Виктор Гюго - Том 13. Стихотворения

Хвалу и радость пойте,
Народы, города, и горы, и поля!
Бог Саваоф — жених, невеста — церковь! Я,
Апостол, небесам даю благословенье.

Прекрасно! Но и ад нуждается не мене
В благословении твоем, святой отец!

Ад?

Да, отец мой, ад. Нужда и скорбь сердец —
Вот что такое ад! Беду благослови ты.
А где добро со злом вступает в бой открытый,
Не столь ты нужен там. Благословенья ждут
Все, за кого молитв не возносилось тут.
Трущобы, нищета, от горя мутный разум,
Цепь страшной каторги — все зло земное разом,
Итог возмездия — вот что такое ад!

Кто этот человек?

Не знаешь? Я твой брат.
Епископ Запада — епископа Востока,
Тебя, приветствую! Задумайся глубоко!
О господе тебе напомнить я хочу!

Как? Это вы, отец? Вы — в саване!

Грущу.

Вы? Первый на земле?

Увы!

Но в чем же дело?

Все страждут, а тобой веселье овладело.

Погряз ты в роскоши. Венец свой растопчи.
Он — ореолу враг. Небесные лучи
На злато не меняй. Ты, пастырь, в ликованье,
Но содрогаются народы от звучанья
Часов свершившихся, и бледный небосвод
Их боем полнится. С погостов звон плывет.
В набат ударили сегодня колыбели
По новорожденным, которых мы отпели.
Невинных берегись, которых превратил
Ты в проклятых! Страшись страстей, что распалил
Ты вожделеньями своими и тщеславьем.
О, эта суетность! Как гибельно мы правим!
Нет, братья, не затем дана нам в руки власть!
Ведь мы не короли, чтоб друг у друга красть
Все эти Страсбурга, Ганноверы, Эльзасы!
Из чьих сокровищниц богатствами запасся
Служитель господа? Обогатился ты
Не чем-нибудь иным — трудами бедноты.
И чем в твоей мошне бывает больше денег,
Тем меньше святости в душе твоей, священник.
Знай: много нищеты и горя на земле.
Блуждают девушки по вечерам во мгле.
А стихари твои, блеск риз в цветах Востока
И драгоценности, ласкающие око, —
Как призраки в ночи встают со всех сторон;
Из ясель ими взят Христос и умерщвлен.
Знай: нынче женщины с публичным свыклись ложем;
Ведь жить-то надо все ж; ведь мы им не поможем:
Там — голод бедности, здесь — похоть богача.
А у тебя атлас, и бархат, и парча,
И золото тиар… Для вас, для нищей голи,
О августейшие колодники бездолья,
Священным кажется богатый наш убор;
Для нас, священников, он — горе и позор!
Вот этот бриллиант, что митре дал сиянье,
Вот этот изумруд, чьи искристые грани
Покажутся морской пучины зеленей,
Все это темное мерцание камней —
Кровь ваша, молоко из грудей истощенных,
Дрожь, охватившая малюток обнаженных,
Паденье в пропасти неведомые! Вот
Что значит этот блеск! Расстался ты, народ,
С невинной радостью. Вы голодны, вы нищи;
Нет денег, чтоб платить за хлеб и за жилище,
И нет достоинства, и в сердце меркнет свет,
И нет плодов труда, и чести женской нет —
Утехи вашей! — Вот позор твой, пастырь! Все ты
Верни им! А себе оставим нечистоты!
Как! Есть предвечный бог. Он мыслит. Яркий свет
Нам шлет он без конца. Он движет сонм планет
И все живущее премудро образует,
И бытие свое он этим доказует.
Господь из темноты, где блещет метеор,
Зрачками ясных зорь глядит на нас в упор,
И цементирует он всю громаду мира,
Чтоб трещин не было в лазурности эфира,
И в ночь, когда вот здесь, над нашей головой,
Бушует ураган, сорвав намордник свой,
Вот эти небеса другими небесами
Уравновесил бог, даря нас чудесами,
Что и не снились нам: обильем голосов,
Зарниц над кручами, огней во мгле лесов.
Да, есть он, этот дух, непостижимый, зоркий!
Здесь, старцы, пастыри, мы рядимся в оборки,
Как девки падшие, и падки точно так
До драгоценностей и всяких мнимых благ,
И в криводушные впадаем мы восторги.
Но, не участвуя в презренном этом торге,
Властитель темных гроз, он жив! А мы в церквах
Иль под порталами в своих монастырях,
Меж складок мантии иль ткани золоченой,
Священнодействуя, толпе ошеломленной
Показываем: «Вот малюточка господь —
Глаза эмалевые, розовая плоть!»
Картонный Иисус! Из воска бог предвечный!
Несут его гулять, и славят бесконечно,
И перед алтарем на цыпочки встают —
А вдруг всевышнего столкнут и разобьют!
Что церковь, то святой… Мы их обожествляем, —
На это прихожан мы данью облагаем,
На ладан дышащих мы грабим без конца.
Рождает ненависть гремящие сердца,
И голода клыки вонзаются в людские
Жилища жалкие, в мансарды, в мастерские.
А мы? Наделали мы кукол золотых, —
Зовут Иоаннами Крестителями их, —
И уйма дев Марий в футлярчиках блистает;
Чтоб пустоту одеть, Голконды не хватает.
Порок гигантом стал, и прикрывает тьма
Девичью каторгу — публичные дома.
Я повторяю вам: все свечи вы зажгите,
И цугом, по два в ряд, все церкви обойдите, —
Но этой гнусности вам все же не унять.

Да! Хлеб вы у людей осмелились отнять.
Вы богатеете на нищете народной.
Невинность ангельская, будучи голодной,
Во тьму провалится! Вы даже голубка
Хотите превратить в орлана-буряка,
Чтоб идол пребывал в парче и позолоте.
Ведь эти женщины из крови и из плоти —
Цветы невинности, цветы любви святой —
Заплатят чистотой своей, и наготой,
И добродетелью, погибшей безвозвратно,
За ваших куколок нелепых. Вам понятно?
Вы слышите меня? Господь на высях гор
Так со сновидцами вел древле разговор.
А вы мечтательно воссели на престоле —
Затем, чтоб в демонов преобразиться, что ли?
О, будем же любить, любить, любить, любить!
О братья, следует нам рубище носить
И деревянное иметь в руках распятье,
Но голову держать должны мы выше, братья,
Чтоб нами помыкать не смели короли.
О старцы! Никаких поклонов до земли!
Лишь перед господом душа должна склониться.
Колеса — короли, вы — ось! Но колесница
Помчалась на народ, а он — опора вам!
Торговцы черные, заполнили вы храм.
Паденье жалкое — все ваше возвышенье.
Избыток ваш — грехов печальное кишенье.
Христос здесь распят вновь. Увидел он, что тут,
Под сытой церковью, голодный стонет люд, —
И скрылся; для него сокровища прелата —
Как блеск шакальих глаз. О рубище, будь свято!
Ведь в алой мантии я был души лишен.
Коль пастырь в саване, одет прекрасно он;
Всех добродетелей пример тогда он явит,
Служа страдающим; он судит тех, кто правит,
И слабостью своей он в ужас вгонит власть.
Ведь бог — со слабыми! В дерюгу облачась,
Я сею доброе. А вы? Плодите зло вы.
Вы сердцем злы… Да нет, скорей — пустоголовы!
Сапфиры, ониксы, рубины, жемчуга…
И мне вся эта пыль казалась дорога.
Да, братья, это все и я когда-то прежде
Имел в своей душе и на своей одежде,
Но роздал беднякам все это я в один
Прекрасный день, отцы.

Наставник, властелин,
Ты — папа, наш отец и наш левит великий!
Но ведомо тебе, епископу, владыке:
Скрижаль закона есть; ни буквы в книге той
Не можешь изменить и ты, отец святой.

Обязан человек страдать для процветанья
Отца небесного. Слепящее сиянье
Церковной утвари полезно бедноте.
И, как нужна звезда небесной высоте,
Так догмату нужна жемчужина; и надо,
Чтоб все живущие, их орды, их громады
Летели к свету митр, чьи звездные лучи
Весьма спасительны для смертных в их ночи.
Не манит бедный храм, он паству отвращает.
Ведь пастырю всходить как солнцу подобает!

Оставим королей в покое. Неспроста
Бывает тень меча подобием креста.
Основа церкви — бог, но короли — вершина.
Пал князь — падет и бог!

Толпа для властелина
Сотворена, солдат ли этот властелин,
Судья или пророк. И первый господин —
Священник, а второй — король!

Чем плуг острее,
Тем лучше урожай! Основывая, сея,
Вы землю раните. Но это ничего.

Когда ж господь хотел, чтоб поняли ею?

Для нищих духом — рай! Поменьше школ! Поставим
На знанье крест. Одну лишь книгу мы оставим.

Народам — быть внизу. А если хочешь ввысь,
Так на коленях к нам на паперть подымись.

А мысль вне догмата подобна сорным травам.
Сей правдой праведной, сим правосудьем правым
Мы крепки. Я тебя анафеме предам,
Восставший человек!

Да, свет, врученный нам,
Способен жечь! Суров обязан быть священник.
Он богу своему доподлинно изменник,
Коль, видя ереси, испытывает страх
Свой факел поднести к соломе на кострах.

То — бездна, что теперь свободой называют.
Ужасный херувим об этом возвещает,
Где вечности стена чернеет, громоздясь:
«Смиритесь! Веруйте! Князь — пастырь. Пастырь —
князь».
К сему прислушайтесь, поникши головами,
В повиновении, с дрожащими сердцами.
Желаньем понимать, желаньем думать, быть
Дорогу господу стремитесь преградить.
О вы, кто вздумали бороться с полной гнева
Огромностью ветров, как безрассудны все вы!
Поймите: проклял бог всю эту суету,
И все усилия, и замыслов тщету,
И первородного греха сестру — познанье,
И этот, выросший из серного пыланья,
Огнем зализанный ваш суетный прогресс!
Лишь эту истину вещает вам с небес
Гроза, что над горой Хоривом загремела.

О братья, я прозрел, поймите — в этом дело!

О чем толкует он?

Что думаешь, скажи?

От вас я ничего не слышу, кроме лжи!

Как! Страшным и живым вы стать противоречьем
Задумали своим блистательным предтечам?

Тревожный ропот я почуял в этой мгле.

Корабль идет ко дну, а вы на корабле
Ослепли, рулевой? О, не стремитесь, отче,
Навстречу гибели, по направленью к ночи!

Я к жизни путь держу.

Придется дать ответ.

Да!

Небо вспомните! Вы падаете.

Нет!
Я ввысь иду!

Он слеп!

Нет! Все я вижу ныне!
Я говорю: я был на золотой вершине,
На троне восседал, вдыхая фимиам
Средь песен праздничных, среди эпиталам;
Но пало на меня, стоящего над всеми,
Душ человеческих огромнейшее бремя,
И я сказал себе: «С вершины вниз спустись;
Лишь низойдя с высот, подымешься ты ввысь».
Поддержка догматов, опора церкви божьей —
Лишь наши слабости. Так надо быть им все же
Хотя бы чистыми! О братья, наблюдал
Я поношения, и часто я видал
Ущерб правдивости и кривды нарастанье.
Я думал: «В небе тьма. Повсюду злодеянья.
Один виновник есть, и ждет его судья».
Зыбучие пески неправды видел я,
Дремучие леса я видел преступленья,
Разврата оргию, невинности паденье.
И я сказал себе при виде двух миров,
Где мерзких маклаков полно и шулеров:
«О нечестивый поп, склоненный над мошною,
Судья, с преступником сошедшийся ценою,
Цыганка, девушка с безумным взором, — чью
Вы душу продали? Свою? О нет — мою!»
И в страхе я бежал. Растет во мне желанье
Из сердца своего извергнуть злодеянье;
Хочу благословлять, дать божески дышать,
Спасать…

Ваш долг — разить!

Нет, предостерегать!

Бог — мститель…

Нет, Христа я помню страстотерпца.

Король…

Такой престол мне вовсе не по сердцу,
Который троном стал. Какой разврат! Христос
Над миром царствует и нищ, и наг, и бос.
А королевский сан — ведь это отреченье
От власти над душой. Мое вооруженье —
Тростиночка Христа. Коль стану князем я, —
Лишь скипетр получу, чтоб быть, как все князья,
В глазах людей царьком, другим царькам послушным,
Дрожащим за престол, хитрящим, двоедушным.
Опасно пастырю державу приобресть —
В ней раболепия гнуснейший привкус есть.
Я не хочу казнить, и я не принимаю
Участия в войне. Сидеть я не желаю
Среди властителей, — у них на лицах мрак.
Поймите: я люблю! И чувствую я, как
Во мне рождается живительное пламя.

Умей нас возглавлять, последовав за нами!
Чтоб нас вести с собой, иди, куда и мы.

Вовек не будет так! Ушел из вашей тьмы
Я, отвращением и ужасом охвачен.
Пускай не говорят: «Земля! Он был назначен
Одну высокую идею охранять,
Светлейшую из всех, которые сиять
Могли когда-нибудь над этой глубочайшей
Пучиною сердец. Он маг был величайший.
Наперекор смерчам, что, налетев на нас,
Мгновенье властвуют и пропадают с глаз,
Он, этот человек, посредником являлся
Меж небом и землей; он связью оказался
Меж тихой пристанью и трепетом ветрил,
Меж бездной и людьми лучом он света был
Как! Только потому, то лживые кумиры —
Все эти цезари, владыки, триумвиры,
Князья и господа, которым несть числа,
Все идолы, каких удача вознесла,
Кому везет в бою иль повезло родиться,
Все темные, как ночь, сиятельные лица
Пришли за ним, за тем, кто бдит и у кого
Иных здесь нету прав сверх права одного —
Осанну возгласить и указать при этом
На душу вечную, рожденную рассветом,
На сына ясных зорь, который должен там
Оплакивать все зло, весь смрад, присущий нам,
И средства измышлять, чтоб дать нам свет прощенья, —
О, только потому, что эти принцы, тени,
Любители огня, и пепла, и руин,
Пришли к священнику, и каждый властелин
Кричал: «Ты с нами будь!» — по этим вот причинам
Он стал подобен им и на торгу бесчинном
В часы, когда весь мир отчаялся в ночи,
Задумал продавать небесные лучи
Он покупателям в могильном облаченье!
Даритель света, он, посланник провиденья,
Права народные владыкам продавал,
Вулкан благословлял, рабами торговал,
И справедливостью, и честью, и законом;
Молился за убийц, проклятья слал казненным,
В голубку повелел он молнии метать,
Христа он заставлял слугой Аттилы стать!»
Как! Это обо мне кричат, меня позоря:
«Хранитель наших душ, он растерял их! Зори
Вставали в небесах, но продал он рассвет,
Звезду рассветную растлил он!» Нет! О нет!

Вы богохульствуете, папа!

От гордыни,
Священник, откажись! И ты, алтарь, отныне
Сияй без золота! О, кровь из ран Христа!
Кто смеет, господи, замкнуть тебе уста?
Заговори! Все ждут твоей правдивой речи!
Ты, обездоленный несчастный человече,
Владей своим добром. И душу возымей,
Народ! И есть права у женщин и детей! —
А вы, священники, за мною поспешая,
Учите истине, что я провозглашаю:
Будь сердцем прост, умей под ясным небом жить
Вблизи своих детей, чтоб к богу ближе быть.
Тем величавей храм, чем пастырь духом кротче.