Альфред Теннисон - Королевские идиллии
Своими синими глазами – цвета
Небес, – как повергаю я его
И как топчу! И стала б ты кричать,
И мне пророчить гибель, и молить,
Но я его бы все-таки убил!
И ты пришла, и ты пришла однажды
И увидала своим честным взором,
Что человек, которого ты любишь
(Я говорю это, как тот, кому
Оказана бесценная услуга!), —
Низверг мою гордыню вместе с целью,
Которой добивался я три года,
И ногу на меня свою поставил,
И даровал мне жизнь. Я был повержен
И тем спасен, хоть я и ускакал,
Сгорая от стыда и ненавидя
Настолько жизнь, дарованную мне,
Что был готов покончить с нею счеты.
Но королева лишь одну мне кару
Назначила: чтоб жил я при дворе.
Там был я поначалу так же замкнут,
Как зверь, недавно заточенный в клетку.
И ожидал я, что начнут травить
Меня, как волка, ибо точно знал я,
Что подвиги мои там всем известны.
Но вместо жалости или презренья
Такую обнаружил я вокруг
Святую сдержанность и благородство,
Такие превосходные манеры,
Такую деликатность и учтивость,
Что, оглянувшись на себя былого,
Я понял вдруг, что был и вправду волком.
Ну, а еще беседовал частенько
Я с Дабриком, главою нашей Церкви,
И мягкий жар святого красноречья
Привел меня к познанью доброты,
Которая, соединясь с отвагой,
Кует из нас мужчин. Тебя нередко
Я тоже видел подле королевы,
Но ты меня не видела, а может,
Не узнавала, коли и видала.
А я не смел и не хотел с тобой
Заговорить, и в стороне держался,
Пока не стал таким, как ныне. Так что
Не бойся, Энид. Я теперь – другой!»
Он говорил, и Энид совершенно
Поверила ему. Она была
Подобна тем наивным, чистым людям,
Которые всем сердцем верят в то,
Во что желают верить: в доброту
Друзей, врагов, а главное – всех тех,
Кто более других им сделал больно.
Когда достигли лагеря они,
Приветствовать их вышел сам Король.
Увидев Энид – бледную, однако
Счастливую – пытать ее не стал он,
Лишь с Эдирном потолковал в сторонке
И, подойдя к ней с грустною улыбкой,
Помог сойти с коня, поцеловал
Ее невинным, братским поцелуем
И показал ей, где ее палатка.
Как только Энид скрылась в ней, Король,
Поворотившись к принцу, произнес:
«Когда недавно вы меня просили
Дать разрешенье вам назад вернуться
В свои владенья, дабы защитить
Свои границы, начал я терзаться,
Как человек, который дозволял
В успокоенье пребывать дурному,
Ибо чужим глазам я доверялся
И посланным рукам, забыв про то,
Что есть свои. Но хватит! Вижу я —
Пора уже мне самому очистить
Ту сточную канаву королевства!
Я взял с собою Эдирна и прочих…
Скажите, принц, как Эдирна нашли вы?
Не правда ли, он чудно изменился!
Его дела – и велики, и славны.
Он даже стал красивее лицом,
Когда душа его преобразилась.
Конечно, мир в раскаянье не верит,
И в этом правота его и мудрость:
Казнится очень редко человек
И столь же редко применяет волю
И свойства лучшие души на то,
Чтоб, вырвав из себя дурной пырей,
Рожденный кровью, а еще – привычкой,
Очиститься и заново расти.
А Эдирн вот – свою очистил душу,
Как вскоре я очищу эту землю.
Его на днях я ввел в наш Круглый Стол.
Я сделал это не по недомыслью:
Он много раз доказывал, что он
Один из самых храбрых, благородных,
Разумных и покорных. В самом деле,
То, как сумел он измениться после
Былой, наполненной насильем жизни,
Мне кажется чудесней во сто крат,
Чем если бы какой-нибудь мой рыцарь,
Своей рискуя жизнью, – мой вассал
С вассалами моими под собой —
Напал бы на разбойничьи владенья
Один, хоть всех подряд бы убивал
И ранен был бы сам до полусмерти».
Так говорил Король. Склонился принц
Пред ним, поняв, что не был его подвиг
Ни дивным, ни великим. И пошел он
В палатку к Энид. И прошел туда же —
Взглянуть на рану – королевский лекарь.
И Энид за Герейнтом принялась
Ухаживать, и без конца кружилась
Вокруг него. И сладкое дыханье
Ее тепла, парящее над ним,
Все больше, все сильнее наполняло
Любовью неземною его сердце,
Как воды Бала-озера, гонимы
Ветрами юго-западными, полнят
Поток священный Ди. Так дни бежали.
Пока Герейнт своей был занят раной,
Король безгрешный выступил в поход
И обратил свой взор на тех, кого
В былые времена оставил Утер
Законы королевские блюсти, —
И обнаружил в них одни пороки.
И, как теперь на Беркширских холмах[120]
Все чистят люди Белого Коня,
Чтоб он блестел и светлым был, как прежде,
Так принялся он с корнем вырывать
Чиновников ленивых иль преступных,
Которые за взятку закрывали
Глаза на нарушение закона,
И посадил на их места людей,
Имеющих и руки, и сердца.
Еще послал своих вассалов он
Возделать пустоши. И, продвигаясь,
Разбойничьи притоны уничтожил,
Ввел правосудье и очистил землю.
Потом, когда поправился Герейнт,
Они вернулись в Карлеон на Уске
С Артуром вместе. И опять Гиньевра,
Как некогда, подругу обняла
И облачила в дорогой наряд,
Как день, прекрасный. И хоть не имел
Герейнт уже того успокоенья
От их бесед, какое получал
Он до того, как слухи замарали
Прекраснейшее имя королевы,
Все ж думал он, что все идет неплохо.
Пожив немного там, они опять
Пустились в путь. Сопровождало их
До брега Северна полсотни копий, —
И въехал принц Герейнт в свои владенья.
И там стоял на страже он закона
Так твердо и судил так справедливо,
Что заслужил народа одобренье,
А злобные шептания исчезли.
И был всегда он первым на охоте
И победителем во всех турнирах,
За что его «великим принцем» звали,
А чаще – «Мужем из мужей». А Энид,
Которую все дамы при дворе
«Прекрасной» звали, благодарный люд
Именовал с любовью Энид Доброй.
И раздались у них в покоях крики
Детей – Герейнтов будущих и Энид.
Не сомневался больше он в жене
И наслаждался верностью ее,
Покуда жизнь счастливая его
Прекрасною не завершилась смертью
В бою против язычников, пришедших
С брегов холодных Северного моря,
Когда сражался он за Короля.
БАЛИН И БАЛАН [121]
Король Пеллам[122], который вместе с Лотом
Сражался и сраженье проиграл,
Которому вернули королевство,
Но дань назначили, не пожелал
Однажды дань платить. Артур, узнав
Об этом, вызвал старца-казначея
И так сказал: «Возьмите, друг мой, войско
И отправляйтесь к королю за данью,
А не отдаст, на трон его посадим
Кого-нибудь, кто больше верен нам.
Ведь слово мужа – Бог в его душе»[123].
Барон ему ответил: «Мы готовы.
Однако знайте – возле Камелота,
Там, где у леса бьет родник, сидят
Два незнакомых рыцаря. Они
Бросают вызов и разят любого
Из воинов, что едут мимо них.
Дозвольте же мне взять их на себя
И, в чувство приведя, отправить к вам».
Артур в ответ на это рассмеялся:
«Мой верный друг, для столь младых забав
Вы слишком стары. Проезжая мимо,
Не задевайте их. Пускай сидят.
Найдется им соперник посильнее».
И в путь барон пустился. А поутру,
Когда зажглась прекрасная заря,
Дух светлокрылой юности вернулся
Вновь в сердце Короля. Он облачился
В доспехи и поехал к роднику.
Там братья, Балин с Баланом, сидели,
Подобно изваяньям, с двух сторон
От родника, который под зеленым
Плюмажем кочедыжника звенел.
И танцевал песок на дне ключа.
Правее Балина переминался
Конь Балина, привязанный к ольхе.
Левее Балана, прядя ушами,
Конь Балана у тополя стоял.
Спросил Артур: «Зачем вы здесь сидите?»
А Балин с Баланом: «Мы жаждем славы.
Нет при дворе Артура никого
Сильнее нас. Мы это точно знаем,
Поскольку каждого, кто бился с нами,
Я или он свободно побеждали».
«Что ж, – вымолвил Король Артур, – я тоже
Из замка Короля. Но я известен
Не столько по турнирам, сколь по войнам
С язычниками. Впрочем, все равно —
Известен я иль нет. Я полагаю,
Что вы навряд ли справитесь со мною».
И, победив легко обоих братьев,
Артур вернулся в замок. И никто
Об этом поединке не узнал.
А Балин с Баланом, с земли поднявшись,
Вновь сели у поющего ключа,
И ни один из них не проронил
Ни слова до тех пор, покуда тень
Не совершила полуоборот.
И тут вдруг на опушке появился
Гонец в одеждах ярких с криком: «Сэры!
Прошу за мной. Вас требует Король!»
Они поехали. Их увидав, Артур
Спросил: «Как вас зовут? И для чего
Вы у ключа сидели?» Помолчав,
Ответил Балин: «Мое имя вам
Приятным не покажется, ведь я
Тот самый Балин, коему вы дали
Прозвание «Дикарь». А этот рыцарь —
Родной, к тому ж любимый, брат мой Балан.
