Коллектив авторов - Поляна №1 (3), февраль 2013
– Иди, Егорова, но только завтра чтобы от родителей записка была. А то я тебя в школу и за такой стол не пущу.
Я пошла. Я повернулась и пошла. Мне действительно вдруг так стало плохо. Я шла и думала: «Ну почему она меня так ненавидит? Сколько раз просила пересадить. Я ей говорю: у меня сколиоз. А она: у всех сколиоз! Дура!»Надо идти домой. Что ждет меня там?
Разбитый аквариум…
Школа и дом смотрят через дорогу друг на друга множеством окон. Небольшая площадка перед школой, клумба, канава и мост через нее. Асфальтовая широкая дорога как граница пролегла и раздвинула пространство. И вот мой дом. Я поднималась по лестнице, перескакивая через ступеньки. В подъезде всегда холодно. Здесь где-то поселился страх, и каждый раз он гонит меня быстрее вверх по лестнице. Внизу часто темно, и кажется, что кто-то прячется за дверью или в том углу, где дверь в подвал никогда не закрывается. А выше, где почтовые ящики ждут писем и газет, можно перевести дух. Кто-то что-то печет. И никакая дверь не может удержать сладких запахов. Они находят лазейку, чтобы вырваться. И едкий запах гуталина тоже тут. Малыш из двадцать первой квартиры плачет. Здесь на общей лестнице все встречается: голоса, запахи, звуки.
Я поднималась на четвертый этаж. Где-то кричали, ругались, что-то разбивалось. Голоса мужской и женский перебивали друг друга, потом смешивались, перепутывались и снова разлетались в разные стороны. Я шла медленно выше и выше. Вдруг хлопнула дверь, и все это оглушительно вырвалось на лестницу и понеслось по площадкам пятиэтажного дома, покатилось прямо на меня. Я отскочила, прижалась в каком-то углу. И раскаленный шар промчался мимо. Это были мои родители. Меня не заметили. Хлопнула подъездная дверь. Стало тихо. Я поднялась, открыла дверь в квартиру. Осколки захрустели под ногами. Скатерть со стола уползла в сторону, и вазы нет. Разбросаны вещи. Из аквариума капает вода и растекается по письменному столу, прячется где-то под учебниками, потом находит путь на пол. Рыбки на мокром полу раздувают жабры. Я налила в банку воды и собрала рыбок. Зашла на кухню, поставила банку на подоконник. Тюлевая занавеска болтается с одной стороны на оставшихся не оторванных петлях. На столе разделанная селедка, сверху в селедочнице много луковичных колец. Несколько тонких ломтиков сыра на блюдце. На плите в сковородке жареная картошка. Хрустнуло стекло под ногами, и зубы заныли. Вернулась в коридор, бросила сумку с учебниками на пол, посмотрелась в зеркало. Его купил отец и долго потом забивал гвоздь в окрашенную коричневой краской стену. Я закрыла дверь и ушла.
Что-то рушится, ломается, исчезает и тепло уходит. Нет, батареи горячие. Но только батареи… Что здесь вчера случилось? Поругались? Но не помню, чтобы они так ругались. Нет, было что-то похожее. Потом мы с отцом уехали на море одни, без мамы. Да-да, мама сказала мне тогда, что ее с работы не отпускают. Потом я ходила по берегу моря и все что-то искала, искала.Мы на почте, отправляем посылку. Я и отец. Смотрю на него и думаю:
«Как ему в голову такое пришло? Я мучилась несколько дней, что мне с этим всем делать. Так хочется показать маме. Не тащить же все это в рюкзаке и чемодане, а он решил мою проблему за час». Вот мужик, который принимает посылки, спрашивает:
– Что там у вас, кирпичи что ли?
Отец мне хитро подмигивает и отвечает:
– Зачем же с моря кирпичи посылать?
Я ему улыбаюсь, а мне так хочется рассмеяться. Так прикольно! Какая разница, что люди отправляют, а если и кирпичи. Выбегаю на улицу. За мной выходит отец. Безудержный хохот вырывается из меня наружу. Меня начинает трясти, и кажется, что голова сейчас оторвется.
Потом я сижу на берегу. Ко мне подходит отец и садится рядом. В руке у него большой, с ладонь, круглый белый камень. Отец хочет бросить его в воду. Я не даю ему этого сделать, наваливаюсь на него, пытаюсь отнять. Он смеется. Мы начинаем возиться, он опрокидывает меня на песок. Меня начинает все это злить.
– Где? Где камень? – с обидой спрашиваю я.
– Зачем он тебе? Вся комната в твоих находках. Мы завтра уезжаем.
Я молча заглядываю ему за спину. Вот он! Я беру его в руки. Тяжелый. Теплый. Словно яйцо огромной птицы оказалось у меня сейчас в руках. Отец наклоняется ко мне, а я веду пальцем по разноцветным едва видимым линиям камня.
Вечером мы складываем камни в посылочные ящики. Я не могу наговориться и все показываю отцу. Смотри – это каменное сердце. Это, приглядись, медведь уснул, это ладонь с тремя пальцами…
Мама потом встречала нас на вокзале. И целовала и отца, и меня. Где-то через месяц доехали наши посылки. Честно сказать, я уже забыла о них. Отец принес посылочные ящики с почты. Один ящик развалился прямо перед дверью в квартиру. Камни посыпались по ступеням с грохотом. Я бросилась собирать. Но живые линии, которыми они были исчерчены там, на море, куда-то исчезли. Образы потерялись. Гладкие мертвые камни. Я собрала их в пакет и отнесла на улицу. Они тяжело упали в железный мусорный контейнер.Пришла домой мама и спряталась на кухне. Через полчаса хлопнула входная дверь, отец вернулся с работы. Молча кивнул мне и пошел в свою мастерскую-кладовку. Меня никто не спросил, где же я ночевала.
Ну и хорошо, что им все равно.
– Мам, дай денег, – начала я.
– Зачем тебе? Куда собралась? – мама чистила картошку.
– Я в клуб сегодня иду, на дискотеку, вход платный.
– Ты же знаешь, что до получки еще далеко, моя зарплата почти вся на кредит уходит. Телевизор купили новый. А зачем?
– Мам, как зачем, тот же накрылся совсем. Отец чинил его каждый раз…
– Вот и иди, и попроси у него!
– Мам, ну чего ты? Ты же знаешь, что он мне ничего не даст. Он скажет, что все тебе отдал.
– Что он отдал! Он лучше бы инструкцию к ним дал, как на эти деньги жить!.. Ты уроки сделала?
– Да! Мам, я отчалю, а потом ругайтесь, сколько хотите!
Мама вытерла руки и достала кошелек из сумки, ручки у которой были перемотаны синей изолентой. Я заглянула в потрескавшийся кошелек, но мама щелкнула им прямо перед моим носом и протянула деньги.
– Что вчера случилось? – робко начала я.
– Тебе денег дали? И иди! Твой отец – дурак, а все в этом виноваты!
Я прошла по коридору и заглянула в приоткрытую дверь отцовской мастерской. Вернее, это кладовка, небольшая, узкая. Но отец здесь хранил инструмент. Он часто что-то мастерил. Вот и сейчас склонился над горячим паяльником. Мне нравилось, когда дома никого не было, пробираться сюда, включать паяльник и соединять маленькие детали из многочисленных коробок «Радиолюбитель» в длинные гирлянды. Прикоснулся паяльником к их ушкам и проводкам, и вот они уже рядом, вместе и неразрывно связаны друг с другом. Но только у меня они не пели. Приходил отец, разъединял мои нелепости и показывал схемы, по которым потом все это у него начинало звучать или светиться. Радиоприемники у нас были по всей квартире: на кухне, в комнате, в коридоре, в мастерской отца. Побольше и поменьше, они висели на стенах, прятались на полках среди книг, на подоконниках между цветами. Радиоприемник у нас был даже в туалете. Он примостился где-то на верху полки с ненужной обувью.
Отец сидел в наушниках, склонившись над какой-то схемой. Он не заметил меня или сделал вид, что не замечает.
А когда-то кричал мне с восторгом: «Дочь! Хочешь звезду на елку, как на Кремле?» – «Хочу!» – смеялась я. Потом он несколько дней колдовал в своей мастерской. И на елке появлялись гирлянды из разноцветных лампочек, и звезда большая рубиновая с маленькими огоньками внутри загоралась на макушке. Мама качала головой: «Лучше бы колбасы купил». Отец молчал. Всегда молчал.
Но что-то вчера случилось.
Сидит как идиот с этим паяльником. Спросил бы лучше у дочери: «В чем ты пойдешь в клуб? Может быть, тебе нужна новая куртка?»
Вдруг ожила батарея, и металлическим звуком наполнилась комната. Это зазвонил телефон. Телефон только для двоих, меня и Маринки, моей соседки снизу и одноклассницы. Но иногда подключались и другие соседи. Особенно тетка Ленка, что сверху, любила поговорить, высовываясь с балкона. Она кричала на весь двор:
– Прекратите долбить по батарее! Сколько можно! Целый день долбят и долбят! Дятлы хреновы!..– Привет!
– Привет! Чего в школе не была? Историчка парила всех! А Варвара сказала, что не пустит тебя в школу без записки от родителей, – встретила меня Маринка на пороге своей квартиры.
Я знала ее вечность. Мы рядом сидели на горшках еще в яслях. Я любила ее и скучала, когда долго не видела. Я таскала к ней свои игрушки. А как мы играли в лошадок! Она вставала на четвереньки, я прыгала к ней на спину, и мы мчались по кругу. В изнеможении от хохота падали на пол. Потом она сидела у меня на спине. Ноги мои не выдерживали, и спина прогибалась. Я готова была упасть. Маринка визжала, что это нечестно: она дольше меня катала! Мы ходили друг к другу обедать. Сегодня у меня. Завтра у нее. Все это было когда-то. А сейчас я ей сказала:
