Антология - Серебряный век. Лирика

Отныне плащ мой фиолетов,
Берета бархат в серебре:
Я избран королем поэтов
На зависть нудной мошкаре.

Меня не любят корифеи –
Им неудобен мой талант:
Им изменили лесофеи
И больше не плетут гирлянд.

Лишь мне восторг и поклоненье
И славы пряный фимиам,
Моим – любовь и песнопенья! –
Недосягаемым стихам.

Я так велик и так уверен
В себе, настолько убежден,
Что всех прощу и каждой вере
Отдам почтительный поклон.

В душе – порывистых приветов
Неисчислимое число.
Я избран королем поэтов, –
Да будет подданным светло!

Они живут политикой, раздорами и войнами,
Нарядами и картами, обжорством и питьем,
Интригами и сплетнями заразными и гнойными,
Нахальством, злобой, завистью, развратом и нытьем.
Поэтов и мыслителей, художников – не ведают,
Боятся, презирают их и трутнями зовут.
Зато потомство делают, трудясь над ним,
как следует,
И убежденно думают, что с пользою живут!..

Весь день на солнце! Загорелый
Бросаюсь в горную реку,
Плыву, плещусь, помолоделый,
И песни солнечные тку!
Что будет завтра? – Не волнуясь,
Любовь и смерть готов принять!
Сегодня с солнцем я целуюсь
И начинаю жить опять!

В междугорье залегло
В Жигулях мое село.
Рядом Волга… плещет, льнет,
Про бывалое поет…
Супротив Царев Курган –
Память сделал царь Иван…

А кругом простор такой,
Глянешь – станешь сам не свой.
Все б на тот простор глядел,
Вместе с Волгой песни пел!

На чужбине невеселой
Эти песни я пою.
Через горы, через долы
Вижу родину свою.

Жигули в обновах вешних,
Волга… Улица села…
В церковь, солнышка утешней,
Ты лебедкою плыла…

Не найти нигде чудесней
Русых кос и синих глаз!
Из-за них кольцовской песнью
Заливался я не раз…

Я ушел… Я ждал иного,
Не к сохе влеклась рука…
И уплыл. А ты с крутого
Мне махала бережка…

На сторонке чужедальней
Позабыть тебя не мог…
Снится грустный взгляд прощальный,
Вижу беленький платок…

Тускнеет твой венец алмазный,
Не зыкнет с посвистом жених…
Все больше пятен нефти грязной,
Плевки Горынычей стальных…
Глядишь, старее и дряхлее,
Как пароходы с ревом прут,
И голубую телогрею
Чернит без устали мазут…
А жениха все нет в дозоре…
Роняет известь едкий прах…
Плывешь ты с жалобою к морю,
Но и оно – в плевках, в гудках.

Орясина солидная! Детина!
Русоволос, скуласт, медведя тяжелей…
Великоросс – что между строчек: финна,
Славян, монголов помесь. В песнях – соловей…
Боюсь чертей, возню их ухо слышит,
Дышу всем тем, чем Русь издревле дышит.

Дед крепостной… Служил усердно барам,
Был лесником, пыхтел в глуши лесной.
А я торгую песенным товаром,
А я у песен тоже крепостной.

Тулумбасы, бей, бей,
запороги, гей, гей!
Запороги-вороги –
головы не дороги.

Доломаны – быстрь, быстрь,
похолоним Истрь, Истрь!
Харалужье паново
переметим наново!

Чубовье раскрутим,
разовьем хоругвь путем,
а тугую сутемь
раньше света разметем!

То ли не утеха ли,
соловейко-солоду,
то ли не порада ли,
соловейко-солоду!
По грудям их ехали –
по живому золоту,
ехали не падали
по глухому золоту!

Соловее, вей, вей,
запороги, гей, гей!
Запороги-вороги –
головы не дороги.

Летаргией бульварного вальса
усыпленные лица подернув,
в электрическом небе качался
повернувшийся солнечный жернов;
покивали, грустя, манекены
головами на тайные стражи;
опрокинулись тучами стены,
звезды стали, стеная, в витражи;
над тоскующей каменной плотью,
простремглавив земное круженье,
магистралью на бесповоротье
облаками гремело забвенье;
под бичами крепчающей стужи
коченел бледный знак Фаренгейта,
и безумную песенку ту же
выводила полночная флейта.

Титлы черные твои
Разберу покорничьим,
Ай люли ай люли
Разберу покорничьим.

Духом сверком злоем взрой
Убери обрадову
Походи крутой игрой
По накату адову.

Опыланью пореки
Радости и почести
Мразовитые руки
След на милом отчестве.

Огремли глухой посул
Племени Баянова
Прослышаем нами гул
Струньенника пьяного.

Титлы черные твои
Киноварью теплятся,
Ай люли ай люли
Киноварью теплятся.

Я запретил бы «Продажу овса и сена»…
Ведь это пахнет убийством Отца и Сына?
А если сердце к тревогам улиц пребудет глухо,
руби мне, грохот, руби мне глупое, глухое ухо!
Буквы сигают, как блохи,
облепили беленькую страничку.
Ум, имеющий привычку,
притянуть сухие крохи.

Странноприимный дом для ветра
или гостиницы весны –
вот что должно рассыпать щедро
по рынкам выросшей страны.

Красные зори,
красный восход,
красные речи
у Красных ворот
и красный
на площади Красной
народ.

У нас пирогами
изба красна,
у нас над лугами
горит весна.

И красный кумач
на клиньях рубах,
и сходим с ума
о красных губах.

И в красном лесу
бродит красный зверь…
И в эту красу
прошумела смерть.
Нас толпами сбили,
согнали в ряды,
мы красные в небо
врубили следы.

За дулами дула,
за рядом ряд,
и полымем сдуло
царей и царят.

Не прежнею спесью
наш разум строг,
но новые песни
все с красных строк.

Гляди ж, дозирая,
веков Калита:
вся площадь до края
огнем налита!

Краснейте же, зори,
закат и восход,
краснейте же, души
у Красных ворот!
Красуйся над миром,
мой красный народ!

У кладби́ща направо пылил пустырь,
А за ним голубела река.
Ты сказал мне: «Ну что ж, иди в монастырь
Или замуж за дурака…»
Принцы только такое всегда говорят,
Но я эту запомнила речь, –
Пусть струится она сто веков подряд
Горностаевой мантией с плеч.

И как будто по ошибке
Я сказала: «Ты…»
Озарила тень улыбки
Милые черты.
От подобных оговорок
Всякий вспыхнет взор…
Я люблю тебя, как сорок
Ласковых сестер.

Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.

Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:

«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.

Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой».

Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.

Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.

А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля…»

Сжала руки под темной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?..»
– Оттого что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот,
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».

Как соломинкой, пьешь мою душу.
Знаю, вкус ее горек и хмелен,
Но я пытку мольбой не нарушу,
О, покой мой многонеделен.

Когда кончишь, скажи: не печально,
Что души моей нет на свете,
Я пойду дорогой недальней
Посмотреть, как играют дети.

На кустах зацветает крыжовник,
И везут кирпичи за оградой,
Кто ты! – брат мой или любовник,
Я не помню и помнить не надо.

Как светло здесь и как бесприютно,
Отдыхает усталое тело…
А прохожие думают смутно:
Верно, только вчера овдовела.