Марина Цветаева - Борисоглебский, 6. Из лирического дневника 1914—1922
22 сентября 1915
«Заповедей не блюла, не ходила к причастью…»
Заповедей не блюла, не ходила к причастью.
— Видно, пока надо мной не пропоют литию, —
Буду грешить — как грешу — как грешила:
со страстью!
Господом данными мне чувствами — всеми пятью!
Други! — Сообщники! — Вы, чьи наущения —
жгучи!
— Вы, сопреступники! — Вы, нежные учителя!
Юноши, девы, деревья, созвездия, тучи, —
Богу на Страшном суде вместе ответим, Земля!
26 сентября 1915
«В гибельном фолианте…»
В гибельном фолианте
Нету соблазна для
Женщины. — Ars Amandi[9]
Женщине — вся земля.
Сердце — любовных зелий
Зелье — вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.
Ах, далеко до неба!
Губы — близки во мгле…
— Бог, не суди! — Ты не был
Женщиной на земле!
29 сентября 1915
«Я знаю правду! Все прежние правды — прочь!..»
Я знаю правду! Все прежние правды — прочь!
Не надо людям с людьми на земле бороться.
Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь.
О чем — поэты, любовники, полководцы?
Уж ветер стелется, уже земля в росе,
Уж скоро звездная в небе застынет вьюга,
И под землею скоро уснем мы все,
Кто на земле не давали уснуть друг другу.
3 октября 1915
«Два солнца стынут — о Господи, пощади!..»
Два солнца стынут — о Господи, пощади! —
Одно — на небе, другое — в моей груди.
Как эти солнца — прощу ли себе сама? —
Как эти солнца сводили меня с ума!
И оба стынут — не больно от их лучей!
И то остынет первым, что горячей.
6 октября 1915
«Цыганская страсть разлуки!..»
Цыганская страсть разлуки!
Чуть встретишь — уж рвешься прочь!
Я лоб уронила в руки,
И думаю, глядя в ночь:
Никто, в наших письмах роясь,
Не понял до глубины,
Как мы вероломны, то есть —
Как сами себе верны.
Октябрь 1915
«Полнолунье и мех медвежий…»
Полнолунье и мех медвежий,
И бубенчиков легкий пляс…
Легкомысленнейший час! — Мне же
Глубочайший час.
Умудрил меня встречный ветер,
Снег умилостивил мне взгляд.
На пригорке монастырь светел
И от снега — свят.
Вы снежинки с груди собольей
Мне сцеловываете, друг.
Я на дерево гляжу — в поле,
И на лунный круг.
За широкой спиной ямщицкой
Две не встретите головы.
Начинает мне Господь — сниться,
Отоснились — Вы.
27 ноября 1915
«Лежат они, написанные наспех…»
Лежат они, написанные наспех,
Тяжелые от горечи и нет.
Между любовью и любовью распят
Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век.
И слышу я, что где-то в мире — грозы,
Что амазонок копья блещут вновь.
— А я пера не удержу! — Две розы
Сердечную мне высосали кровь.
Москва, 20 декабря 1915
«Даны мне были и голос любый…»
Даны мне были и голос любый,
И восхитительный выгиб лба.
Судьба меня целовала в губы,
Учила первенствовать Судьба.
Устам платила я щедрой данью,
Я розы сыпала на гроба…
Но на бегу меня тяжкой дланью
Схватила за волосы Судьба!
Петербург, 31 декабря 1915
1916
«Посадила яблоньку…»
Посадила яблоньку:
Малым — забавоньку,
Старому — младость,
Садовнику — радость.
Приманила в горницу
Белую горлицу:
Вору — досада,
Хозяйке — услада.
Породила доченьку —
Синие оченьки,
Горленку — голосом,
Солнышко — волосом. —
На горе — девицам,
На горе — мóлодцам.
23 января 1916
«Никто ничего не отнял…»
Никто ничего не отнял —
Мне сладостно, что мы врозь!
Целую Вас через сотни
Разъединяющих верст.
Я знаю: наш дар — неравен.
Мой голос впервые — тих.
Что Вáм, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих!
На страшный полет крещу Вас:
— Лети, молодой орел!
Ты солнце стерпел, не щурясь, —
Юный ли взгляд мой тяжел?
Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед…
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих лет.
12 февраля 1916
«Ты запрокидываешь голову…»
Ты запрокидываешь голову —
Затем, что ты гордец и враль.
Какого спутника веселого
Привел мне нынешний февраль!
Позвякивая карбованцами
И медленно пуская дым,
Торжественными чужестранцами
Проходим городом родным.
Чьи руки бережные трогали
Твои ресницы, красота,
Когда, и как, и кем, и много ли
Целованы твои уста —
Не спрашиваю. Дух мой алчущий
Переборол сию мечту.
В тебе божественного мальчика, —
Десятилетнего я чту.
Помедлим у реки, полощущей
Цветные бусы фонарей.
Я доведу тебя до площади —
Видавшей отроков-царей…
Мальчишескую боль высвистывай,
И сердце зажимай в горсти…
— Мой хладнокровный, мой неистовый
Вольноотпущенник — прости!
18 февраля 1916
«Откуда такая нежность?..»
Откуда такая нежность?
Не первые — эти кудри
Разглаживаю, и губы
Знавала темней твоих.
Всходили и гасли звезды,
— Откуда такая нежность? —
Всходили и гасли очи
У самых моих очей.
Еще не такие песни
Я слушала ночью темной,
— Откуда такая нежность? —
На самой груди певца.
Откуда такая нежность?
И чтó с нею делать, отрок
Лукавый, певец захожий,
С ресницами — нет длинней.
18 февраля 1916
«Разлетелось в серебряные дребезги…»
Разлетелось в серебряные дребезги —
Зеркало, и в нем — взгляд.
Лебеди мои, лебеди
Сегодня домой летят!
Из облачной выси выпало
Мне прямо на грудь — перо.
Я сегодня во сне рассыпала
Мелкое серебро.
Серебряный клич — звонок.
Серебряно мне — петь!
Мой выкормыш! лебеденок!
Хорошо ли тебе лететь?
Пойду и не скажусь
Ни матери, ни сродникам.
Пойду и встану в церкви,
И помолюсь угодникам
О лебеде молоденьком.
1 марта 1916
«Гибель от женщины. Вóт — знак…»
Гибель от женщины. Вóт — знак
На ладони твоей, юноша.
Долу глаза! Молись! Берегись! Враг
Бдит в полýночи.
Не спасет ни песен
Небесный дар, ни надменнейший вырез губ.
Тем ты и люб,
Что небесен.
Ах, запрокинута твоя голова,
Полузакрыты глаза — чтó? — пряча.
Ах, запрокинется твоя голова —
Иначе.
Голыми руками возьмут — ретив! упрям! —
Криком твоим всю ночь будет край звóнок!
Растреплют крылья твои по всем четырем ветрам,
Серафим! — Орленок! —
17 марта 1916
