Коллектив авторов - Поляна №3 (9), август 2014
Скорее всего, если судить по истории русского языка, тоска всегда владела русскими. Мы имеем целую «галерею» исторических синонимов этого слова. С древности – фольклорная «кручина» и библейское «уныние» (являющееся смертным грехом, потому что восходит к корню «паи» – «мертвый»), затем – «ипохондрия», «сплин» и «хандра» (обыгранные Пушкиным в «Евгении Онегине») и т. д.
Сохранилась в первую очередь именно «тоска» как самое трагически емкое, но все же сохраняющее надежду на выход из «трагедии пустоты». В современной речи это слово достаточно частотно. Употребляется оно, что очень показательно, и в качестве междометия («Вот тоска-то!»), максимально конденсирующего эмоции. Значит, все не так безнадежно.
Благо
Этимология этого слова непроста. И есть в ней все-таки некоторая мистика. Судите сами. Исконно это слово в самых различных индоевропейских языках, вероятно, было связано с такими значениями, как сверкать, блестеть, сиять. То есть с идеей света. Есть распространенное мнение, что исходное этимологическое ядро включало в себя идею белого цвета.
Так что можно сказать, что «благо» – это «белый свет». А по-русски «белый свет» – это весь мир.
Интересно, что в русских диалектах слово «благой» может быть как «хорошим», так и «плохим». С одной стороны, «благой» – это полезный, хороший, добрый, счастливый, доблестный, богатый и т. п. А с другой – слабый, плохой, пустой и проч. То есть «благо» включает в себя все, что есть в мире. Все его «плюсы» и «минусы». «Чуден, право, белый свет. И каких чудес в нем нет!»
История эволюции этого корня в русском языке – это история постепенного вытеснения «плохого блага» «хорошим». Произошла совершенно фольклорная победа добра над злом. Как в сказке.
В современном русском литературном языке все отрицательные значения вытеснены во фразеологизм «благим матом» (кричать, вопить, орать). В русском языке есть сейчас два омонима. «Благой № 1» в значении «хороший» и «благой № 2» у которого нет своего значения и который употребляется только в составе фразеологизма. А еще сохранились просторечно-разговорные слова «блажь», «блажить» и «блажной».
И это вполне закономерно, поскольку «благой» – церковнославянизм (ср. русское «бологой», откуда название города Бологое). А церковнославянизмы всегда были стилистически и по смыслу словами возвышенными. Отсюда – колоссальное количество слов с этим корнем: «благосостояние», «благотворительность», «благословение», «благотворный», «благоверный» и т. д. и т. п. Не говоря уже об устаревших словах полутысячелетней давности, типа «благосенно-лиственный» (о дереве, у которого листва дает хорошую (благую) тень (сень)).
Показательна и мощная грамматическая, синтаксическая «востребованность» корня: он выступает и как предлог («благодаря»), и как союз («благо», «благодаря тому что»). Если знаменательный корень выходит в сферу служебных частей речи – это говорит о его глубокой укорененности в языковом сознании. Это значит, что он – некая «несущая ментальная конструкция».
Корень «благо», при всей своей «солидной» этимологии и церковнославянской «священности» («благовест»), тем не менее, невероятно «современный» корень. Дело в том, что он «мирно» нейтрализует в себе идеальное и материальное, духовное и прагматическое, причем без всякого ущерба тому или другому смысловому «полюсу».
Корень «благ» – это и «благоговеть перед гением» и «материальные блага», и «благоволение» и «благополучие», и «благоразумие» и «отблагодарить тринадцатой зарплатой». Достаток (благополучие), удобство (благоустройство), разумность (благоразумие), душевная отзывчивость, открытость (благодарность), красота (благовидность), гармоничность (благозвучие) и т. д. – все эти качества мирно сосуществуют в этом корне.
В этом смысле слово «благо» – словно бы модель идеального устройства мира, счастливого «белого света». Оно – воплощение извечной мечты человечества о гармонии и справедливости.
Болезнь
Корень «боль» тысячу лет назад в древнерусском языке означал «больной», несколько позже стал означать «болезнь». Само же слово «болезнь» появилось еще позже. Точная дата его появления неизвестна, но слово это относительно молодое.
Можно сказать, что развитию слова «болезнь» «тон» задали сначала медики, а потом, уже в XIX веке, а особенно – в XX – политики, социологи, экономисты.
Наши далекие предки, ничего не знавшие о медицине, говорили «хворь», «хвороба», «недуг», «болесть», «боля». Насчет болезни они выражались вроде бы общо, но, вместе с тем, метко: «болезнь и поросенка не красит», «не всякая болезнь к смерти» и т. п.
«Боль» и «болезнь» всегда мыслились и как физическое нездоровье, и как нравственный недуг, и как некая беда, напасть («в нашей волости лихие болести» – беды, например, неурожай, падеж скота).
Если рассматривать древнейшую этимологию этого корня, то мы увидим, что в целом «боль» («bal», «bol», «bol») в индоевропейских языках есть по сути синоним зла. «Боль» – это бедствие, пагуба, злость, несчастье, мучение, ехидство, гибель, уничтожение, вред. И все это касается и человеческого тела, и человеческой души, и общества, и природы, и мира в целом.
Слова «боль», «болеть», «болезнь» – очень синтетические (вернее, синкретические, то есть выступающие в первоначальном, исконном единстве, неразрывной связи) и мудрые. Они говорят нам о теснейшей взаимосвязи физического и духовного, личного и общественного, единичного и общего, «микрокосма» и «макрокосма». А еще, как это ни странно, слова эти очень оптимистичны. Ведь болезни лечатся: «не всякая болезнь к смерти».
В XIX веке в моде были естественные науки, прежде всего – биология, физиология, затем – психология, и люди стали говорить о физических болезнях и нашли их тысячи и тысячи. И были найдены тысячи и тысячи способов излечить болезни. Но почему-то чем успешнее лечились болезни, тем больше их возникало.
И тогда же, в XIX веке, особенно во второй его половине стали активно развиваться социальные науки. И люди активно заговорили о социально-экономических болезнях, которые необходимо лечить. Но лечить их оказалось очень трудно, пожалуй, еще труднее, чем физические.
И на протяжении всей истории человечества настойчиво звучала мысль о том, что корень зла – нравственные, духовные болезни. И шли бесконечные философские и религиозные диспуты и бесконечные идеологические и религиозные войны. А общества продолжали быть духовно больными.
Получается, что медики, психологи, социологи, экономисты, богословы, философы и т. д. и т. п. понимают слово «болезнь» по-разному. И каждый лечит свое.
А может быть, это синкретично-мудро-оптимистичное слово уже само по себе – универсальное лекарство и панацея от всех болезней? Надо только правильно его прочитать…
Деньги
Слово «деньги» – очень непростое. И, кроме того, в нем много если не мистического, то уж точно – символического.
Возьмем, к примеру, его этимологию.
Принято считать, что они заимствованы русским языком из языков тюркских. Действительно, оно есть в татарском, казахском, башкирском и многих других языках тюркских (и не только!) народов Евразии.
Но его нет в древнетюркских языках. Значит, оно для тюрок тоже заимствованное. И есть версия, что как раз наоборот – тюрки заимствовали его у восточных славян. И эта версия имеет полное право на существование.
С другой стороны, слово «деньги» из славянских языков только в русском. Даже у белорусов и украинцев – «гроши». Зато корень слова «деньги» присутствует, например, в староперсидском. Может быть, и у русских, и у тюрок оно – оттуда?
В общем – детективная история. Уравнение с несколькими неизвестными.
Но есть совершенно конкретный факт: у огромного количества неславянских народов, населяющих Россию и т. н. ближнее зарубежье, есть это слово.
Между прочим, еще одна версия происхождения «денег» такова: слово «деньги» имеет тот же источник, что и слово «таможня». Значит, создаваемый сейчас таможенный союз – это в общем-то «денежный союз»?! Возможно.
«Образ денег» в русском языке очень интересен и сложен. Деньги у нас не просто «дензнаки», они – живые, олицетворенные: «плакали мои денежки», «на торгу деньга проказлива», «торг без глаз, а деньги слепы», «денежки, что голуби: где обживутся, там и ведутся».
Они, с одной стороны, обладают огромной самостоятельной силой («денежка не бог, а полбога есть»), а с другой – «не деньги нас, а мы их нашли», то есть они полностью зависят от нас.
Деньги – это и очень «много», и очень «мало»: исконно «деньга» (форма единственного числа) – это всего лишь полкопейки, а «деньги» (форма множественного числа) – целое состояние, капитал.
Деньги почти поэтизируются в русской фразеологии («деньги – крылья»), но они же объект насмешки («деньги – прах»).
Они – «добро» («после Бога деньги – первые») и «зло» («много денег – много горя»).
В слове «деньги» сосредоточена глубинная народная мудрость, ведь деньги – это то, без чего никак нельзя прожить, но, вместе с тем, то, что ни в коем случае нельзя абсолютизировать. Деньги – словно бы «лакмусовая бумажка» человеческого существования. Надо и уметь их зарабатывать и не делать их смыслом жизни, фетишем.
