Александр Галич - Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен)

На лесные урочища,
На степные берлоги
Шли Олеговы полчища
По дремучей дороге.
И на марш этот глядючи,
В окаянном бессильи,
В голос плакали вятичи,
Что не стало России!
Ах, Россия, Рассея –
Ни конца, ни спасенья!

И живые, и мертвые,
Все молчат, как немые,
Мы, Иваны Четвертые –
Место лобное в мыле!
Лишь босой да уродливый,
Рот беззубый разиня,
Плакал в церкви юродивый,
Что пропала Россия! Ах,
Россия, Рассея –
Все пророки босые!

Горькой горестью мечены
Наши тихие плачи –
От Петровской неметчины
До нагайки казачьей!
Птица вещая – троечка,
Тряска вечная, чертова!
Не смущаясь ни столечка,
Объявилась ты, троечка,
Чрезвычайной в Лефортово!
Ах, Россия, Рассея –
Чем набат не веселье!?

Что ни год – лихолетье,
Что ни враль, то Мессия!
Плачет тысячелетие
По России – Россия!
Выкликает проклятия…

А попробуй, спроси –
Да была ль она, братие,
Эта Русь на Руси?

Эта – с щедрыми нивами,
Где родятся счастливыми
И отходят в смиреньи.
Где как лебеди – девицы,
Где под ласковым небом
Каждый с каждым поделится
Божьим словом и хлебом.

…Листья капают с деревца
В безмятежные воды,
И звенят, как метелица,
Над землей хороводы,
А за прялкой беседы,
На крыльце полосатом,
Старики-домоседы,
Знай, дымят самосадом.
Осень в золото набрана,
Как икона в оклад…

Значит все это наврано,
Лишь бы в рифму да в лад?!
Чтоб, как птицы на дереве,
Затихали в грозу,
Чтоб не знали, но верили
И роняли слезу,
Чтоб начальничкам кланялись,
За дареную пядь,
Чтоб грешили и каялись,
И грешили опять?..

То ли сын, то ли пасынок,
То ли вор, то ли князь –
Разомлев от побасенок,
Тычешь каждого в грязь!
Переполнена скверною
От покрышки до дна…
Но ведь где-то, наверное,
Существует – Она?!

Та – с привольными нивами,
Та – в кипеньи сирени,
Где родятся счастливыми
И отходят в смиреньи…

Птица вещая, троечка,
Буйный свист под крылом!
Птица, искорка, точечка
В бездорожьи глухом.
Я молю тебя: – Выдюжи!
Будь и в тленьи живой,
Что б хоть в сердце, как в Китеже,
Слышать благовест твой!…

Ну, давай, убежим в мелколесье
Подмосковной условной глуши,
Где в колодце воды – хоть залейся
И порою, весь день, ни души!

Там отлипнет язык от гортани,
И не страшно, а просто смешно,
Что калитка, по-птичьи картавя,
Дребезжать заставляет окно.

Там не страшно, что хрустнула ветка
По утру под чужим каблуком.
Что с того?! Это ж просто соседка
Принесла вам кувшин с молоком.

Но, увы – но и здесь – над платформой,
Над антеннами сгорбленных дач,
Над березовой рощей покорной
Торжествует все тот же кумач!

Он таращит метровые буквы,
Он вопит и качает права…
Только буквы, расчертовы куклы,
Не хотят сочетаться в слова.
– Миру – мир!
– Мыру – мыр!
– Муре – мура!
– Мира – миг,
мира – миф,
в мире – мер…
И вникает в бессмыслицу хмуро
Участковый милиционер.

Удостоенный важной задачей,
Он – и ночью, и утром, и днем –
Наблюдает за некою дачей,
За калиткой, крыльцом и окном.
Может там куролесят с достатка,
Может, контра и полный блядеж?!..

Кумачевый блюститель порядка,
Для кого ж ты порядок блюдешь?!

И себя выдавая за знамя,
Но древко наклонив, как копье,
Маскировочной сетью над нами
Кумачевое реет тряпье!

Так неужто и с берега Леты
Мы увидим, как в звездный простор
Поплывут кумачевые ленты:
– Мира – миф!
– Мира – миг!
– Миру – мор!

По замоскворецкой Галилее,
Шел он, как по выжженной земле –
Мимо светлых окон «Бакалеи»,
Мимо темных окон «Ателье»,

Мимо, мимо – «Булочных», «Молочных»,
Потерявших веру в чудеса.
И гудели в трубах водосточных
Всех ночных печалей голоса.

Всех тревог, сомнений, всех печалей –
Старческие вздохи, детский плач.
И осенний ветер за плечами
Поднимал, как крылья, легкий плащ.

Мелкий дождик падал с небосвода
Светом фар внезапных озарен…

Но уже он видел, как с Восхода,
Через Юго-Западный район,
Мимо «Показательной Аптеки»,
Мимо «Гастронома» на углу –
Потекут к нему людские реки,
Понесут признанье и хвалу!
И не ветошь века, не обноски,
Он им даст Начало всех Начал!

И стоял слепой на перекрестке,
Осторожно палочкой стучал.
И не зная, что пророку мнилось,
Что кипело у него в груди,
Он сказал негромко: – Сделай милость,
Удружи, браток, переведи!..

Пролетали фары – снова, снова,
А в груди Пророка все ясней
Билось то несказанное слово
В несказанной прелести своей!
Много ль их на свете, этих истин,
Что способны потрясти сердца?!

И прошел Пророк по мертвым листьям,
Не услышав голоса слепца.

И сбылось – отныне и вовеки! –
Свет зари прорезал ночи мглу,
Потекли к нему людские реки,
Понесли признанье и хвалу.
Над вселенской суетней мышиной
Засияли истины лучи!..

А слепого, сбитого машиной,
Не сумели выходить врачи.

Я вышел на поиски Бога.
В предгорьи уже рассвело.
А нужно мне было немного –
Две пригоршни глины всего.

И с гор я спустился в долину,
Развел над рекою костер,
И красную вязкую глину
В ладонях размял и растер.

Что знал я в ту пору о Боге
На тихой заре бытия?
Я вылепил руки и ноги,
И голову вылепил я.

И полон предчувствием смутным
Мечтал я, при свете огня,
Что будет Он добрым и мудрым,
Что Он пожалеет меня!

Когда ж он померк, этот длинный
День страхов, надежд и скорбей –
Мой бог, сотворенный из глины,
Сказал мне: – Иди и убей!..

И канули годы. И снова –
Все так же, но только грубей,
Мой бог, сотворенный из слова,
Твердил мне: – Иди и убей!

И шел я дорогою праха,
Мне в платье впивался репей,
И бог, сотворенный из страха,
Шептал мне: – Иди и убей!

Но вновь я печально и строго
С утра выхожу за порог –
На поски доброго Бога
И – ах, да поможет мне Бог!

Отравленный ветер гудит и дурит,
Которые сутки подряд.
А мы утешаем своих Маргарит,
Что рукописи не горят!
А мы утешаем своих Маргарит,
Что – просто – земля под ногами горит,
Горят и дымятся болота –
И это не наша забота!

Такое уж время – весна не красна,
И право же просто смешно,
Как «опер» в саду забивает «козла»,
И смотрит на наше окно,
Где даже и утром темно.
А «опер» усердно играет в «козла»,
Он вовсе не держит за пазухой зла,
Ему нам вредить неохота,
А просто – такая работа.

А наше окно на втором этаже,
А наша судьба на виду…

И все это было когда-то уже,
В таком же кромешном году!
Вот так же, за чаем, сидела семья,
Вот так же дымилась и тлела земля,
И гость, опьяненный пожаром,
Пророчил, что это недаром!

Пророчу и я, что земля неспроста
Кряхтит, словно взорванный лед,
И в небе серебряной тенью креста
Недвижно висит самолет.
А наше окно на втором этаже,
А наша судьба на крутом рубеже,
И даже для этой эпохи –
Дела наши здорово плохи!

А что до пожаров – гаси не гаси,
Кляни окаянное лето –
Уж если пошло полыхать на Руси,
То даром не кончится это!

Усни, Маргарита, за прялкой своей,
А я – отдохнуть бы и рад,
Но стелется дым, и дурит суховей,
И рукописи горят.
И опер, смешав на столе домино,
Глядит на часы и на наше окно.
Он, брови нахмурив густые,
Партнеров зовет в понятые.

И черные кости лежат на столе,
И кошка крадется по черной земле
На вежливых сумрачных лапах.
И мне уже дверь не успеть запереть,
Чтоб книги попрятать и воду согреть,
И смыть керосиновый запах!

Здесь в окне, по утрам, просыпается свет,
Здесь мне, все, как слепому, на ощупь знакомо…
Уезжаю из дома! Уезжаю из дома!
Уезжаю из дома, которого нет.

Это дом и не дом.
Это дым без огня.
Это пыльный мираж или Фата-Моргана.
Здесь Добро в сапогах, рукояткой нагана
В дверь стучало мою, надзирая меня.

А со мной кочевало беспечное Зло.
Отражало вторженья любые попытки,
И кофейник с кастрюлькой на газовой плитке
Не дурили и знали свое ремесло..

Все смешалось – Добро, Равнодушие, Зло.
Пел сверчок деревенский в московской квартире.
Целый год благодати в безрадостном мире –
Кто из смертных не скажет, что мне повезло?!

И пою, что хочу, и кричу, что хочу,
И хожу в благодати, как нищий в обновке.
Пусть движенья мои в этом платье неловки –
Я себе его сам выбирал по плечу!

Но Добро, как известно, на то и Добро,
Чтоб уметь притвориться – и добрым, и смелым,
И назначить, при случае, – черное – белым,
И веселую ртуть превращать в серебро.

Все причастно Добру.
Все подвластно Добру.
Только с этим Добрынею взятки не гладки.
И готов я бежать от него без оглядки
И забиться, зарыться в любую нору!..

Первым сдался кофейник: Его разнесло,
Заливая конфорки и воздух поганя…
И Добро прокричало, гремя сапогами,
Что во всем виновато беспечное Зло!

Представитель Добра к нам пришел поутру,
В милицейской (почудилось мне!) плащ-палатке…
От такого, попробуй – сбеги без оглядки,
От такого, поди-ка, заройся в нору!

И сказал Представитель, почтительно-строг,
Что дела выездные решают в ОВИРе,
Но что Зло не прописано в нашей квартире,
И что сутки на сборы – достаточный срок!

Что ж, прощай, мое Зло! Мое доброе Зло!
Ярым воском закапаны строчки в псалтыри.
Целый год благодати в безрадостном мире –
Кто из смертных не скажет, что мне повезло!

Что ж, прощай и – прости!

Набухает зерно.
Корабельщики ладят смоленые доски.
И страницы псалтыри – в слезах, а не в воске,
И прощальное в кружках гуляет вино!

Я растил эту ниву две тысячи лет –
Не пора ль поспешить к своему урожаю?!
Не грусти! Я всего лишь навек уезжаю От Добра и из дома –
Которого нет!