Вера Павлова - Стихотворения

Стихотворение — автоответчик:
Автор вышел. Вряд ли вернётся.
Если хотите, оставьте сообщение
после того, как услышите выстрел.

В столбик умножая М на Ж,
что получим — двойку? Единицу?
Тело да прилепится к душе,
а она его да убоится.
Разве так уж много нужно мне?
Переплавив память в нежном тигле,
спать, прильнув щекой к твоей спине,
словно мы летим на мотоциклеЕ

Могла бы помнить — мне было четыре,
ей — два месяца двадцать дней.
Сестра моя смерть и сегодня в могиле.
Я ничего не знаю о ней.
Не потому ли со дна веселья
смотрит, смотрит такая тоска,
словно сижу над пустой колыбелью
в халате, мокром от молока.

Читаем вслух Жития.
Любовь умирает последней,
девочкой девятилетней
на глазах у матери ея,
и я бедолагу молю:
не будь пионером-героем,
давай всё иначе устроим!
Не верю. Не надеюсь. Люблю.

Люблю. И потому вольна
жить наизусть, ласкать с листа.
Душа легка, когда полна,
и тяжела, когда пуста.
Моя — легка. Не страшно ей
одной агонию плясать,
зане я родилась в твоей
рубашке. В ней и воскресать.

Зря, слепя парчою рубищ,
на колени ставите:
не развяжешь, не разрубишь
узелки на памяти.
Как же ласка развязала —
вот, и нитка целая! —
всё, что я не так сказала,
всё, что я не сделала?

Таких любознательных принято гнать
из рая!
Ты знаешь, какое блаженство — не знать?
Не знаю.
Улики, следы, детективная прыть
погони.
Ты помнишь, какое блаженство — забыть?
Не помню.

Из всех предлогов остался один: с.
Из всех приставок осталась одна: со.
Мечты сбылись. Опасенья тоже сбылись.
О, не крутись так быстро, судьбы колесо, —
дай разобраться хотя бы, где верх, где низ,
дай разглядеть хотя бы, где обод, где ось,
чёртова кофемолка, остановись!
Дай хотя бы оплакать всё, что сбылось.

День — прозрачный, ласковый, беззащитный,
словно он всю ночь занимался любовью,
день, в который прошлое не горчит и
отступает будущее без бою,
день седьмой после тысяча первой ночи.
Еутром Шехеразада открыла двери,
и трёх сыновей увидели царские очи.
Но этой сказке я меньше других верю.

У спящих в земле особое,
птичье чувство пути.
Ушедшие спят в обуви,
чтобы встать и идти
к розовым, к одноразовым, —
к тем, бессонным, босым,
кто им шнурки завязывал,
туфли застёгивал им.

Мука — родина.
Счастье — чужбина.
Патриотизм — родовая травма.
Слёзы пьяного господина,
окликающего: Мама! —
проститутку.
Её гримаса.
Ностальгия — мечта о боли.
Епошёл в кино с друзьями из класса,
вернулся — мама висит в коридоре.

У первых поцелуев после сна
вкус первых поцелуев на земле.
Душа спросонок неискушена
лежащей не во прахе, не во зле,
но возле, но в немеющих руках.
Я целовала их, когда ты спал.
Ты не проснулся. Я сглотнула страх
и трепет, и уснула наповал.

Запятая — один раз слюну проглотить,
точка — два.
(Лиза, учась читать)

привкус хлорки
брассом из последних
привкус пальцев
после стирки "Асом"
привкус тряпки
для стиранья мела
привкус соски
высохшей на солнце
привкус поцелуя после драки

целую кончики твоих ресниц
целую луковки твоих бровей
целую буковки твоих страниц
целую маковки твоих церквей
сегодня лучница своих ключиц
а завтра ключница твоих дверей
целую луковки твоих ресниц
целую маковки твоих бровей

роса это пот цветка
гроза это божий пот
вокруг твоего соска
ночная роса цветет
построчно ее нижу
на нитку нижней губы
просыпала оближу
губы о если бы
сбежать далеко-далеко
плевать на все свысока
и пить твое молоко
росу твоего соска

по-русски как на иностранном
который знаешь в совершенстве
так что невольно усложняешь
согласованья и спряженья
и с наслажденьем напрягаешь
и корень языка и кончик
так по-французски шутит Тютчев
так Бродский по-английски пишет
как мне б хотелось говорить
по-русски

— Не глотай!
Дай
попробовать мне.
Надо же! —
Это
сладко.

Вкус вкуса — вкус твоего рта.
Вкус зренья — слезы твои лижу —
так, пополам с дождевой морская вода,
а рот… В поисках слова вложу, приложу
язык к языку, вкусовые сосочки — к соскам
твоим вкусовым, чтобы вкуса распробовать вкус,
словно тогда я пойму, что же делать нам,
как избежать того, чего так боюсь…

Заусенцы осязанья лакомы.
Слезный соус солон в самый раз.
Так о чем бишь я так сладко плакала
до утра, не размыкая глаз?
Будто бы в бассейне переплавала —
горько при впаденьи носа в рот.
Так о чем бишь я так сладко плакала —
что умру? Что умер? Что умрет?
Что умрешь. Что, божество вчерашнее,
станешь цвета завтрашних газет.
Что, поцеловав чело бумажное,
вспомню: у бумаги вкуса нет.

Опершись на правую руку, согнув в колене
ногу, ложись в траву с таким расчетом,
чтобы от тебя до реки было полвзгляда,
чтобы до леса — другая его половина,
чтобы тебя в траве не было видно,
кроме, может быть, голой левой коленки.
Теперь — главное. Главное — выбрать травинку.
Первую не бери — это не твой выбор.
Вторую не бери — она вот-вот пожелтеет.
Третью не бери — оставь что-нибудь на завтра.
Четвертую — бери. Бери, где круглее и тверже,
и тяни вращательно, как Маргарита пряжу,
и вытянешь, вытянешь, вытянешь, вытянешь нежность —
пробуй ее на зубок, как мытарь монету,
потягивай ее, как с блюдечка, вытянув губы,
как посредством соломинки — чужую душу,
как молозиво первых часов жизни.

то, что невозможно проглотить,
что не достается пищеводу,
оставаясь целиком во рту,
впитываясь языком и небом,
что не может называться пищей,
может называться земляникой,
первым и последним поцелуем,
виноградом, семенем, причастьем

А еще
брала в рот
лягушку — на спор, —
маленькую, с трудом пойманную в роднике,
вкусную-вкусную, как родниковая вода, вкусная,
как растаявший горный хрусталь…
Танька проспорила.
Лягушка таяла во рту,
вяло ворочаясь, словно второй
язык.

Больше не могу — у меня уже все буквы тикают!
(Лиза, учась читать)

Господи, что у тебя за глаза!
Нет никакой возможности сказать,
какой из них правый, а какой — левый.
Или оба они левые?
Или ты переставил их нарочно,
чтобы не было никакой возможности
встретиться с тобой взглядом?

Твои глаза — иллюминаторы затонувшей яхты,
через которые рыбы смотрят друг на друга
без всякого, впрочем, удивления.