Коллектив авторов - Поляна №2 (8), май 2014
Помнится из уроков географии, что длина экватора 40 тыс. км.
Нина Ивановна Знаменская
В детстве я, как многие дети, довольно часто болел. И как это было принято в интеллигентных семьях, при серьезных заболеваниях родители приглашали «частных» врачей. Причем этих врачей рекомендовали своим родным и знакомым, и получалось, что все мы лечились у одного врача. Так вот, в течение долгого времени в качестве такого «межсемейного врача» выступала Нина Ивановна Знаменская. Это была статная женщина с красиво уложенной прической. В те времена врач, приходя к больному, первым делом мыл руки, и поэтому для него заранее готовилось чистое полотенце. При начале осмотра врач просил дать чайную ложечку, чтобы осмотреть горло, требуя высунуть язык и сказать «А-а-а-а!». Поэтому чайную серебряную ложечку тоже держали наготове и подносили на блюдечке. Впрочем, также себя вели и районные врачи с той разницей, что обычно сильно торопились, в отличие от частных. Времена меняются, и когда я последний раз вызывал к теще врача, эта симпатичная молодая докторесса рук не мыла, а попросила дать ей бахилы!
Но вернемся к Нине Ивановне. Я рос, детские болезни отступали, теперь на приеме у врача с трудом вспоминаешь, что ответить на вопрос: «Чем болел в детстве?». Я мужал, продвигался по работе, «улучшал свои жилищные условия». В начале восьмидесятых годов я жил в Гольянове в ведомственном доме. В те времена Гольяново еще не было так застроено. Вблизи был неухоженный пруд. В общем, это было хорошее место для гуляния с собакой, а у нас тогда была эрдельтерьерша по кличке Шерри. И было очень приятно в выходной солнечный день утром выйти с ней погулять на природу. Ну, эрдельтерьеров вы представляете – рыжая морда, лапы и живот и черный чепрак (спина). Мы были с ней под стать, у меня была рыжая борода, сам был в расцвете сил, и гулять с собакой выходил в своем любимом шоферском полушубке, описанным мною в рассказе «Мой Серебряный Бор». Мое убранство дополняла черная цигейковая ушанка и кожаные варежки. Одним словом, этакий русский богатырь, достойный кисти Кустодиева.
И вот выхожу я однажды зимним субботним солнечным утром с Шерри из подъезда и вижу: у нашего подъезда останавливается «Москвичок», и из него выходит невысокая седая женщина, мне по грудь, но чем-то удивительно знакомая! Ба! Да это же Знаменская! «Нина Ивановна, здравствуйте!» – радостно говорю я. – «Здравствуйте», – довольно сухо отвечает она. – «Вы меня лечили!» Посмотрев на меня снизу вверх и окинув взглядом, Нина Ивановна говорит: «Видно, что неплохо лечила!»
Визит к Лисициану
Лет пятнадцать тому назад мне пришлось поехать в Париж. Впервые в жизни! Поездка была в составе делегации, но у меня было несколько адресов знакомых и знакомых знакомых. В том числе я был в гостях у одной девушки, которая просила отвезти в Москву лекарство для Павла Лисициана. Эта француженка училась раньше у Лисициана пению. Я с готовностью согласился. И не потому, что мне было интересно увидеть знаменитого певца. Была еще одна причина.
Дело в том, что в пятидесятых годах мои родители снимали дачу в поселке Большого театра около станции Манихино Рижской железной дороги. Я проводил там все лето. Одним из видов развлечения был дачный волейбол. Среди играющих мне запомнились две прелестные девушки восточного типа, дочери Лисициана – Карина и Рузанна. С того лета я их не видел, но знал, что они уже прославились как замечательный камерный дуэт. Я слышал также, что карьера Карины как певицы закончилась после автомобильной катастрофы. Говорили, что она при столкновении ударилась горлом о руль. Я надеялся увидеть сестер, вспомнить Манихино и т. д.
По приезде в Москву я позвонил по телефону, который дала мне француженка. После длинных звонков к телефону подошла женщина с глухим голосом. Я объяснил, что вот, мол, привез лекарство и готов подвезти. Женщина сказала: «Давайте встретимся в метро». Ну, в метро, так в метро, я понял, что домой не зовут и вечера воспоминаний не получится. Поле некоторой паузы женщина сказала: «Ладно, давайте сделаем так. Вы привезете лекарство к нашему дому, позвоните в домофон, и я спущусь».
Да, думаю, с вечером воспоминаний и восточным гостеприимством что-то не очень. Правда, я вспомнил о каких-то слухах, что кто-то когда-то ограбил квартиру Лисициана. Мало ли что бывает. И вечером поехал. Лисицианы жили на Советской площади в доме, где был книжный магазин № 100, окна их квартиры выходили на ресторан «Арагви». Я подошел к подъезду во дворе и позвонил в домофон. Никто не подходит! И тут какой-то дядька тащит от машины разряженный аккумулятор, прижимая к животу, и просит помочь ему войти в подъезд. Я прошел с ним, как Буратино в таверну за хвостом петуха. Поднялся на лифте на нужный этаж и стал искать квартиру. Это оказалось просто: на огромной площадке слева была всего одна дверь с нужным номером. Бросалось в глаза, что других дверей просто не было. Это наводило на мысль о большом количестве комнат в квартире и о том, как советская власть ценила своих знаменитостей. Нажимаю кнопку звонка. Долго никто не подходит. Потом слышу шаркающие шаги, и тот же глухой женский голос спрашивает: «Вам кого?» – «Павла Герасимовича! Я привез лекарство!» – говорю я, собираясь объяснить, почему я звоню в дверь. Женские шаги, шаркая, удаляются и через некоторое время приближаются другие шаги. Дверь открывается и в проеме появляется седой старик сухого сложения с красивым, «высеченным из камня» лицом. Он довольно странно одет: верх – телогрейка, надетая на «солдатскую» майку синего цвета, низ – синие тренировочные шаровары, растянутые на коленях. На ногах тоже что-то соответствующее, шлепанцы не шлепанцы, чеботы не чеботы. Старик широко улыбается и говорит: «Спасибо, дарагой! Спасибо дарагой». И протягивает руку за лекарством. Я отдаю лекарство, уже понимая, что никаких лирических воспоминаний не получится. А старик, все так же гостеприимно улыбаясь, теснит меня в сторону лифта и говорит: «Спасибо, дарагой! Спасибо, дарагой!» Дверь лифта за мной закрывается. Так иногда встречаются с юностью!
Есть такая народная мудрость: «Не ходи по старым адресам!»
Газета к 50-летию Революции
В советское время в каждой уважающей себя организации выходила стенная газета (стенгазета). Выходила она и в моем родном Институте радиотехники и электроники, куда я пришел на работу в 1962 г. О роли, которая придавалась стенгазете, можно судить по тому, что она курировалась партбюро, а главным редактором был директор института, вице-президент АН СССР, академик В. А. Котельников. Я стал членом редколлегии. Тутподошла знаменательная дата – 50-летие Великой Октябрьской Социалистической революции, 1967 год, и партбюро приняло решение поместить в стенгазете интервью с участниками Революции и Гражданской войны и поручило взять эти интервью мне. Согласно данным отдела кадров, таковых участников оказалось трое. Я с энтузиазмом принялся за дело.
Первым оказался главный механик Жабин. Я задал ему вопрос: «Кем он был и какое самое яркое событие ему запомнилось?» Жабин ответил, что в Гражданскую войну был красноармейцем, и запомнилось, как ему было поручено доставить верхом важный пакет в штаб. Мне запомнилось его выражение «Аллюр три креста», что означало крайнюю важность и срочность донесения. Жабин вскочил на коня и помчался во весь опор, понимая ответственность задания. И тут его ранили! Я, загоревшись, спросил: «Куда ранили?». Немного помявшись, Жабин ответил: «В мягкое место». Мне показалось это обстоятельство немного странным – кто стрелял, враги или свои? Как об этом написать в газете?
В общем, я решил пойти к другому участнику – Смелякову. На те же мои вопросы Смеляков ответил следующее. Он также служил в Красной Армии, и в 1918 г. пришло сообщение, что в Германии началась революция, а это означало начало мировой революции и наш интернациональный долг – поддержать немецких товарищей. И его полк выступил с песнями на помощь восставшим. Вот идут они маршем, одна революционная песня сменяет другую, и вдруг колонну обгоняет легковой автомобиль, а в автомобиле сидят Лев Троцкий и Михаил Калинин! Доехав до головы колонны, автомобиль останавливается, и приехавшие высокие гости начинают выступать.
«Что говорил Калинин, я не запомнил. Троцкий произнес такую речь, что некоторые бойцы заплакали. Смысл речи состоял в том, что революция в Германии подавлена. Мы со своей помощью опоздали. Мировой революции пока не будет, и надо поворачивать назад! И мы зашагали и снова запели, но уже в другой, не такой бодрой тональности».
Рассказ Смелякова мне очень понравился, он передавал дух эпохи. Смущал меня только Троцкий, поскольку слова «троцкизм» и «троцкист» были еще страшными ругательствами. Как известно, убийца Троцкого Рамон Мер-кадер только в 1960 г. выйдет из мексиканской тюрьмы и получит в Кремле Звезду героя. Я решил посоветоваться в партбюро с Василием Васильевичем Андреичевым, курировавшим стенгазету. В. В., чуть подумав, сказал: «Давай изложим так, что эту яркую речь произнес не Троцкий, а Калинин». Тут воспротивился я: «Это же фальсификация истории!» Решили и это интервью не помещать, а я оправился к третьему участнику.
