Алексей Лозина-Лозинский - Противоречия: Собрание стихотворений

Мучительно сознать, что мы из старых нитей
Плетем свою канву, ненужные творцы;
И в библиотеке стыдится дух открытий
Средь сотен тысяч книг, где спят их близнецы.

Любой покойник знал все наши сны и речи
И лавры древних слов хранит любой экстаз…
Мы открываем Бог, как будто мы Предтечи,
Мы плачем, мы творим, как будто просят нас…

Наверно, человек когда-нибудь устанет
Блуждать за новизной под добрый смех веков;
Быть может, некогда земля безмолвной станет

И люди будут жить с иронией богов
И в библиотеке улыбкой сфинкса ранит
Брат брата своего средь саркофагов слов.

Средь белых-белых плит тоскливо воют духи,
С небес безжалостно глядят глаза Астарты
И, как зловещие и умные старухи,
Законы Космоса играют молча в карты.

В беззвучности гробов спокойны, как природа,
Милльоны червяков едят людские туши…
От трав струится в ночь, как ладан, запах меда
И бродят при луне влюбленных мертвых души.

И в красном сюртуке плута-магнетизера
К ним homo sapiens несет с подмосток розу.
И в кладовых своих тончайший ум актера
Взрывает мусор слов, ища костюм и позу.

Я верблюд, чересчур нагруженный
Всем богатством, что только могли
Люди видеть в лазурной дали
И душой оплатить восхищенной.
Взяв сокровища груз благовонный,
Мы пустыней обратно брели,
Я, верблюд, и феллах прокаженный,
Проводник мой, мой ум, раздраженный
И печальный изгнанник Земли…
Я упал под тюками в пыли.

Тяжелы на истертых плечах
Драгоценности рынков далеких!
Как он хлещет меня, мой феллах,
Между глаз, утомленно-глубоких.
И певцу всех путей одиноких
Перед смертью являет Аллах
Самый добрый мираж на холмах:
Рощи пальм на озерах широких,
Земледельцев средь жен чернооких…
Издыхаю в горячих песках.

Есть шелест шелковый нам дорогого платья
Любимой женщины, идущей тихо к нам,
Чтоб провести, грустя, рукой по волосам…
Ты голову прижмешь к ее худым плечам,
Несущим аромат давнишнего объятья,
И думаешь о том, что так смешны проклятья,
Что мы, ничтожные, давно добры, как братья,
Что нам нельзя, нельзя не изменить мечтам!..

Так хрупкий вечер мой, неизъяснимо странный,
С какой-то женственной, серьезной чистотой
Приходит в комнату, где книги и диваны,
Ковры, оружие, старинные романы,
Раблэ, и Свифт, и Скотт; и бюсты – чередой
Уроды светлые, излюбленные мной –
Здесь Квазимодо, Пан, Вольтер, Сократ…
Как пьяный Гашишем нежности, я мучим добротой!

Что в жизни я искал? Пергаментовой пыли!
Я наложить хотел чертеж на небеса
Отчетливый, сухой и строгий, как глаза
И щеки желтые патриция, что были
Прелестней для меня, чем юная краса!..
О женщина, о та, с духами вялых лилий,
Приди, приди ко мне в часы моих бессилий,
Приди, приди ко мне, погладь мне волоса!

Я, замкнутый в квадрат со скучными углами,
Под белой простыней, как длинный, потный труп
С уставленными в мрак незрящими глазами,
Когда тяжелый мозг надменен, прям и туп,
Как древний фараон священными ночами,

Я взвешиваю мир. Сходя с ума, в постели,
Я чую сладостно, как в мраке и тиши
Мышленья мерные и чёрные качели,
Как виселица в тьме, качают Божьи цели
И ужас вскрикнувшей и смолкнувшей души.

И знаю я тогда, холодный и бескрайний,
Что всё, что строим мы, мы строим на песке,
Что обладание действительное Тайной
Обязывает нас дрожать в дыре случайной
С кривой улыбкою на восковом лице.

Миражи нежные блуждают по пустыне,
Алхимик подчинил планеты янтарю,
И похотливые ласкаются рабыни
К давно бессильному от мудрости царю.

И так же, только Ночь накинет креп на Атом,
Где неизменный круг свершает лилипут –
Мечта, познание и вера в звездный фатум
И музыкальный вздор в поэте оживут…

Сегодня я факир с недвижимым и дальним
Презрением вещей в померкшем важно взоре;
Сегодня я кажусь, как эйсберг ночью в море –
Неловким, тягостным, правдивым, колоссальным.

Но будто в глубине какого-то колодца
Во мне загадочно и весело смеется
Эффектной женщины порочно-ясный взгляд
И отблески греха на черном дне дрожат,
Как те, что чуются в кинжалах, в амулетах,
В брильянтах дерзостных и в лживейших поэтах.

Когда я буду стар, я буду, как гравер,
Язвительный, печальный, но довольный…
Кладущий медленно на хаос и простор
Едва начерченный, но правильный узор,
Легко-стираемый, ненужный, произвольный…

И будет контуров необычайно много!
Рисунки душ, эпох, и местностей, и Бога,
Все выползут из тьмы, медлительны, страшны,
Как утончённые, уродливые сны,
Как те чудовища, что населять должны
Кошмар геолога иль палеонтолога.

И будут знать они, творимые кошмары,
Что в мой последний час, я — деревянно-старый,
Я не почую рук мне самых дорогих,
Что формы дальнего затмят моих родных
И, глядя в призраки, я выпью снова чары
Несуществующих, холодных и пустых…

Когда закончит дух последнюю эклогу,
И Marche funebre, дрожа, порвет последний звук,
И улетит с чела тепло ласкавших рук —
Прах отойдет к земле, а дух вернется к Богу
И смысл всей жизни, всей, откроется мне вдруг…
И нищим я пойду к далекому чертогу.

Средь белых колоннад там будут так легко
Бродить задумчиво синеющие тени,
Как самый нежный грех, упавший на колени…
Там будут сонмы жен с запавшим глубоко
В лазоревых глазах познанием всего,
И к Богу поведут прекрасные ступени.

И я туда войду, кривляясь, беспокойно,
Сдирая струпья с ран, как Диоген в пыли,
Что в жертву вшей принес когда-то недостойно.
И вот пред Богом храм раздвинется спокойно,
Неизъяснимое представится вдали
И тихо скажет Бог: «Кто ты, пришлец Земли?»

— Твой верный Арлекин, великий Господине,
Жонглер и мученик, который не в пустыне,
А на асфальте жил, но бичевал себя;
Который вечно лгал, всё портя, всё губя,
Смеялся над Тобой и плакал так, как ныне,
Что он всю жизнь любил на свете лишь Тебя!

Когда надломит мозг та страшная усталость,
Что придает щекам безжизненную впалость,
Потусторонний блеск замученным глазам
И мир сомнамбула встает вокруг, как храм,
А улица гремит, как пьяный негр в тим-там, –
В нас просыпается мучительная жалость
К цветам и девушкам, особенно к цветам…

Сегодня вечером у нищей под рекламой,
Зовущей в кинемо, я ландыши купил.
Я шел, упрямо шел за незнакомой дамой
Фантастом ледяным, нахальным Далай-Ламой;
Конечно, ландыши я ей бы предложил,
Но… но… их аромат… их аромат… он был…
Как мы в шестнадцать лет!.. когда я так любил!

Что сделали со мной с тех пор мои поступки?
Ах, эти ландыши, как беленькие юбки
Девиц в шестнадцать лет… Ах, дорогой букет!
Как веет чистотой стыдливый ландыш хрупкий,
Что любит скромность, тишь, улыбку, полусвет…
Я ландыши вдыхал под грохоты карет…
Ах, эти ландыши, как мы в шестнадцать лет!