Эдуард Асадов - Избранное

До чего ж рассвет сегодня звонок
В пенисто-вишнёвых облаках.
Он сейчас, как маленький ребёнок,
Улыбнулся радостно спросонок
У природы в ласковых руках.

А внизу туман то валом катится,
То медведем пляшет у реки,
Ёжится рябинка в тонком платьице,
Спят, сутулясь, клёны-старики.

Яркая зарянка в небо прямо
Золотую ввинчивает трель,
И с болот, как по сигналу, с гамом
Вскинулась гусиная метель.

Ни страшинки, а сплошная вера
В солнце, в жизнь и доброту лесов.
И нигде ни пули браконьера,
Л лишь чистый, без границ и меры,
Густо-пряный аромат лугов.

И бежит по дачному порядку
Физкультурно-резвый ветерок,
То подпрыгнет, то пойдёт вприсядку,
То швырнёт, как бы играя в прятки,
В занавеску сонную песок.

Дверь веранды пропищала тонко,
И, сощурясь, вышла на крыльцо,
Как букетик, крошечка-девчонка,
В солнечных накрапушках лицо.

Вдоль перил две синие букашки
Что-то ищут важное, своё.
А у ног — смеющиеся кашки,
Огненные маки да ромашки,
Как на новом платьице её!

И от этой буйной пестроты
Девочка смешливо удивляется:
То ль цветы к ней забрались на платьице,
То ли с платья прыгают цветы?

Стоголосо птахи заливаются,
В ореолах песенных горя,
А заря все выше подымается,
Чистая и добрая заря.

Бабочке панамкою маша,
Девочка заливисто смеётся.
Аистёнком тополь в небо рвётся.
Отчего же словно бы сожмётся
Вдруг на краткий миг моя душа?

Что поделать. Память виновата.
Словно штык, царапнула она,
Что в такой вот день давно когда-то
(Не избыть из сердца этой даты!)
Чёрным дымом вскинулась война…

Не хочу, не надо, не согласен!
Этого не смеют повторить!
Вон как купол беспредельно ясен,
Как упруга солнечная нить.

Новый день берет свои права,
Мышцами весёлыми играя.
А за ним — цветущая Москва,
Шумная и солнцем залитая.

Не вернутся дымные года,
Вырастай и смело к счастью взвейся,
Смейся, моя маленькая, смейся,
Это все навечно, навсегда!

Влетела в дом упругим метеором
И от порога птицею — ко мне,
Смеясь румянцем, зубками и взором,
Вся в юности, как в золотом огне.

Привычно на колени забралась:
— Вон там девчонки спорят за окошком!
Скажи мне: есть космическая связь?
И кто добрей: собака или кошка?!

Я думаю, я мудро разрешаю
И острый спор, и вспыхнувший вопрос,
А сам сижу и восхищённо таю
От этих рук, улыбок и волос.

Подсказываю, слушаю, разгадываю
Её проблем пытливых суету
И неприметно вкладываю, вкладываю
В её сердчишко ум и доброту.

Учу построже к жизни приглядеться,
Не все ведь в мире песни хороши.
И сам учусь распахнутости сердца
И чистоте доверчивой души.

Все на земле имеет осмысленье:
Печали, встречи, радости борьбы,
И этой вот девчонки появленье,
А если быть точнее, то явленье
Мне был как перст и высший дар судьбы.

Бегут по свету тысячи дорог.
Не мне прочесть все строки этой повести,
Не мне спасти её от всех тревог,
Но я хочу, чтоб каждый молвить мог,
Что в этом сердце все живёт по совести!

Пусть в мире мы не боги и не судьи,
И всё же глупо жить, чтобы коптеть,
Куда прекрасней песней прозвенеть,
Чтоб песню эту не забыли люди.

И в этом свете вьюги и борьбы,
Где может разум попирать невежда,
Я так тебе хочу большой судьбы,
Мой вешний лучик, праздник и надежда!

И я хотел бы, яростно хотел
В беде добыть тебе живую воду,
Стать мудрой мыслью в многодумье дел
И ярким светом в злую непогоду!

И для меня ты с самого рожденья
Не просто очень близкий человек,
А смысл, а сердца новое биенье,
Трудов и дней святое продолженье —
Живой посланник в двадцать первый век!

Темнеет… День со спорами горячими
Погас и погрузился в темноту…
И гном над красновидовскими дачами
Зажёг лимонно-жёлтую луну.

В прихожей дремлют: книжка, мячик, валенки,
Мечты зовут в далёкие края.
Так спи же крепко, мой звоночек маленький,
Мой строгий суд и песенка моя…

И я прошу и небо, и долины,
Молю весь мир сквозь бури и года:
Пусть над судьбой Асадовой Кристины,
Храня от бед, обманов и кручины,
Горит всегда счастливая звезда!

Пекут блины. Стоит весёлый чад.
На масленицу — всюду разговенье!
Сегодня на Руси, как говорят,
Прощёное святое воскресенье!

И тут, в весенне-радужном огне,
Весёлая, как утренняя тучка,
Впорхнула вместо ангела ко мне
Моя самостоятельная внучка.

Хохочет заразительно и звонко,
Способная всю землю обойти,
Совсем ещё зелёная девчонка
И совершенно взрослая почти.

Чуть покружившись ярким мотыльком,
Уселась на диване и сказала:
— Сегодня День прощенья. Значит, в нем
Сплелись, быть может, лучшие начала.

И вот, во имя этакого дня,
Коль в чем-то провинилась, допускаю,
Уж ты прости, пожалуйста, меня. —
И, поцелуем сердце опьяня,
Торжественно:
— И я тебя прощаю!

— С древнейших лет на свете говорят,
Что тот, кто душам праведным подобен,
Тот людям окружающим способен
Прощать буквально все грехи подряд. —

И, возбуждённо вскакивая с места,
Воскликнула: — Вот я тебя спрошу
Не ради там какого-нибудь теста,
А просто для души. Итак, прошу!

Вот ты готов врагов своих простить?
— Смотря каких… — сказал я осторожно.
— Нет, ну с тобою просто невозможно!
Давай иначе будем говорить:

Ну мог бы ты простить, к примеру, ложь?
— Ложь? — я сказал, — уж очень это скверно.
Но если лгун раскаялся, ну что ж,
И больше не солжёт — прощу, наверно.

— Ну, а любовь? Вот кто-то полюбил,
Потом — конец! И чувства не осталось…
Простил бы ты?
— Пожалуй бы простил,
Когда б она мне искренне призналась.

— Ну, а теперь… Не будем говорить,
Кто в мире злей, а кто добрей душою.
Вопрос вот так стоит перед тобою:
А смог бы ты предательство простить? —

Какой ответ сейчас я должен дать?
Вопрос мне задан ясно и солидно.
Как просто тем, кто может все прощать!
А я молчу… Мне нечего сказать…
Нет, не бывать мне в праведниках, видно!

Мне казалось когда-то, что одиночество —
Это словно в степи: ни души вокруг.
Одиночество — это недобрый друг
И немного таинственный, как пророчество.

Одиночество — это когда душа
Ждёт, прикрыв, как писали когда-то, вежды,
Чтобы выпить из сказочного ковша
Золотые, как солнце, глотки надежды…

Одиночество — дьявольская черта,
За которой все холодно и сурово,
Одиночество — горькая пустота,
Тишина… И вокруг ничего живого…

Только время стрелою летит порой,
И в душе что-то новое появляется.
И теперь одиночество открывается
По-другому. И цвет у него иной.

Разве мог я помыслить хоть раз о том,
Что когда-нибудь в мире, в иные сроки
В центре жизни, имея друзей и дом,
Я, исхлёстанный ложью, как злым кнутом,
Вдруг застыну отчаянно-одинокий?!..

И почувствую, словно на раны соль,
Как вокруг все безжалостно изменилось,
И пронзит мою душу такая боль,
О какой мне и в тягостном сне не снилось.

День, как рыба, ныряет в густую ночь.
Только ночь — жесточайшая это штука:
Мучит, шепчет о подлостях и разлуках,
Жжёт тоской — и не в силах никто помочь!

Только помощь до крика в душе нужна!
Вот ты ходишь по комнате в лунных бликах…
До чего это всё же чудно и дико,
Что вокруг тебя жуткая тишина…

Пей хоть водку, хоть бренди, хоть молоко!
Всюду — люди. Но кто тебе здесь поможет?!
Есть и сердце, что многое сделать может,
Только как оно дьвольски далеко!

Обратись к нему с правдой, с теплом и страстью.
Но в ответ лишь холодная тишина…
Что оно защищает — превыше счастья,
Зло — ничтожно. Но сколько в нем чёрной власти!

Мышь способна порой победить слона!
На земле нашей сложно и очень людно.
Одиночество — злой и жестокий друг.
Люди! Милые! Нынче мне очень трудно,
Протяните мне искренность ваших рук!

Я дарил вам и сердце своё, и душу,
Рядом с вами был в праздниках и в беде.
Я и нынче любви своей не нарушу,
Я — ваш друг и сегодня везде-везде!

Нынче в душу мне словно закрыли дверь.
Боль крадётся таинственными шагами.
Одиночество — очень когтистый зверь,
Только что оно, в сущности, рядом с вами?!

Сколько раз меня било тупое зло,
Сколько раз я до зверской тоски терзался,
Ах, как мне на жестокую боль везло!
Только вновь я вставал и опять сражался!

Ложь, обиды, любые земные муки
Тяжелы. Но не гибнуть же, наконец!
Люди! Милые! Дайте мне ваши руки
И по лучику ваших живых сердец!

Пусть огонь их в едином пучке лучится,
Чтобы вспыхнуть, чтоб заново возродиться,
Я сложу все их бережно: луч — к лучу,
Словно перья прекрасной, как мир, жар-птицы,
И, разбив одиночество, как темницу,
Вновь, быть может, до радости долечу.