Кем стану я в слепящей круговерти,
Когда конец земному приключенью

Положит любопытный опыт смерти?
Хочу, о, смерть, испить твоё забвенье,
Стать вечным, а не быть им на мгновенье.

Где жизнь моя, не ставшая иною,
Где, славное иль жалкое, моё
Несбывшееся инобытиё,
Какая вещь могла б назваться мною,

Меч или грош, и кто тот человек
— Норвежец? перс? — кого от неминучей
Слепой моей судьбы избавит случай,
Где якорь и где море, путь и век?

Где праведного сна отдохновенье,
Которого навеки лишено
Искусство, потому что лишь оно

Даже во сне не ведает забвенья,
Где та, что день за днём, за годом год
Ждала меня, а, может быть, и ждёт?

Резная кость, светильники, пергамент,
Луна, созвездья, инструменты, розы,
Ноль, девять цифр и их метаморфозы
И выверенный Дюрера орнамент —

Я допускаю их существованье.
Был Рим, был Карфаген — песок пустыни,
Вот что потом осталось от твердыни,
Разрушенной мечом до основанья!

Я даже допускаю, что подножье
Столпов земли изгрызли океаны,
Что есть на свете расы, культы, страны,

Есть всё! Есть все! Но это будет ложью.
Осталось только ты, мой злосчастье,
Слепое и безмерное, как счастье.

Гребцов Улисса вёсла утомили
Волну цвета вина лишь на закате,
К Протею мысли сами устремили
Себя, чьи формы, словно облака те.

Пастух морских барашков пред людьми ли
Являл дар прорицанья? Их искать и
Им в уши говорить, чтобы спрямили
Пути свои, как гром на небоскате?

Герой, что знать грядущее дерзает,
Вместо Протея видит льва, костёр да
Всё что угодно! Длань ко мне простёр, да?

Стану водой, в воде что исчезает.
Единый и премногий человече,
С Протеем из Египта ищешь встречи?

Таясь среди песчинок боязливых,
Беспамятный Протей извечно множит
Непостоянство сущего: он может
Быть берегом в приливах и отливах,

Быть камнем, ветром, деревом. Второе,
Что может или мог Протей — провидеть
Грядущее, заведомо предвидеть
Коварство афинян и гибель Трои.

Захваченный врасплох, любой личиной
Он тут же обернётся: сном, химерой,
Огнём и вихрем, тигром и пантерой

Или водой, в воде не различимой.
Так знай: ты тоже соткан из летящих
Мгновений, но уже не настоящих.

Луна не сознаёт себя луною,
Песок — песком. Явленьям безразлично
Их назначенье. Сущее безлично.
Вода всего лишь названа водою.

Фигуры не имеют никакого
Значения вне шахматного поля
И игроков. А вдруг и наша воля
Есть только тайный инструмент Другого?

Его нельзя постигнуть. Вера в Бога
Здесь не поможет. Существует мера,
Которую не преступает вера.

Ущербны мысли и мольба убога.
Быть может, цель близка, но неужели
Я лишь стрела, не видящая цели?

О четырёх ногах он в час рассвета,
Двуногий днём, а вечером трёхногий.
Кто этот зверь, единый и премногий?
От смертных сфинкс ждал верного ответа.

Мы есть Эдип. Он, к зеркалу прильнувший,
Есть тот, кто разгадал в отображенье
Египетского монстра — отраженье
Своей судьбы, его не обманувшей.

В эдиповой загадке как в кошмаре
Плодятся формы триединой твари,
Сплошной и непрерывной как мгновенье.

Ваятель этой формы многоликой
Нам ниспослал из милости великой
Спасительный, бесценный дар забвенья.