Иван Барков - Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова

Когда-то где идти подьячему случилось,
Как солнце, горизонт оставя, закатилось,
А на небе еще и месяц не взошел,
Подьячий через лес, какой не знаю, шел:
А идучи, он вдруг от треску становился:
Казалось, что в лесу там некто шевелился,
Сперва он рассуждал, что идет к нему дух,
Который бледен был собой и кожей сух:
Но было не мечта, а в истину казалось,
Что привидение то ближе подвигалось.
Но как писец не трус,
Узнал, что то француз.
Без выписки он стать ему тот час велел
И без экстракту еть его он захотел.
И давши ему туз,
— Раком стань, — сказал, — француз.
Поставив же, биткой его недолго гладил,
Он вмах к нему в дыру струну свою наладил,
Нашел подьячий вкус,
Сердит под ним француз.
Пехнул он раз,
Трещит дербас,
Трепещут члены, кости,
Пришел француз не в гости.
Французская дыра хила,
Не терпит русского ствола,
Расселась,
Закраснелась.
Свалился с ног парижский житель,
Но приподнял его приказный тот служитель,
А давши ему в бок пинков, толчков,
Напудренных кудрей горсть выдернул клочков
И к дереву зараз парижина приставил.
Струну в него свою опять воткнул, наладил.
И начал его еть,
Потеть, пыхтеть,
Стучит француз во древо лбом,
А сало с пудрою летит как дым столбом,
Кричит мосье, сыскатель моды новой,
От толстыя битки, — пардон, — уродины писцовой.
Но тот писец в зарях нимало не внимает,
Одно его ебет, сурначит и пехает.
Но как стал сыт,
Наебшися, тащит.
И, вынявши битку,
Хватил француза по задку.
— И смею ли, — сказал, — спросить вас господина,
Понравилась ли вам подьяческа шматина.

Каким-то побытом блядин сын, пес,
Смутил на блудные дела старуху бес.
В пизде закопошилось,
В пизде загомозилось,
Старуха разъярилась,
К драгуну подвалилась,
Драгун наш рад,
Нашел что клад,
А это завсегда
Навалка где пизда
Не должно оставлять без ебли никогда,
Не спускова и сей детина был десятку,
Схватил пузырницу в охапку
И смаху
Старухе под подол, меж ног и под рубаху,
Взмостился, влез,
Как лысый бес.
Но с сильного дурак, ебена мать, задору
Не в ту, дурак, свой хуй не в ту уставил нору,
В которую ебутся,
А в ту, из коей гнутся
Свиные колбасы.
Вздурилась корга тут, дерет себе власы
И есть что силы в ней крехтит, пердит, дрягает,
Драгуна прочь толкает,
Но хуй расхоробрился
И разъярился,
От жопы прочь нейдет, одно ее ебет.
Трещит, хлюпит, шлюпит пизды соседка
И чуть уж, бедна, бздит,
А корга под седлом кудахчет, как наседка,
И с плачем говорит:
— Ой, царский доброхот,
Не делай ты со мной, как с грешницею, сзади,
Я сто лет прожила,
А сзади ебена я, право, не была.
Драгун на то в ответ:  — Я рад хоть до зарезу,
А, право, уж в овин из терема не слезу.

В деревне иль в селе — не знаю я сего,
Да только мне и знать нет дела до того,
Коль басенку вяжу,
Довольно я скажу,
Что жил
И негде был
Крестьянский сын, детина,
А попросту сказать, великая дубина,
Однако не скотина,
Да только со скотом он в дружбе пребывал:
Кобылой хлеб пахал,
Кобылу и пехал,
Кобылу он ебал.
Природное ль имел он к оной побужденье,
Иль шапки когда нет, так ладен и колпак?
Затем, что завсегда дурачий хуй — дурак,
Не любит он терпеть, в посте иметь говенье,
Не может коль пизды прямой себе достать,
То рад он и в фарье кобыльей щекотать,
Лишь только б было слатко —
Исправнейшей битке везде дорога гладка.
Полезши в курицу, полезет в петуха,
Невесту ублудив, ублудит жениха,
А если будет где поуже и жирнее,
Готов он уети пожалуй иерея.
Недаром вить сея пословица идет:
Где видит хуй дыру, туда хуй и бредет.
По этому вот так крестьянский сын уставу
Имел всегда свою с кобылкою забаву,
Далече не ходил,
А в хлев или сарай буланку заводил
И как лишь случай был,
С буланкой веселился.
Желать себе красот других он не стремился,
Доволен был одной
Своею он судьбой,
Кобыльею мандой.
И так в один день, как домой приехал с пашни,
Оставя все свои други затеи, шашни,
Он, прежде как ебал,
Хвост к гриве подгибал,
С пресильной ярости, с великого задору
Схвативши в зубы хвост, приставил он к забору,
Он начал в хомуте, он начал и в шлее,
Взмостяся на нее, ему как было можно,
Ети своей биткой ее неосторожно;
А сквозь забора щель
Соседка девушка, то видя, примечает,
Из глаз не выпутает,
Однако не мешает.
В пизде уже хлюпит,
В пизде уже шлюпит,
Буланушка пыхтит,
Иванушка крехтит.
И в самый уже час, в то само время точно,
Совсем когда в пизде уж стало быти сочно,
Кобыла не стоит,
Кобылушка дрожит,
Кобылушка бежит.
Но тут еще тогда детине не зашлося,
Досыта наетись пизды не удалося,
Он держится на ней, еще чтоб доети.
Кобылушка — серти!
Но та кобыла с ним туда-сюда вся ходит,
Девочкино тогда терпение выходит,
Что мочи было в ней, она захохотала:
— Тпру, стой, буланушка,
Постой, Иванушка,
Куда поехал ты, соседушка? — сказала.

Когда ети кто хочет,
С задору тот хохочет,
В кулак шматину дрочит
И много он хлопочет,
Однако никогда не может быть он сыт,
Коль еблею в пизде шматину не смяхчит.
Но где пизду вдруг взять, как хуй расшевелится
И расхрабрится?
И этакой урод
Из штанных силою поломится ворот?
В деревне пастуху скотину гнать случилось,
Как солнышко почти под землю закатилось,
Молодки вышедши уж кликали коров,
Уж слышен по зоре далече их был зов.
Коровы из полей на голос оных мчались,
Рассеяны стада к околице сбирались,
И воздух в холодку когда уж был свежее,
Вот следственно в тот час и хуй стоит бодрее.
Подобно и пастух
Имел свежее дух,
И страшная битка,
Как черен молотка,
Его приподнялась
В штанах и напряглась,
Пресильно хочет еть,
Не может он терпеть.
Но как прикажешь ты избрать пизду по воле?
И где ему тут взять, когда пастух был в поле?
Вот тотчас он к себе в кустарник затащил,
Вскочил
И хуй в буренушку запрятал, заточил
И начал отправлять,
Корову вырыхлять.
Меж тем молодушка буренушку искала,
«Буренушка, буренушка!» — кричала.
Буренушка мычит
И голос отдает,
И на голос нейдет.
Молодушка ворчит
И на голос идет,
И близ уже того чуть место не находит,
Кустарника вокруг шастит молодка, бродит.
«И где ты, — говорит, — бурена провались?»
«Вот здесь, — вскричал пастух, — но дай лишь наетись!»

Хоть это в свете враки,
Что в гузне живут раки,
Но это точно быль,
Не пыль,
Не гиль
И очень не безделка,
Невеста у попа бывает что не целка,
И также равно он на перву брака ночь
Такую честную отеческую дочь
На одр священствия с собою спать кладет,
Что толку он в пизде нимало не найдет,
Муде лишь только трет,
Муде лишь только бьет,
Как в иготе толчет
И пот пресильный льет,
А век ее ебя, он всласть не уебет,
Затем, что широка
Пизда и глубока.
И даром хоть отцы святые тем чинятся,
Что будто для одних их девочки родятся,
И будто только их святительским елдам
Надлежит целочкам на еблю быть пиздам,
И будто их скуфья уж будет не скуфья,
Как ежели у них курвяшка попадья.
Но поп живет как поп, а то всегда ведется,
Его что попадья етися всем дается;
И так же и дьячицы
И ключарицы
И звонарицы
И пономарицы
На лысину мужьям частехонько рога
Для прободения диавола-врага
С молитвою куют,
Частехонько их всех миряне прут,
Гнетут,
Ебут,
Пизды дерут,
Как волки рвут.
Хотя попы твердят, чтоб не еблися,
Как можно, попадьи от оного блюлися,
Сверх этого что им сквернейшая пизда
Лишенья сана есть и вящая беда,
Толкуют им они, что лютые мученья
На оном свете есть блудницам за блуженья,
И дом что тот не спор и пламенем горит,
Треклятая жена в котором блуд творит.
Однако сей язык блядям живет невнятен,
О воздержаньи как пьянюгам непонятен,
И лучше обратить во святость сатану,
Как блятку в честную уставити жену:
У оной завсегда
Свербится вить пизда,
Всегда она ярится,
Всегда в ней гомозится,
Как рыба без воды не может без ключов,
Так блятка равно быть не может без хуев,
Но в сей час попадья дается лучше еть,
Пойдут когда попы заутреню все петь;
На самом на просторе,
В зарянку на задоре
Поп службу отправляет,
Кадит и распевает,
Никто когда не зрит,
Никто и не шумит,
Зачнут они тогда
Без всякого стыда
Етися и в лежачку,
Етися и в стоячку,
Етися и в сидячку,
Етися и в ходячку,
Етися и в отлячку,
Етись и в раскорячку,
Етись и лучше им как в мысль тогда придет,
А именно как хуй в них далее войдет,
Способность как найдет,
Как слаще он ебет,
И лучше как зайдется,
Иная попадья и раком сплошь ебется.
Вот жил,
Подобно был
Один в погосте поп,
Которого жену, кто мог,
Толок,
Кто мог, тот еб.
Священник тщетно с сей курвягою возился,
Он тщетно с ней бранился,
Он тщетно с нею бился,
Он тщетно ей твердил:
— Жена, кто блуд творит,
То дом уж тот не спор и в пламени горит, —
И тщетно он ее исправити трудился.
Устал и поклонился,
Устал и отступился
И дал на волю ей
Довольствовать пиздой желающих людей.
Толпой тогда народ
Стекался у ворот,
Всяк по мочи и по силе,
Все поети просили,
Гостинцы попадье тащили и носили:
Иной корчагу щей,
Другой пучок возжей,
А третий мужичок с лошадушки узду,
Бежал скорей проеть сей матушке в пизду.
Велик тут был приход,
Велик был и доход,
А все хотя попы живут на взятки хватки,
На деньги падки,
Дерут
И с мертвых рвут,
Но всякий только поп весьма тому не рад,
Что ежели ему течет женою клад.
Подобно эта блядь тихонько все махалась,
Тихонько от попа с ебурами все шлялась,
Но как в один день поп из церкви лишь пришел,
То въявь уже ее ебущуся нашел.
— О! страдница, — вскричал, — еще не нагрешилась,
При мне ты, мерзкая, в глазах не устыдилась! —
Жена ему на то — Ты правду говоришь,
Но только выдь лишь вон, а то со мной сгоришь.