Елена Гуро - Небесные верблюжата. Избранное
Истерия
Как это сложилось? Смешно! Ничего не складывалось. Просто взяли новую прислугу… Это было необходимо. Рекомендовала ее хорошая знакомая, к которой было очень весело ездить уславливаться: было точно хлопочет настоящая хозяйка; ей в жизни очень важны ее чайный сервиз и обеденная церемония.
Все очень удобно: она пожилая, не будет бегать. Опрятна; финляндка!
От нее повеет здоровый воздух озер и сосен. В кухне будет светло: солнце и желтые соломенные стулья.
Я стану часто, часто забегать туда болтать с ней не освежающем деревенском языке. Это отвлечет от запрещенных умственных утомлений.
Приблизится желанное завоевание душевного здоровья. Отлично: заниматься, не думать о сальной стряпне.
Мне вообразилось, что от нее станет весело, как от песчаных дорожек Финляндии.
Потому, едва ее привезли, тотчас вылетела к ней навстречу.
«Здравствуйте! Ну как доехали?!»
И вдруг что-то сжалось! Струйка… Маленькая неловкость. Она натянула губы и не ответила, и сама не поздоровалась; замкнуто, без отзыва, точно обиделась.
У меня сердце стало неприятным в груди. Я почему-то заторопилась выскочить и уже через три комнаты почувствовала облегченье: Ну, отделала встречу! Точно урок. Значит, отчего-то поздороваться с ней было тяжело? И маленький раздражающий сквознячок поселился в квартире. Это стало, как беспокойная зубная боль: никогда не быть от нее в безопасности.
Она приходила постоянно, прерывала мою работу.
Разговаривала, понимать ее уродливый ломанный язык было трудно, и от первых слов ее разговора думалось: «Когда же кончится… когда же кончится?..» Все хотелось пересесть и постоянно переходить с места на место.
И возвращаясь от друзей, что-то уже мешало думать с удовольствием о своих трех солнечных комнатах и письменном столе с голубым туманным видом из окна, и о писательских фантазиях за ним.
И потом во время работы все чувствовалась дверь за стеной и мешала углубиться.
Лучше бы… Ах, нет! Только бы она не вошла. Она как-то бывала кругом слишком часто.
Мучительно сжималось в груди, когда скрипнет.
С этого началось…
Это еще было только начало…
Теперь на даче еще хуже. Все сквозное, и ни одна дверь не запирается.
И вот теперь… О, сейчас…
Проплыла!..
Провезла мимо свой затылок. Этот ненавистный, неряшливый, раздраженный затылок, с задранными вверх волосами, глупой прической торчком, съехавшей набок. Какие у нее пыльные мертвые волосы. Отвратительные, ужасные. Такие бывают у всех психических больных. Точно она затылком проехала сейчас по шоссе в пыли! Слава богу не остановилась, не обратила внимания… не заметила, не задела своим больным, навязчивым, подыгрывающим взглядом. С минуту прическа на темной шее покачивается перед глазами над балюстрадой балкона. -
Слава богу скрылась.
И не вошли в меня испуганно лунные лучи, отзывающие в сердце и в спине давящей, магнетической, лунной болью. Обливающие безволием…
Воздух вокруг нас мгновенно наполняется ими.
Испускает их всяким своим суетливо ненужным движением:
Сунется — не дойдет! Торкается бессмысленно во все углы, испускает всем испуганным телом. Я чувствую… во всем мире, от всех живых существ, от тела к телу распространяются лучи.
Или здоровые, бодрые, солнечные… желтые, зеленые, весело возбуждающие лучи, или глубокие синие, от которых спокойно сядешь и будешь слово за слово с сознанием своей силы строить предположения на будущее. Такие синие лучи от людей с уверенными твердыми манерами. Такие особенно здорово действуют на меня. Как я люблю уверенные движенья. Пусть даже немножко замедленные в своей обдуманности и сосредоточенности. От них все становится сейчас определенным и подобранным. Лучи бодрости, крепкого, деловитого настроения. Здоровье души передается окружающим: движеньем, уверенностью, решительной беззаботностью…
Больное излучается болезнью… Это зараза. -
Это мучительно… бесконечно… и уже душит… С ее лучами ее тело входит в мое. Всасывается грязное, безволием опущенное тело. -
И я уже ничего не могу начать делать, и на это решиться.
Но ведь это же наконец не кошмар, нельзя этому поддаваться, как кошмару!.. Если я недовольна своей прислугой… Просто мне она противна, как паук…
Все разумные люди меняют прислугу, когда недовольны ею: если разобьет сервиз или нагрубит… Могла бы ее прогнать… Но ведь не за что прогнать… Нет причины… нет реальной, настоящей, как солнце, причины.
Такой не<о>споримой, вот, как этот деревянный столбик и сетка гамака! Она фактически ничем не вредит. Отличная прислуга… Незачем прогнать… Она всегда останется. — Еще хуже, придраться… и в глубине сознавать другую причину? Не существующую на самом деле?
Значит признать, живу с призраками. Боюсь ненастоящего… есть причины именно для меня, и для других не существующие. -
Для здоровых? Значит?
Страшно… Это черта… через нее… и…
Самое страшное — сделать бессмысленное, и самому подметить это. И все-таки сделать.
Что-то оторвалось, отчалило и какая-то мера потеряна… Что-то уронили опущенные руки. И уж возможность удержать потеряна…
Вступает без образа, как бред, овладевает и уже танцует с улыбочкой!
А вдруг я побегу, начну приплясывать… Не попробовать ли?
Мне страшно… И это так ужасно потому, что не из-за чего, — без причины…
Да ведь я сейчас хотела начать писать, но не могу… Ах, да знаю, что… я так хотела начать писать. Из-за чего я вдруг остановилась?.. И руки у меня опустились. — И такое чувство — все кончено и незачем. — Почему? А так… Так? Ха-ха-хи… О черт! Ведь есть же факты — вещи, которые я чувствую, как все. В них я такая же… здоровая, как и они… я тоже могу ухватиться как за реальность — за настоящие, — добрые, крепкие, живые вещи.
Вот серая черепица!
Горячая от солнца, плоская крыша!
Гамак из солнечных веревок…
Нечего доказывать, это есть! На это можно опереться, трогать, с этим можно жить.
Всегда игриво, распущенно… со злобною ласковостью… Сейчас опять ее увижу.
Опять возвращается… опять… сейчас повернет сюда обезьянье, жеманно похотливое, дрябленькое личико!
«Барин сказали, вы любите, когда крепко стоит? Что крепко стоит? Хи-хи-хи! О, грязь, гадость, гадость!..»
Нет, я приказываю тебе не прислушиваться! Главное — не ждать: сейчас вернется, пожалуй, вернется, войдет…
Шмыганье за стеной…
Непременно отвлечься…
Что-нибудь бы теперь… Приятное, затягивающее в такую глубину.
И были кругом темно-красные, бархатные, как тайна пурпура, флоксы и глубокие синие осколки стекла. Стеклянный шарик на столе. Милое мое синее стеклушко! Синее море, синее море…
Нырнуть, и глубокое стекло. Будет сине и тихо над головой… Синее море, синее море.
Легкий морской воздух, исцели меня! И пестрая яркая жизнь вокруг.
Красные веселые крыши дач. Легкие тени струятся по песчаным дорожкам, прекрасные стеклянные шары в цветниках, брызжет в них искрами солнце, хочет все покорить силе жизни.
Вся эта жизнь, яркая, подвижная, которая торопится обновить усталые души. Бросает пригоршни новых красок, движений, вертящихся от восторга, чтобы можно было ожить от усталости!
* * *И ведь вот было же хорошо. Несколько дней приходили товарищи.
Играли в крокет: веселые желтые шары щелкали с сухим треском по теплому песку… Веселые… Фигуры нагибались. Один, молодой и здоровый, подавал мне шар, и от него лилось настроенье внезапной короткости, свежего тела и смешливости!
Весь воздух был полон веселой беззаботностью… Легкий, легкий, полный быстрых решений был воздух.
Рядом играли в лаун-теннис. Белокурый, светлый господин в белом бегал. В упругом полете шаров раздавалось: «Так!», «Аут!», «Извольте продолжать в том же роде!», «Ха-ха-ха!» — Восьмилетняя девочка в голубом гнала мимо такой золотой, сверкающий новым лаком обруч!
А теперь… теперь. Это опять начнется. Я уже замечаю, что подступает раздражающий ветер с моря. Непонятное беспокойство, тоска. Все обливает безволие и начинает копошиться ватными движеньями в киселе. И уже безотчетное раздраженье, и злобно не хочется бороться, — оставить себя опуститься еще ниже в мутную безысходность, где тоска… тоска…
Она встретила и проводила меня тупым обидчивым взглядом. «Не знай!»
Точно мое приказание не относилось к ее прямым обязанностям. -
Посовалась… Ушла.
И вот вчера вечером началось. С чего? Она спросилась уйти со двора (ей так хотелось погулять с подругами). «Прекрасно, Лиза. — Идите»… Я вечером предвкушаю ее прогулку! И сама я также пойду скоро, завоевывать здоровое свободное удовольствие! Нет невозможного, когда хочется! Как прекрасно все, что имеет цель и бодро и весело доводится до конца.
