Мария Визи - A moongate in my wall: собрание стихотворений

Не верь словам, не верь преданьям:
Они способны и солгать.
Поверь одним своим страданьям.
Когда умеешь ты страдать.
Одно лишь горе не обманет,
И, если сразу не убьет,
Как в нем душа твоя воспрянет
И вера в Бога оживет!
Нет, вера света не боится:
Ищи ее своей душой!
Она лишь тверже укрепится
И будет вечно жить с тобой.

Небосклон темнеет понемногу.
Только снег по-прежнему блестит.
Старый волк выходит на дорогу
И кругом задумчиво глядит.
Хвост поджал и, морду подымая,
Вдруг завыл голодный хищник зим.
И от лесу эхо, отвечая,
Пронеслось протяжное над ним.
Высоко над ним луна горела.
Тишина царила над землей;
Леса тень причудливо синела
На снегу широкой полосой.
По поляне тихо волк ступает.
По снегам глубоким путь далек,
И в глазах его порой мелькает
Мучит голод хищника лесного.
Третью ночь добычи не найдет…
А едва заря займется снова.
Старый волк обратно в лес уйдет.

Глубоко в душе — часовня скрыта;
Ветхий попик тянет ектенью.
Я на мир сегодня не сердита,
Я сержусь на глупость на свою.
Щеки впали, и косички тощи.
— Переживший детство попик мой —
Это ты ли, или только мощи.
Со святыми, отче, упокой?
Я твоей молитвы не нарушу.
Где иконы в келейке ветхи.
Помолись за чающую душу.
За мои тяжелые грехи!

Тихо капает дождик, стихая.
И на лужах дрожат пузыри,
Над палатками день, умирая.
Гаснет в блеске вечерней зари.
Над рекою палатки белеют.
Лагерь спит у заснувшей реки;
Угольки на кострах еще тлеют,
И на небе горят угольки.
Из-за дерева птица ночная
Поднялась и, шумя, на лету
За березу крылом задевая.
Унеслась глубоко в темноту.
Часовой, подпираясь рукою.
Возле флага присел на бревно…
Сонный лагерь над сонной рекою …
А вверху и свежо и темно…

Искусство? О, оно недостижимо.
Мне до таланта слишком далеко, —
Зачем стремиться с помощью нажима
К тому, что так для гения легко?
Писать? Но где во мне талант поэта?
О, где, скажи мне. Боже, я найду!
Что я еще могу создать для света?
Зачем я здесь? Зачем, куда иду?
Я красоту ищу и уж теряю
Надежду прошлую ее найти,
Я устаю, — так рано, — я скучаю.
Не знаю, как, куда, зачем идти.
Я пессимизмом рано заразилась,
Печаль в меня проникла глубоко.
Зачем всегда напрасно я стремилась
К тому, что для поэта гак легко?!

1
Тише, волны, не шумите,
Тише, — город спит:
Вы страдальца не будите
Всплеском о гранит.

2
Не шуми, Нева, над молом.
Рев волны уйми!
Он забылся сном тяжелым,
Тише, не шуми.

3
Было время, ты шумела,
Билась о гранит;
Но тогда столица пела,
А теперь — молчит…

4
Шум волны, Нева, холодной
Заглуши ты льдом…
Город спит, больной, голодный.
Спит последним сном.

Помнишь ты старую сказочку. Мила.
Сказку о дедке-морозе седом?
Нет, ты, конечно, его не забыла,
Кто же забудет о нем?
Дедушка в шубе, с седой бородою.
С полным подарков мешком за спиной.
В санках с оленями, ночью святою
Мчится над спящей землей.
Искрами звезды снега засыпают.
Месяц горит золотой;
Дедка подарки в трубу насылает
Щедрой своею рукой.
Мне захотел ось напомнить лишь. Мила.
Верили ль мы этим сказкам, спросить;
Право, не помню; но я их любила.
Да и едва ль перестану любить.

Тебе три раза я писала
В альбом подбор каких-то строк,
Три раза злобно вырывала
Цветной исписанный листок.
Ты извинишь меня за это?
Ну что же сделать я могла —
Ни у единого поэта
Чего хотела, не нашла.
Три года мы друзьями были;
Три долгих лета и зимы
Умнели вместе и шалили,
И это ли забудем мы?
Теперь мы выросли…….. «кончаем»;
Легко сказать — семнадцать лет!
Еще момент — и мы встречаем
Недетской жизни первый свет.

Как жизнь нас примет? Только Богу
Известны все пути людей.
Но мы вольны свою дорогу
Наметить шире и прямей.
Ты скажешь «мало»? Нет, довольно!
Войди же в жизнь, мой друг, смелей
И, если слишком будет больна,
Лишь вспомни, что другим больней.
Зачем писать тебе так мрачно
И пессимизм вливать — в альбом?
Прощай!
Желаю жить удачно
И лишь добро встречать кругом.

Не рыдай о сосуде разбитом,
Не жалей о пролитом вине!
Не тоскуй о давно позабытом,
О прошедшей когда-то весне.
Ведь беде не поможет рыданье,
Только платье слезами зальет;
Мысль о прошлом причинит страданье,
А весны золотой — не вернет.

Погасло солнце, и, холодея.
Сошла на землю ночная мгла;
Замолкла скрипка, и я жалею.
Что я осталась совсем одна.
Мигает ярко звезда высоко…
Не дрогнет больше прекрасный звук…
Мне стало страшно… Я одинока.
И так пустынно и мгла вокруг.
Свеж о и сыро, и так отрадно
Душистый воздух в себя втянуть;
Но так тоскливо и так досадно,
Что чудной песни нельзя вернуть.
Она на сердце еще рыдает,
И с губ холодных сорвался стон.
И снится, будто, дрожа, стихает
Струны волшебной далекий звон.

О, если б ты был жив, великий русский гений.
Как ужаснулся б ты, как гневно задрожал.
Когда всю пустоту последних поколений
Ты б увидал!
Твое бы сердце страшной болью сжалось;
Ты б весь сгорел от боли и стыда
За ту Россию, что тебе казалась
Святой всегда.

О, я вижу ее, — как она на болото выходит
Из сеней, за дощатым забором;
По ее волосам лунный луч леденящий разводит
Серебристым узором.
Она слышит — и вздрогнет всегда, как услышит
Из-за старой коряги сову…
Переступит — вздохнет; на озябшие пальцы подышит,
Спросит: «Все ль наяву?»
Ей не верится все, что оставил ее чернобровый.
Что ушел к своим замкам богатым.
Она села на кочку; ее не пугали дубровы
Лешим старым, лохматым.

Увы, язык всех наций мира
Настолько беден, что «поэт» —
Определенье для Шекспира
И… (о, невинная сатира!)
И для меня; другого нет.
Великий гений, вечно чтимый,
Поэтов смертных идеал!
Прости, что, страстью одержимый.
Влекомый музою любимой,
Я сам себя поэтом звал;
К высокой цели я стремился
И отуманен был борьбой;
Я победил и — возгордился:
Прости, что я тогда забылся.
Что я равнял себя — с тобой!