Зинаида Гиппиус - Стихи. Дневник 1911-1921

Слова, рожденные страданьем,
Душе нужны, душе нужны.
Я не отдам себя молчаньям,
Слова как знаки нам даны.

Но сторожит молчаний демон
Колодцы черные свои.
Иду — и знаю: страшен тем он,
Кто пил от горестной струи.

Слова в душе — ножи и копья…
Но воплощенные, в устах -
Они как тающие хлопья,
Как снежный дым, как дымный прах.

Ты лет мгновенный их не встретил,
Бессильный зов не услыхал,
Едва рожденным — не ответил,
Детей, детей не удержал!

Молчанье хитрое смеется:
Они мои, они во мне,
Пускай умрут в моем колодце,
На самом дне, на самом дне…

О друг последний мой! Кому же,
Кому сказать? Куда идти?
Пути всё уже, уже, уже…
Смотри: кончаются пути.

Я и услышу, и пойму,
    А все-таки молчи.
Будь верен сердцу своему,
    Храни его ключи.

Я пониманьем — оскорблю,
Не оттого, что не люблю,
А оттого, что скорбь — твоя,
А я не ты, и ты не я.
И пусть другой не перейдет
    Невидимый порог.
Душа раскрытая — умрет,
    Как сорванный цветок.

Мы два различных бытия.
Мы зеркала — и ты, и я.
Я всё возьму и углублю,
Но, отражая,— преломлю.

Твоя душа… Не оттого ль
   Даю так много ей,
Что всё равно чужая боль
   Не может быть моей?

Страдать достойней одному.
Пусть я жалею и пойму -
Любви и жалости не верь,
Не открывай святую дверь,
Храни, храни ее ключи,
И задыхайся — и молчи.

День вечерен, тихи склоны,
Бледность, хрупкость в небесах,
И приземисты суслоны
На закошенных полях.

Ближний лес узорно вышит
Первой ниткой золотой
И, притайный,— тайной дышит,
Темной свежестью грибной.

В бело-перистом тумане,
Зыбко взреявшем, сыром,
Грезят сизые елани
Об осеннем, о ночном.
Чуть звенит по глади росной
Чья-то песня, чей-то крик…
Под горой, на двуколесной
Едет пьяненький мужик,

Над разлапистой сосною
Раскричалось воронье.
Всё мне близко. Все родное.
Всё мне нужно. Все мое.

По слову извечно Сущего,
Бессменен поток времен,
    Чую лишь ветер грядущего,
    Нового мига звон.

С паденьем идет, с победою?
Оливу несет иль меч?
    Лика его я не ведаю,
    Знаю лишь ветер встреч.

Летят нездешними птицами,
В кольцо бытия, вперед,
    Миги с закрытыми лицами,
    Как удержу их лет?

И в тесности, в перекрестности,
Хочу, не хочу ли я,-
   Черную топь неизвестности
   Режет моя ладья.

Не покидаю острой кручи я,
Гранит сверкающий дроблю.
Но вас, о старые созвучия,
Неизменяемо люблю.

Люблю сады с оградой тонкою,
Где роза с грезой, сны весны
И тень с сиренью — перепонкою,
Как близнецы, сопряжены.

Влечется нежность за безбрежностью,
Все рифмы-девы,— мало жен…
О как их трогательной смежностью
Мой дух стальной обворожен!

Вас гонят… Словно дети малые,
Дрожат мечта и красота…
Целую ноги их усталые,
Целую старые уста.

Создатели домов лучиночных,
Пустых, гороховых домов,
Искатели сокровищ рыночных -
Одни боятся вечных слов.

Я — не боюсь. На кручу сыпкую
Возьму их в каменный приют.
Прилажу зыбкую им зыбку я…
Пусть отдохнут! Пусть отдохнут!

Какой сегодня пятнистый день:
То оживляю дугу блестящую,
То вижу солнца слепого тень,
По ширмам рдяной иглой скользящую.

Какой на сердце бесстыдный страх!
Какие мысли во мне безумятся!
И тьмы и светы в моих стенах.
Автомобили поют на улице.

Неверно солнце и лжет дождем.
Но дождь январьский еще невернее.
Мороз ударит, как кистенем.
В кристаллы мгленье сожмет вечернее.

А я не выйду,— куда во мгу
Пойду по льду я, в туманы талые?
Там жгут, колдуя, во льду, в снегу,
На перекрестках жаровни алые.

Поэты, не пишите слишком рано,
Победа еще в руке Господней.
Сегодня еще дымятся раны,
Никакие слова не нужны сегодня.

В часы неоправданного страданья
И нерешенной битвы
Нужно целомудрие молчанья
И, может быть, тихие молитвы.

Твои народы вопиют: доколь?
Твои народы с севера и юга.
Иль ты еще не утолен? Позволь
Сынам земли не убивать друг друга.

Не ты ль разбил скрижальные слова,
Готовя землю для иного сева?
И вот опять, опять ты — Иегова,
Кровавый Бог отмщения и гнева!

Ты розлил дым и пламя по морям,
Водою алою одел ты сушу.
Ты губишь плоть… Но, Боже, матерям -
Твое оружие проходит душу!

Ужели не довольно было Той,
Что под крестом тогда стояла, рано?
Нет, не для нас, но для Нее, Одной,
Железо вынь из материнской раны!

О, прикоснись к дымно-багровой мгле
Не древнею грозою,— а Любовью.
Отец, Отец! Склонись к Твоей земле:
Она пропитана Сыновней кровью!

     Слова — как пена,
Невозвратимы и ничтожны.
     Слова — измена,
Когда молитвы невозможны.

     Пусть длится дленье.
Не я безмолвие нарушу.
     Но исцеленье
Сойдет ли в замкнутую душу?

     Я знаю, надо
Сейчас молчанью покориться.
     Но в том отрада,
Что дление не вечно длится.

Кто посягнул на детище Петрово?
Кто совершенное деянье рук
Смел оскорбить, отняв хотя бы слово,
Смел изменить хотя б единый звук?

Не мы, не мы… Растерянная челядь,
Что, властвуя, сама боится нас!
Все мечутся да чьи-то ризы делят,
И все дрожат за свой последний час.

Изменникам измены не позорны.
Придет отмщению своя пора…
Но стыдно тем, кто, весело-покорны,
С предателями предали Петра.

Чему бездарное в вас сердце радо?
Славянщине убогой? Иль тому,
Что к «Петрограду» рифм гулящих стадо
Крикливо льнет, как будто к своему?

Но близок день — и возгремят перуны…
На помощь, Медный Вождь, скорей, скорей!
Восстанет он, все тот же, бледный, юный,
Всё тот же — в ризе девственных ночей,

Во влажном визге ветреных раздолий
И в белоперистости вешних пург,
Созданье революционной воли -
   Прекрасно-страшный Петербург!

Медный грохот, дымный порох,
Рыжелипкие струи,
Тел ползущих влажный шорох…
Где чужие? где свои?

Нет напрасных ожиданий,
Недостигнутых побед,
Но и сбывшихся мечтаний,
Одолений — тоже нет.

Все едины, всё едино,
Мы ль, они ли… смерть — одна.
И работает машина,
И жует, жует война…