Федор Сологуб - Том 3. Восхождения. Змеиные очи

В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает чёрт качели
Мохнатою рукой.

Качает и смеётся,
  Вперёд, назад,
  Вперёд, назад.
Доска скрипит и гнётся,
О сук тяжёлый трётся
Натянутый канат.

Снуёт с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И чёрт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.

Держусь, томлюсь, качаюсь,
  Вперёд, назад,
  Вперёд, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От чёрта томный взгляд.

Над верхом тёмной ели
Хохочет голубой:
«Попался на качели,
Качайся, чёрт с тобой».

В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
«Попался на качели,
Качайся, чёрт с тобой».

Я знаю, чёрт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,

Пока не перетрётся,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернётся
Ко мне моя земля.

Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах.
Качай же, чёрт, качели,
Всё выше, выше… ах!

Под сенью тилий и темал,
Склонясь на белые киферы,
Я, улыбаясь, задремал
В объятьях милой Мейтанеры,

И, затаивши два огня
В очах за синие зарницы,
Она смотрела на меня
Сквозь дымно-длинные ресницы.

В передзакатной тишине
Смиряя пляской ярость Змея,
Она показывала мне,
Как пляшет зыбкая алмея.

И вся бела в тени темал,
Белей, чем нежный цвет кифера,
Отбросив скуку покрывал,
Плясала долго Мейтанера.

И утомилась, и легла,
Орошена росой усталой,
Склоняя жемчуги чела
К благоуханью азры алой.

Ты – царь. Решёткой золотою
Ты сад услад своих обнёс,
И за решёткой золотою
Взрастил расцветы алых роз.

И сквозь окованные колья
Благоуханные мечты
Глядят за скованные колья
На придорожные цветы.

Ты за решёткою литою
Порой раздвинешь яркий куст.
Там, за решёткою литою,
Смеются розы царских уст.

Презрел широкие раздолья,
Вдыхаешь алый аромат.
Тебя широкие раздолья
Тоской по воле не томят.

Пришла и розы рассыпаешь,
Свирельно клича мертвеца,
И взоры страстные склоняешь
На бледность моего лица.

Но как ни сладки поцелуи,
Темны мои немые сны.
Уже меня колышат струи
Непостижимой глубины.

Багровые затмили тучи
Лобзаний яркие лучи,
И что мне в том, что ласки жгучи,
Что поцелуи горячи!

Лежу, качаясь в дивном чёлне,
И тёмный голос надо мной:
«Пора пришла, – обет исполни,
Возникла я над глубиной».

Блаженство в жизни только раз,
  Безумный путь, –
Забыться в море милых глаз,
  И утонуть.

Едва надменный Савл вступил
  На путь в Дамаск,
Уж он во власти нежных сил
  И жгучих ласк.

Его глаза слепит огонь
  Небесных нег,
И стройно-тонкая ладонь
  Бела, как снег.

Над ним возник свирельный плач
  В пыланьи дня:
«Жестокий Савл! О, злой палач,
  Люби меня!»

Нет, Павла Савлом не зови:
  Святым огнём
Апостол сладостной любви
  Восставлен в нём.

Блаженство в жизни только раз,
  Отрадный путь!
Забыться в море милых глаз,
  И утонуть.

Забыв о том, как назван ты
  В краю отцов,
Спешить к безмерностям мечты
  На смелый зов.

О, знойный путь! О, путь в Дамаск!
  Безумный путь!
Замкнуться в круге сладких ласк,
  И утонуть.

Иди в толпу с приветливою речью
  И лицемерь,
На опыте всю душу человечью
  До дна измерь.

Она узка, темна и несвободна,
  Как тёмный склеп,
И тот, кто час провёл в ней неисходно,
  Навек ослеп.

И ты поймёшь, какое врачеванье –
  В окно глядеть
Из тьмы души на птичье ликованье,
  И сметь, и петь.

Люби меня, люби, холодная луна!
Пусть в небе обо мне твой рог жемчужный трубит,
Когда восходишь ты, ясна и холодна.
На этой злой земле никто меня не любит.

Да будет ночь твоя в мерцании светил!
Отверженец земли, тоскующий и кроткий,
О, сколько раз во тьме я за тобой следил,
Любуяся твоей стремительною лодкой!

Потом я шёл опять в докучный ропот дня, –
И труд меня томил, и путь мой был бесцелен.
Твой свет в моей душе струился, мглисто-зелен.
Холодная луна, люби, люби меня!

Вздымалося облако пыли,
Багровое, злое, как я,
Скрывая постылые были,
Такие ж, как сказка моя.

По улицам люди ходили,
Такие же злые, как я,
И злую тоску наводили
Такую же злую, как я.

И шла мне навстречу царица,
Такая же злая, как я,
И с нею безумная жрица,
Такая же злая, как я.

И чары несли они, обе
Такие же злые, как я,
Смеяся в ликующей злобе,
Такой же, как злоба моя.

Пылали безумные лица
Такой же тоской, как моя,
И злая из чар небылица
Вставала, как правда моя.

Змеиной, растоптанной злобе,
Такой же, как злоба моя,
Смеялись безумные обе,
Такие же злые, как я.

В багряности поднятой пыли,
Такой же безумной, как я,
Царица и жрица укрыли
Такую ж тоску, как моя.

По улицам люди ходили,
Такие же злые, как я,
Тая безнадёжные были,
Такие ж, как сказка моя.

Судьба была неумолима,
Но знаю я, – вина – моя.
Пройдите с отвращеньем мимо, –
И это горе вызвал я.

Я знал святое превосходство
Первоначальной чистоты,
Но в жизни воплотил уродство
Моей отравленной мечты.

Когда окликнулись впервые
Друг другу птичьи голоса, –
Когда на сказки заревые
Смеялась первая роса, –

Когда от счастья задрожала
Ещё невинная змея,
Вложил отравленное жало
В лобзанья уст змеиных я.

Я был один во всей природе,
Кто захотел тоски и зла,
Кто позавидовал свободе,
Обнявшей детские тела.

Один, жестокий и надменный,
На мир невзгоды я навлёк.
Несовершенства всей вселенной
В веках лишь только мне упрёк.

Был глаз чудовища нелеп, –
Костёр у берега морского, –
И было небо точно склеп
В дому художника седого.

И кто мечтал на берегу,
Огнём и пеплом зачарован,
Тот был опять в немом кругу,
В ночном кругу опять закован.

Над золотым огнём костра,
Ответом робкому вопросу,
Я видел, милая сестра,
Твою взметнувшуюся косу.

Блеснув унынью моему
Мгновенно ясною улыбкой,
Ты убежала снова в тьму,
Как будто ты была ошибкой,

Как будто здесь на берегу
Не надо яркого мельканья,
Ни огневого полыханья,
Ни смеха в пламенном кругу.