Давид Бурлюк - Стихотворения
Дочь
Ор. 10.
Девочка расширяясь бедрами,
Сменить намерена мамашу.
Коленки круглые из-под короткой юбки
Зовут:
Приди и упади…
Точеностью коленок
Расплющила сердце мне.
«В лесу своих испуганных волос…»
Op. 11.
В лесу своих испуганных волос
Таилась женщина — трагический вопрос…
Кто он
Ор. 12.
Неизъяснимыми очами кто-то в душу смотрит мне,
Грозно тайными речами просекаясь в тишине.
Кто он демон или правды добрый гений, верный друг,
Или только тень бравады, что пред мной явилась вдруг?
Или это отраженье, будто в Гарце, — при луне,
Самого себя, в смущеньи вдруг причудилося мне?!..
Неизъяснимыми ночами эта тень всегда со мной,
Грозно тайными, речами сотрясает мой покой.
1928
Поездка за город
Ор. 13.
Как луч бросаемый домной
Падает на соседний лес
Я выброшен ночью огромной
Нью-Йорка на выси окрест.
Разница здесь проследима:
Луч никогда назад не возвращается
В родимый горн, где лучи висят.
Зелень лесов
Ор. 14.
Как примитивна эта зелень
В сравненьи с крышами домов
Она дань тел; родные кельи
Для птиц; зверушек — отчий кров.
Марусе («Когда был жив и молод…»)
Ор. 15.
Когда был жив и молод
Была весна ясна,
Но ныне труден молот
Он жмет на рамена;
Кругом так много близких,
Но братьев — никого…
Одни собвеев визги
Корявою ногой
Прорвали перепонку
И слух мой онемел…
Одною счастлив женкой —
Она любви удел.
Размышленья час
Op. 16.
Сумерки свод превратили в палитру художника,
Тучи задумчиво сини, палевы пятна заката.
Сердце у вечера стало покорным заложником,
Прошлым забылось, мечтает о бывшем когда-то.
Я простоявши Нью-Йорке так долго, не видел простора,
Только стальные размеры, только охваты цемента…
Жизнь беспрерывно тянулась кремнистую гору,
В счетах скупого на корку упавшего сента.
Прошлое знаю и разуму прошлое мило;
То что случится надолго неймет воображенья —
В младости верил, и сердце ударом частило,
Рвалось грядущее, мир и в его достиженья…
Но теперь дорожа, утоляю я жажду текущим,
Медленно жизнь изучая глотками
Стал я философом, дубом кряжисто растущим,
Что размышлений потока любим облаками.
1928 г.
Прием Хлебникова
Ор. 17.
Я старел, на лице взбороздились морщины —
Линии, рельсы тревог и волнений,
Где взрывных раздумий проносились кручины —
Поезда дребезжавшие в исступленьи.
Ты старел и лицо уподобилось карте
Исцарапанной сетью путей,
Где не мчаться уже необузданной нарте,
И свободному чувству где негде лететь!..
А эти прозрачные очи глазницы
Все глубже входили, и реже огня
Пробегали порывы, очнувшейся птицы,
Вдруг вспомнившей ласку весеннего дня..
И билось сознанье под клейкою сетью
Морщин, как в сачке голубой мотылек
А время стегало жестокою плетью
Но был деревянным конек.
Этюд на Брайтон-Биче
Ор. 18.
Обворожительно проколота соском
Твоя обветренная блузка!
Изображу ль своим стихом,
Что блузка бюсту была узкой…
К тому же бризовый порыв
Подувший резво океана
Пошире душку приоткрыл,
Чтоб встречных стариков изранить…
«Я вижу цели, зрю задачи…»
Op. 19.
Я вижу цели, зрю задачи —
Я презираю златозвон,
Что по сердцам банкрутским скачет,
Не находя отметки «Вон» —
Я друг, заступник слабых, бедных;
За них словесный поднят жест;
Средь криков оргии победных
Мои слова не знают: лесть!
Пролетарьята редкий воин,
Поэт — словесный метеор
Он удивления достоин,
Когда слепит буржуя взор.
За мной не шли толпой зеваки,
Для избранных ковался стих
Острей испанские навахи
И вточь она — ударно лих!..
Я был когда-то, был в легенде
Свирепо растянувши лук;
Восточно выспренним эффенди,
Надев цветистый архалук;
Но ныне потонул асфальте
Я, катастрофы краснознак.
Теперь затеряна спираль та,
С которой сросся так!
«Я сидел темнице смрадной…»
Ор. 20.
Я сидел темнице смрадной
Луч где солнца косоглаз
И внимая жизни стадной
Чрез скупой тюремный лаз
Я последним в целом мире
Был малейшим всех чудес
Изнывал под тяжкой гирей
Вздувши к жизни интерес
Я был крошкою ничтожной
Полуслеп и полуглух
Когда жертвой невозможной
Раздирали деве слух
Когда тявкали на лирах
Изжевав в губах сосец
Поскоком гнались вампира,
Там где выплакал свинец
Где сухотки тяжкой ночью
Волчья стая пьет тоску
Звезды брызнут многоточьем
На небесную реку
Где в челнок садится месяц
Чтобы плыть над стадом риг
Где так много интереса
Ветер с лиственниц остриг
Голубым крылатым другом
Ты из мира в каземат
Подлетишь, крылом упругим
Станешь душу обнимать.
Скажешь тихо очень тихо:
Ты в тюрьме, но я с тобой…
Жди! примчится смерти вихорь
Унесет тебя с собой!
Два изречения
Op. 21.
Большая честь родиться бедняком!
Женатый смотрит на
Жизнь из-за спины женщины.
«Послушай, девушка, что так гордишься юнью…»
Op. 22.
Послушай, девушка, что так гордишься юнью…
Ты видишь там клюку и тусклый гроб?..
Краса твоя теперь подобна полнолунью,
Где роз уста и грудь торчит как короб.
Но время не стоит и красота завянет,
Ведь и луну уродует ущерб.
И трещины безжалостно на стане
Наложат свой отвратогерб.
Потухнут очи, побелеют кудри,
А вместо грудеваз отвиснут черепки
И будешь ты стоять в чужом румяном утре
Ущербною луной спешащею зайти.
Книга надписей и записей
Ор. 23.
Улица
целая
Улица
Целуя
За
Целковый
Целуя за доллар
Не дешевка
А товар
Торговка
Мясом
Собственным бедра;
Кто плясом
На матрац одра
Так просто
Над помостом
Махать хвостом
Вот здесь
Он весь
Стихами некрофил
Любви могила
Страстей Атилла.
«Я хотел позабавиться прозой…»
Op. 24.
Я хотел позабавиться прозой
А вышли стихи
Неведомой метемпсихозой
Трудом сохи.
«Эти строки идут стенке косо…»
Op. 25.
Эти строки идут стенке косо,
Косой глаз или левша, дамским задом или торсом
Они наброшены спеша?
— Я живу во имя размножения!
— Где же твой приплод?
Жизнь подобна умножению
— Стар ты или молод.
«Ваши профили истерты, безобразны……»
Op. 26.