KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Поэзия, Драматургия » Поэзия » Борис Слуцкий - Покуда над стихами плачут...

Борис Слуцкий - Покуда над стихами плачут...

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Борис Слуцкий, "Покуда над стихами плачут..." бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Неужели?

Неужели сто или двести строк,
те, которым не скоро выйдет срок, —
это я, те два или три стиха
в хрестоматии — это я,
а моя жена и моя семья —
шелуха, чепуха, труха?

Неужели черные угли — в счет?
А костер, а огонь, а дым?
Так уж первостепенен посмертный почет?
Неужели необходим?

Я людей из тюрем освобождал,
я такое перевидал,
что ни в ямб, ни в дактиль не уложить —
столько мне довелось пережить.

Неужели Эгейское море не в счет,
поглотившее солнце при мне,
и лишь двум или трем стихам почет,
уваженье в родной стране?

Неужели слезы в глазах жены
и лучи, что в них отражены,
значат меньше, чем малопонятные сны,
те, что в строки мной сведены?

Я топил лошадей и людей спасал,
ордена получал за то,
а потом на досуге все описал.
Ну и что,
ну и что,
ну и что!

«Про меня вспоминают и сразу же — про лошадей…»

Про меня вспоминают и сразу же —
   про лошадей,
рыжих, тонущих в океане.
Ничего не осталось — ни строк, ни идей,
только лошади, тонущие в океане.

Я их выдумал летом, в большую жару:
масть, судьбу и безвинное горе.
Но они переплыли и выдумку, и игру
и приплыли в синее море.

Мне поэтому кажется иногда:
я плыву рядом с ними, волну рассекаю,
я плыву с лошадьми, вместе с нами беда,
лошадиная и людская.

И покуда плывут — вместе с ними и я на
   плаву!
Для забвения нету причины,
но мгновения лишнего не проживу,
когда канут в пучину.

Повинуясь музыке души

Музшкола имени Бетховена в Харькове

Меня оттуда выгнали за проф
так называемую непригодность.
И все-таки не пощажу я строф
и личную не пощажу я
   гордость,
чтоб этот домик маленький воспеть,
где мне еще пришлось терпеть и претерпеть.
Я был бездарен, весел и умен,
и потому я знал, что я — бездарен.
О, сколько бранных прозвищ и имен
я выслушал: ты глуп, неблагодарен,
тебе на ухо наступил медведь.
Поешь? Тебе в чащобе бы реветь!
Ты никогда не будешь понимать
не то что чижик-пыжик — даже гаммы!
Я отчислялся — до прихода мамы,
но приходила и вмешивалась мать.
Она меня за шиворот хватала
и в школу шла, размахивая мной.
И объясняла нашему кварталу:
— Да, он ленивый, да, он озорной,
но он способный: поглядите руки,
какие пальцы: дециму берет.
Ты будешь пианистом.
   Марш вперед! —
И я маршировал вперед.
   На муки.
Я не давался музыке. Я знал,
что музыка моя — совсем другая.
А рядом, мне совсем не помогая,
скрипели скрипки и хирел хорал.
Так я мужал в музшколе
   той вечерней,
одолевал упорства рубежи,
сопротивляясь музыке учебной
и повинуясь музыке души.

«Почему люди пьют водку…»

Почему люди пьют водку?
Теплую, противную —
полные стаканы
пошлого запаха
и подлого вкуса?
Потому что она врывается в глотку,
как добрый гуляка
в баптистскую молельню.
И сразу все становится лучше.
В год мы растем на 12 процентов.
(Я говорю о валовой продукции,
война замедлила рост производства.)
Стакан водки дает побольше.
Все улучшается на 100 процентов.
Война не мешает росту производства,
и даже стальные протезы инвалидов
становятся теплыми живыми ногами —
всё — с одного стакана водки.

Почему люди держат собаку?
Шумную, нелепую, любящую мясо,
даже в эпоху карточной системы?
Почему в эпоху карточной системы
они никогда не обидят собаку?
Потому что собака их не обидит,
не выдаст, не донесет, не изменит,
любое достоинство выше оценит,
любой недостаток простит охотно
и в самую лихую годину
лизнет языком колбасного цвета
ваши бледные с горя щеки.

Почему люди приходят с работы,
запирают двери на ключ и задвижку,
бросают на стол телефонную трубку
и пять раз подряд, семь раз подряд,
ночь напролет и еще один разок
слушают стертую, полуглухую,
черную, глупую патефонную пластинку?
Слова истерлись, их не расслышишь.
Музыка? Музыка еще не истерлась.
Целую ночь одна и та же.
Та, что надо. Другой — не надо.

Почему люди уплывают в море
на два километра, на три километра,
хватит силы — на пять километров,
ложатся на спину и ловят звезды
(звезды падают в соседнюю волну)?
Потому что под ними добрая бездна,
потому что над ними честное небо.
А берег далек — его не видно.
О береге можно забыть, не думать.

Блудный сын

Истощенный нуждой,
Истомленный трудом,
Блудный сын возвращается в
   отческий дом[53]
И стучится в окно осторожно.
— Можно?
— Сын мой! Единственный! Можно.
Можно все. Лобызай, если хочешь,
   отца,
Обгрызай духовитые кости тельца.
Как приятно, что ты возвратился!
Ты б остался, сынок, и смирился. —
Сын губу утирает густой бородой,
Поедает тельца,
Запивает водой,
Аж на лбу блещет капелька пота
От такой непривычной работы.
Вот он съел, сколько смог.
Вот он в спальню прошел,
Спит на чистой постели.
Ему — хорошо!
И встает.
И свой посох находит.
И, ни с кем не прощаясь, уходит.

Без претензий

Перешитое, перелицованное,
уцененное, удешевленное,
второсортное, бракованное,
пережаренное, недопеченное —

я с большим трудом добывал его,
надевал его, обувал его,
ел за завтраком, за обедом,
до победы, после победы.

Я родился ладным и стройным,
с голубым огнем из-под век,
но железной десницей тронул
мои плечи двадцатый век.

Он обул меня в парусиновое,
в ватно-стеганое одел.
Лампой слабою, керосиновой,
осветил, озарил мой удел.

На его бесчисленных курсах,
заменяющих университет,
приучился я к терпкому вкусу
правды, вычитанной из газет.

Мне близки, понятны до точки
популярная красота,
увертюра из радиоточки
и в театре входные места.

Если я из ватника вылез
и костюм завел выходной —
значит, общий уровень вырос
приблизительно вместе со мной.

Не желаю в беде или в счастье,
не хочу ни в еде, ни в труде
забирать сверх положенной части
никогда.
   Никак.
     Нигде.

И когда по уму и по стати
не смогу обогнать весь народ,
не хочу обгонять по зарплате,
вылезать по доходам вперед.

Словно старый консерв из запаса,
запасённый для фронтовиков,
я от всех передряг упасся —
только чуть заржавел с боков.

Вот иду я — сорокалетний,
средний, может быть, —
   нижесредний
по своей, так сказать, красе.
— Кто тут крайний?
— Кто тут последний?
Я желаю стоять, как все.

«Государи должны государить…»

Государи должны государить,
государство должно есть и пить,
и должно, если надо, ударить,
и должно, если надо, убить.

Понимаю, вхожу в положенье,
и хотя я и трижды неправ,
но как личное пораженье
принимаю списки расправ.

«Пристальность пытливую не пряча…»

Пристальность пытливую не пряча,
с диким любопытством посмотрел
на меня
   угрюмый самострел.
Посмотрел, словно решал задачу.

Кто я — дознаватель, офицер?
Что дознаю, как расследую?
Допущу его ходить по свету я
или переправлю под прицел?

Кто я — злейший враг иль первый друг
для него, преступника, отверженца?
То ли девять грамм ему отвешено,
то ли обойдется вдруг?

Говорит какие-то слова
и в глаза мне смотрит,
взгляд мой ловит,
смотрит так, что в сердце ломит
и кружится голова.

Говорю какие-то слова
и гляжу совсем не так, как следует.
Ни к чему мне страшные права:
дознаваться или же расследовать.

«Я судил людей и знаю точно…»

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*