Владимир Раевский - Полное собрание стихотворений

Мой друг! в наш дивный век — науками, искусством,
И россов доблестью, и благородства чувством
Любви к отечеству достойных сограждан,
В наш новый век, когда властитель и тиран
Несметных орд к нам внес убийства и пожары
И провидения испытывал удары,
Сея́ в триумф побед постыдный бег и страх…
И трупы хищников рассеялись в полях,
Когда прошедшее из книги современной
Мечом росс вырубал и, лавром покровенный,
Секване начертал постыдный приговор…
                   Когда вселенной взор
России <быстрый> бег к величью измеряет
И подвиги ее в истории читает, —
Возможно ли! тогда, забыв свой подвиг славы,
Чудесно исказя и нрав и разум свой,
Здесь дети робкие с изнеженной душой
В очах невежества чтут модные уставы,
И наши знатные отечества столпы
О марсовых делах с восторгом рассуждают…
С утра до вечера за картами зевают,
А жены их, смеясь, в боскетах нежны лбы
Иноплеменными рогами украшают…
Но свет орангутанг, и мы живем в том свете,
Где дым тщеславия рассудок закурил
И многих мудрецов в паяцы нарядил.
                  У всякого одно в предмете —
                  И бедный Ир с клюкой
Под добрый час себя с Юпитером равняет…
И кучи золота, и царства рассыпает,
                  И наслаждается мечтой!..
                  Всё в свете допустить возможно,
Но быть игрушкою шутов и обезьян
В сей славный век для нас постыдно и безбожно.
                  Напрасно умный наш певец,
Любовью чистою к отчизне возбужденный,
И нравам и умам чумы иноплеменной
                  С войною хочет дать конец!
Мартышка весь свой век не устает кривляться,
Для подражания; бесхвостый, без ушей,
Престанет ли осел кряхтеть и спотыкаться?
Из всех гражданских зол — всего опасней, злей
Для духа нации есть чуждым подражанье,
Но спорить не хочу, смешно в осьмнадцать лет
В уборе дедовском явиться в шумный свет
И с важностью начать другое подражанье.
Но, друг мой! переждем — эпоха началась,
                  И наше сбудется желанье…
Орел с одним орлом стремится в состязанье.
                  Гражданства искра в нас зажглась —
И просвещение спасительной рукою
Бальзам свой разольет в болезненных умах,
                                 И с новою зарею
Исчезнет, может быть, еще неверный страх.

        Там далее: провинциал Минос,
<Он> указательным перстом чертит законы;
С улыбкой важною, поднявши красный нос,
Он проповедует, как межевать законы,
                              Как Ева и Адам
В раю поссорились за несогласность мненья,
Как Гавриил их бил пребольно по плечам;
Как трудно было им тягаться по судам
За родовое их отцовское именье;
Как был когда-то царь, ему прозванье Петр,
Что первый он завел в России фраков моды;
Что есть орудие — названьем бароме́тр…
Что за́ морем живут арабы иль уроды…
И все в безмолвии, с преклонной головой
Глаголу мудреца столь важного внимают,
И изредка, когда он скажет вздор пустой,
Они с почтением ему рукоплескают.
И сей великий муж, сей грозный судия,
Уездный меценат и удивленье света,
Из милости свой взор бросает на меня
                Наместо пышного ответа.
Представь же, добрый мой и несравненный друг,
Сей свет, исполненный столь дивными умами,—
Там злобу и разврат, а здесь безумцев круг,
Там царедворцев строй с предлинными ушами,
Здесь женщин, дышащих коварством, суетой,
И новых мессалин в нимфо́мании злобной…
……………………………………………
Здесь… едва простым пером
Могу изобразить картину преступлений,
Насильств и ужасов мегеры модной, злой,
Терзающей народ жезлом постановлений.
Кровавый пот с лица, печальный, смутный взор,
Согбенны рамена и впалые ланиты,
И дряхлость ранняя, и вкруг детей собор —
                     Истлевшим рубищем покрыты;
Шалаш, ни от дождя и зноя и зимой
От вьюг и холода, от бури и ненастья
Не защищаемый и кровлею простой,
И вкруг следы нужды, печалей и несчастья —
Суть призраки тех жертв, которые в трудах
Свой век для гордых чад корысти сокращают
И все сокровища из недр земли, в водах
Для расточения владельцев извлекают!
И, в довершение, невинных дочерей
И юных жен — одно несчастных достоянье —
Влачит к растлению седой прелюбодей
И на уста кладет ударами молчанье!
Но полно, я боюсь, чтоб чувств свободный жар
Не сделал страшною столь важную картину,
Чтоб друга твоего несовершенный дар
Не выразил не так ужасных зол причину!!!
Льзя ль видеть бед ярмо и духом не страдать?
Льзя ль в обществе невежд, средь злых
                                                    и преступленья,
Где добродетель есть как злоехидный тать,
Где зависть черная под видом снисхожденья,
Где воздух заражен пороков смрадной мглою,—
Льзя ль, говорю, довольным быть судьбою
Льзя ль мизантропии одежду не носить?
Дитя и женщины бегут за мишурою,
А сердце робкое, нетвердый, слабый ум
Утешен призраком и тешится мечтою;
Но человек среди своих великих дум
Зреть должен — истину, прелестну наготою.
…………………………………………………
                             О, сколько раз с собой
Я в изысканиях терялся отвлеченных,
Здесь видел образец создания смешной,
А там великое — но с целию презренной!..
Напрасно б стал тебе систему созидать
Вслед Канту, Шеллингу и многим им подобным.
                Субъект, объект — велит молчать
О пышной глупости всех тварей земнородных.
Я знаю цель мою и сей ничтожный дар,
Дар жизни, связь души с началом разрушенья, —
И слабый мой талант и песнопенья жар
Слабеет с мыслию — минутного явленья.
Никто не вразумил, что нас за гробом ждет,
Ни тысячи волхвов, ни книги Моисея,
Ни мужи дивные, гласящи дивный сброд,
Ни гений Лейбница в листах «Феодицеи».
И червь, и я, и ты, и целый смертный род
Для будущих времен пройдет, как блеск Элиды.
Скажи мне, где народ обширной Атлантиды?
Вот связь — всех сущих здесь и общий сей закон,
Не испытающий в движеньях перемены!
А смертных глупый род, пуская глупый стон,
В веригах алчности, злодейств, убийств, измены
Вседневно к олтарю Химеры вопиет…
И мнит в пустой мольбе обресть свое спасенье,
Бессмертие то здесь, то там в безвестном ждет
И гибнет жертвою скорбей и злоключенья…
……………………………………………………

Безумцы, оградясь обрядами, мольбой
И верой, следствием вериг предрассуждения,
         Чем ближе к крыше гробовой,
Тем злоба их сильней, тем чаще преступленья.
В груди с ехидною, с поникшею главой,
Со взором, алчущим неутолимой мести,
                        Слепцы под сединой
Идут порокам вслед, как вслед добра и чести!
Страшусь и бегаю от обществ и судей,
Где слышу грозное пифическое мненье,
Смысл многозначащий бессмысленных речей,
Где всё против меня кричит с ожесточеньем
Не верит кошкам он, не верит чесноку,
Не верит мумии всесильной Озириса,
Не верить он дерзнул спасителю быку
И храмы позабыл священные Мемфиса!

             Солнце покрылось серою мглой,
             Тучи, спираясь, быстро несутся…
             Вихрь, сотрясая листья с дерев,
             С шумом и силой дол пробегает
             И воздымает в воздухе прах;
             Враны над бором стаей виются,
                        Нивы клубятся волной.
Подернут горизонт полунощною тьмой,
И молния вдали из бурных туч сверкает;
Перун отзы́вами грохочет за горой,
И эхо гул его в утесах раздробляет!
             С ветром холодным падает дождь,
             Сосны и ели со скрипом трясутся,
             Волны, волнуясь быстрой струей,
             Пеною желтой в берег плескают,
             Дикие гуси скрылись в тростник;
             Шумом внезапным вол устрашенный,
                        Вкруг озираясь, ревет.

Гигантов бурных строй по высоте летит,
И молния, виясь, кругом во мраке блещет!
Удар удару вслед гром яростный вторит
И смертоносные перуны долу мещет!
             Здесь дева робкая дрожит,
             Взор старца к небу устремился!
             Пловец в волнах погибель зрит,
             Оратай в ближний лес сокрылся.
             Сильней и ветр и дождь шумит,
             Огнь бледный заревом мерцает;
             Перун из черных туч летит,
             И раздробленный дуб пылает!..