Фидель Кастро - В горячих сердцах сохраняя (сборник. Рассказы и стихотворения)
Мне, честному и гуманному человеку, было очень горько наблюдать, как солдат, таких же кубинцев, как и я, бессмысленно и преступно обманывало и губило их собственное командование. После первого боя у Санто—Доминго в наши руки вместе с радиостанцией 22–го батальона попали и секретные коды правительственных войск. Командование противника не сделало из этого никаких выводов, поэтому в последующих боях мы были полностью осведомлены о всех приказах и распоряжениях противника. Секретный код, установленный батистовским командованием 15 июня, попал в наши руки спустя четырнадцать дней и не был заменен вплоть до 25 июля. А ровно через день при разгроме роты «С» в Эль—Сальто мы захватили и этот новый код. И до самого конца нашего контрнаступления противник не удосужился его изменить. Мы пользовались этим и иногда отдавали приказы по радио вражеской авиации, заставляя ее бомбить собственные позиции.
Из—за своей неорганизованности противник часто повторял одни и те же ошибки. Он наталкивался на те же самые засады, которые несколькими днями раньше причинили ему ущерб и нанесли потери. Ни один вражеский офицер, командовавший отдельной частью или подразделением, не получал информации о том, что происходило в других частях. В результате ни офицеры, ни солдаты не знали обстановки. Более того, генеральный штаб батистовских войск передавал по всей стране лживые военные сводки о сотнях уничтоженных повстанцев.
Потери, и верно, были большими, но только не у повстанцев, а у армии Батисты. Это говорило об огромном размахе происходящих событий. Цинизм же генерального штаба дошел до того, что в тот самый день, когда мы передали Красному Кресту в Сан—Гранде 163 военнопленных и раненых армии Батисты,[3] о чем был составлен акт, подписанный представителями кубинского Красного Креста, батистовское радио передало сводку, в которой сообщалось, что сотни повстанцев в этот день сдавались в плен в Мапсапильо, Баямо и других районах. В действительности же за 76 дней наступления силам диктатуры не удалось захватить ни одного пленного и к ним не дезертировал ни один повстанец.
Генеральный штаб, очевидно, не задумывался над тем, что его солдаты испытывали сильное недоверие к своему командованию, горько в нем разочаровавшись, ибо оно ввергло свою армию в катастрофу, беззастенчиво обманывало остатки своих разбитых вооруженных сил, заявляя, будто враг разбит, хотя на самом деле повстанцы могли в любой момент появиться у ворот их казарм.
Я хотел бы еще раз подчеркнуть то, о чем мы говорили четыре месяца назад: «Когда будет создаваться действительная история борьбы кубинского народа за свободу и каждый факт будет сопоставлен с военными сводками режима Батисты, тогда выявится, до какой степени тирания была способна извратить и лишить содержания все институты Республики, каких пределов преступности и варварства способна достичь сила, находящаяся на службе зла, и до какой степени солдаты диктатуры могут быть обмануты своими руководителями».
Именно тогда генеральный штаб Батисты воочию показал всем, что он лишен стыда. Он обманывал армию и народ, защищая свои интересы, он обманывал всех, чтобы воспрепятствовать деморализации солдат, обманывал весь мир, скрывая то, что у него нет военных дарований, скрывая свою продажность, неспособность, несмотря на наличие десятков тысяч солдат и огромных материальных ресурсов, разбить горстку людей, вставших на защиту прав своего народа. Продажность тирании столкнулась с неподкупностью людей, борющихся за правое дело. Ни военная техника, ни академия, ни самое современное оружие не помогли. Именно так и бывает, когда военные не защищают свою родину, а нападают на нее, когда они не обороняют народ, а порабощают его, когда они перестают быть национальной армией и превращаются в шайку вооруженных бандитов. Тогда они не заслуживают не только жалованья, которое они, между прочим, получают от народа, но даже того, чтобы им светило солнце на земле, которую они бесчестно и трусливо обагрили народной кровью.
Такая эволюция произошла и с генералом Эулохио Кантильо. В начале кампании он был сдержан; казалось, карательные операции претили ему, и он отдавал командирам батальонов приказы, в которых обязывал их гуманно обращаться с гражданским населением. Впоследствии же, чтобы скрыть чудовищные преступления своей армии, он публиковал военные сводки, циничные и лживые, недостойные порядочного человека. А разве можно назвать честными бомбардировки беззащитных деревень Сьерра—Маэстры, не вызывавшиеся никакой военной необходимостью, а единственно только жестокой местью и желанием посеять страх среди крестьян? А как расценивать преступления, совершенные кровопийцей Морехоном в окрестностях Баямо, и другие злодеяния подчиненных генерал—майора Эулохио Кантильо?
Велика и неизмерима разница в поведении на кубинской земле народной Повстанческой армии и армии тирании. Вот лишь некоторые примеры.
Число раненых солдат и офицеров противника, получивших помощь от нашего медицинского персонала, достигло 117 человек. Из этого количества умерло лишь двое. Все остальные уже здоровы или выздоравливают. Эти данные со всей очевидностью говорят не только о заботе, которой были окружены раненые солдаты противника, но и о большом искусстве наших медиков, сумевших блестяще справиться со своей гуманной задачей, несмотря на отсутствие необходимых инструментов и на то, что наши госпитали часто создавались на скорую руку.
Количество здоровых и раненых военнопленных, переданных нами в распоряжение Международного и кубинского Красного Креста, составило 422 человека, не считая военнопленных, получивших ранения в сражении при Аройоне, ибо они были оставлены нами там, где противник мог легко позаботиться о них сам. Таким образом, общее число вражеских солдат, сержантов и офицеров, отпущенных нами на свободу в период повстанческого контрнаступления, достигло 443 человек. Все раненые и военнопленные были возвращены без каких—либо задержек.
Такой акт, как предоставление свободы военнопленным во время войны, может показаться лишенным логики. Однако нужно учитывать сам характер нашей войны и преследовавшиеся в ней цели. Гражданская война требует гибкой политики и по отношению к местному населению, и по отношению к противнику. Война — это не только вооруженная борьба, требующая применения винтовок и пулеметов, самолетов и орудий. Такой подход к ней был одной из причин поражения тирании. Нам же поэтический гений Хосе Марти дал такую путеводную звезду, которая помогла победить. «Важна не сила оружия, — писал наш духовный вождь Хосе Марти, — а сила ума». Мы неуклонно следовали этому завету. С момента высадки с «Гранмы» повстанцы проводили в отношении противника неизменную политику. Нашим девизом была гуманность. История знает мало примеров, когда так неукоснительно придерживались избранной линии поведения. С первого боя, происшедшего 17 января 1957 года у Ла—Платы, и до последнего, выигранного нами в провинции Орьенте в первых числах августа 1958 года у Лас—Мерседес, только на участке Первого фронта мы взяли в плен свыше 600 человек.
С законной гордостью людей, твердо придерживающихся в своем поведении правил человеческой морали, мы можем сказать, что бойцы Повстанческой армии ни разу не нарушили существующих норм обращения с военнопленными. Ни один военнопленный не был лишен жизни, ни один раненый не остался без медицинской помощи. Ни один из военнопленных не может пожаловаться на побои или оскорбления. Хотя перед нами и был безжалостный противник, мы уважали его человеческое достоинство. Победы, одержанные нами без убийств, пыток и издевательств, доказывают, что оскорбление человеческого достоинства ни в коем случае не может обеспечить военный успех. Эта линия поведения, выдержанная на протяжении 20 месяцев борьбы и проверенная более чем в 100 сражениях, красноречиво говорит о том, как вела себя Повстанческая армия. Сейчас, когда страсти еще не утихли, мы не вполне осознаем значение этого, однако впоследствии, при написании истории революции, это будет по достоинству оценено. Можно представить себе, как трудно было нам не отходить от принятой линии поведения особенно тогда, когда мы были всего лишь горсткой людей, за которыми охотились, как за дикими зверями. Но еще тогда, в дни боев у Ла—Платы и Уверо, мы научились ценить достоинство и жизнь военнопленных.
Однако не только повстанца или человека, сочувствующего нашему делу, но даже всякого подозреваемого в таких симпатиях и попадавшего в руки врагов, неминуемо ожидали пытки и смерть. Было немало случаев, когда мирных крестьян убивали только для того, чтобы обосновать публикуемые генеральным штабом тирании ложные сводки. И если 600 солдат и офицеров противника, попавших в наши руки, остались живы и вернулись к своим семьям, то свыше 600 наших соотечественников, в большинстве случаев далеких от какой бы то ни было революционной деятельности, было замучено тиранией. Но все знают, что убийства никому не прибавляют силы. И силы противника истощились. Мы же отказались от убийств. И это сделало нас сильными.
