Рабиндранат Тагор - Стихотворения. Рассказы. Гора

Рамананда{81} сан высокий носит,
Молится, весь день постится строго,
Вечером тхакуру{82} носит яства,
И тогда лишь пост его закончен,
И в душе его — тхакура милость.

Был когда-то в храме пышный праздник.
Прибыл сам раджа с своею рани,
Пандиты пришли из стран далеких,
Разных сект служители явились,
Разные их украшали знаки.
Вечером, закончив омовенье,
Рамананда дар поднес тхакуру.
Но не сходит божество к святому,
И в тот день он не вкушает пищи.

Так два вечера случалось в храме,
И совсем иссохло сердце гуру{83}.
И сказал он, лбом земли коснувшись:
«Чем, тхакур, перед тобой я грешен?»
Тот сказал: «В раю мой дом единый
Или в тех, пред кем мой храм закрыли?
Вот на ком мое благословенье.
С той водой, которой я коснулся,  —
В жилах их течет вода святая.
Униженье их меня задело,
Все, что ты принес сюда,  — нечисто».

«Но ведь нужно сохранять обычай»,  —
Поглядел на бога Рамананда.
Г розно очи божества сверкнули,
И сказал он: «В мир, что мною создан,
Во дворе, где все на свете — гости,
Хочешь ты теперь забор поставить
И мои владенья ограничить,  —
Ну и дерзок!»
И воскликнул гуру: «Завтра утром
Стану я таким же, как другие».

И уже давно настала полночь,
Звезды в небе млели в созерцанье,
Вдруг проснулся гуру и услышал:
«Час настал, вставай, исполни клятву».
Приложив ладонь к ладони, гуру
Отвечал: «Еще ведь ночь повсюду,
Даль темна, в безмолвие дремлют птицы.
Я хочу еще дождаться утра».
Бог сказал: «За ночью ль идет утро?
Как душа проснулась и услышал
Слово божье ты — тогда и утро.
Поскорее свой обет исполни».

Рамананда вышел на дорогу,
В небесах над ним сияла Дхрува{84}.
Город он прошел, прошел деревню,
У реки посередине поля
Тело мертвое чандал сжигает.
И чандала{85} обнял Рамананда.
Тот испуганно сказал: «Не надо.
Господин, мое занятье низко,
Ты меня преступником не делай».
Гуру отвечал: «Я мертв душою
И поэтому тебя не видел,
И поэтому лишь ты мне нужен,
А иначе мертвых не хоронят».

И отправился опять в дорогу.
Щебетали утренние птицы.
В блеске утреннем звезда исчезла.
Гуру видит: мусульманин сидя
Ткани ткет и песнь поет чуть слышно,
Рамананда рядом опустился
И его за плечи нежно обнял.
Тот ему промолвил, потрясенный:
«Господин, я  — веры мусульманской,
Я же ткач, мое занятье низко».
Гуру отвечал: «Тебя не знал я,
И душа моя была нагая,
И была она грязна от пыли.
Ты подай мне чистую одежду,
Я оденусь, и уйдет позор мой».

Тут ученики догнали гуру
И сказали: «Что вы натворили?»
Он в ответ им: «Отыскал я бога
В месте, где он мною был потерян».
На небо уже всходило солнце
И лицо святого озаряло.

Шонкорлал — пандит, славный ученостью.
Остер его ум,
Словно клюв ястребиный.
Молнией
В споре разят его доводы,
В пух и прах разбивая противников…
Однажды
Ньяяк{86} явился в царский дворец
Из южных сторон.
Диспут назначен: ждет победителя грамота.
Вызов принял Шонкур — и вдруг замечает:
Грязен тюрбан.
Надо идти к красильщику.

Красильщик Джошим
Живет у края цветочного поля, за кустами хны.
Дочь у него Амина, семнадцати лет.
Песни поет весь день,
Краски разводит.
Косы красной нитью украшены.
Накидка — цвета корицы.
Сари — небесного цвета.
Красит ткани отец.
Раствор Амина готовит.
Подошел к красильщику Шонкор — и говорит:
«Перекрась мой тюрбан.
Я приглашен во дворец».

Амина присела на корточки.
Тюрбан стирает в канаве, под смоковницей.
В воде играют лучи весны.
А поодаль
Голубь воркует — в манговой роще.
Наконец окончена стирка.
Разостлав тюрбан,
Надпись увидела красильщица
В одном уголке:
«Твои стопы — на челе моем, о Вседержитель».
Долго думала девушка.
А голубь все ворковал на манговой ветке.
Сбегала домой Амина.
Цветную нить принесла она.
И вышила еще строку:
«Потому и нет тебя в сердце моем, о Вседержитель».

Минули дни.
Снова приходит Шонкор.
Спрашивает:
«Кто вышил эти слова на тюрбане?»
Испуганный,
В поклоне склонился Джошим:
«О господин,
Прости мою дочь.
Разумом она еще малый ребенок.
Иди ко двору.
Может быть, надписи ее не поймут».
«Красильщица, — молвил Шонкор, —
По тропе, что ты вышила,
Стопы Всевышнего
В сердце сошли с моего чела,
Обвитого витками гордыни;
Потерял я путь во дворец
Отныне».

Робидаш — метельщик, пыль метущий,
Одинок и на дороге шумной,
Оттого что все его обходят,
Чтоб не оскверниться.

Омовенье кончил Рамананда,
В храм он шествует дорогой этой,
И метельщик, ставши на колени,
Лбом своим коснулся жаркой пыли.
«Друг, кто ты?» — приветно молвил гуру,
И в ответ он слышит: «Прах я жалкий,
Ты же, гуру, облако на небе.
И поток любви твоей, пролившись,
Заставляет петь пыльцу немую
В лепестках цветочных».
Обнимает гуру Робидаша
И ему любовь свою дарует;
И в душе метельщика внезапно,
Словно в роще, веет ветер песни.

Властвовала Джхали над Читором.
Царственного слуха песнь коснулась —
Сразу все иное ей постыло.
При решенье дел ее домашних
Стала эта рани часто плакать.
И куда ее девалась гордость?
Вот как у метельщика простого
Рани научилась вере в Вишну.

Но дворцовый жрец ей строго молвил:
«Как тебе не стыдно, махарани!
Робидаш рожден в нечистой касте,
Прах метет он по дорогам пыльным,
Ты ж ему, как гуру, поклонилась.
Никнет голова моя седая
Здесь, в твоем столь нечестивом царстве».

«О святой отец! — сказала рани. —
Тысячи узлов обыкновенья
День и ночь ты только вяжешь крепко, —
А как золото любви возникло,
Ты его и не заметил вовсе.
Пусть в пыли дорожной мой учитель —
Подобрал он золото во прахе,
Чистою любовью он гордится.
Ты суров, жесток и тверд как камень.
Мне же надо золота живого,
Пыли дар я радостно приемлю».

Недвижим был гуру Рамананда
В водах Ганги, обратись к востоку.
Вот волны коснулся луч волшебный,
Ветер утра заплескал в потоке.
Гуру Рамананда прямо смотрит
На всходящее, как роза, солнце.
Про себя он говорит: «О боже,
Ты в душе моей не проявился!
Подыми свою завесу, боже!»

Солнце поднялось уже над рощей,
Забелел на быстрых лодках парус,
И по небу ярко-золотому
Цапли полетели над болотом.
Омовенье гуру не кончалось.
Ученик спросил: «Зачем так долго?
Час богослужения проходит».
Рамананда юноше ответил:
«Не настало очищенье, сын мой.
Воды Ганги — далеко от сердца».
И подумал ученик: «Что это?»

Луг горчичный залит ярким солнцем.
Свой товар цветочница проносит,
И молочница идет с кувшином.
Душу гуру что-то осенило;
И тотчас же вышел из воды он
И направился сквозь рощу джхау
И сквозь щебетанье шумных птиц.
Ученик спросил: «Куда идешь ты?
Там ведь нет жилища благородных».
«Омовенье я иду закончить».

За песчаной отмелью селенье.
В улочку селенья входит гуру.
Тень куста от листьев тамаринда,
А по веткам обезьяны скачут.
Там жилье сапожника Бхаджона.
Запах кожи издалека слышен.
И кружит по небу злобный коршун.
Кость грызет собака у дороги.
Молвил ученик: «Что это, боже?»
И, нахмурясь, за селом остался.

И сапожник поклонился гуру,
Осквернить боясь его касаньем.
Гуру поднял ласково Бхаджона
И к груди прижал его сердечно.
Тут Бхаджон смущенно всполошился:
«Что вы совершили, повелитель?
Вашей святости коснулась скверна».
Но ему ответил Рамананда:
«Шел я к Ганге, обойдя селенье,
Потому-то с Тем, кто очищает,
Мне сегодня не было слиянья.
А теперь в телах обоих наших
Очищающий поток пролился.
Днем не мог я поклониться богу
И сказал: «Во мне — твое сиянье».
Почему же то, что не случилось,
Вдруг произошло теперь так явно
У обоих нас в одно мгновенье?
В храм ходить уже не нужно больше».