Ли Бо - Дух старины
Восхождение в вечность Ли Бо начинает по горе Тайбо (№ 5). Это и реальная гора в уезде Угун современной провинции Шэньси, и метафизическая гора, связывающая Небо и Землю (аналогии: реальный хребет Куньлунь и метафизический холм Куньлунь — Нижняя (Земная) Столица Первопредка; греческая гора Олимп и метафизический холм Олимп — земной трон Зевса и дворец небожителей). Вне всякого сомнения, Ли Бо использует здесь архетипическую модель, состоящую из трех символов, где гора — это идеально-мыслительное мужское начало ян, вода — телесно-чувственное женское начало инь и соединяющее их идеально-телесное ядро (смесь воды и горной пыли) — духовное эмбрионально-детское начало цзы. В таком ландшафтном воплощении архетипическая конструкция ян-цзы-инь проходит сквозь всю китайскую культуру. Например, она чрезвычайно широко представлена в «Каноне гор и морей», где играет роль генерирующего начала родовых объединений людей, тотемов и вещей. В даосизме и конфуцианстве она выступает структурным принципом философского Дао. При этом в даосских космогониях специально подчеркивается особенность состояния эмбрионального звена архетипа Дао. Этот эмбрион-дитя находится в среднем, каком-то сонном состоянии между жизнью и смертью. Он ни жив ни мертв и вместе с тем и жив и мертв («подобен существующему»); ни молод ни стар и в то же время и молод и стар («дитя», но «предшествует первопредкам» — «Дао дэ цзин», § 4).[367] Он свернут, как эмбрион в чреве матери, и спиральные энергии инь и ян окутывают его, но нет ни одной точки, недосягаемой для него. Он — вечный мертвец, но он-то и зачинает все жизненные процессы («непрерывно вьется, действует без усилий» (Там же, § 6).
Итак, Ли Бо ничего не изобретает относительно архетипической значимости горы Тайбо. В воображении поэта рядом с ней стоит могучий образ горы Куньлунь, исчисляющей меры духовных трансформаций космоса и отмечающей уровни бессмертия: «Если с горы Куньлунь подняться на высоту, вдвое превышающую ее, то это будет гора под названием Лянфэн (Прохладный Ветер). Взошедший туда становится бессмертным. Если еще подняться на высоту, вдвое превышающую ее, то это будет так называемый Сюаньпу (Висячий Сад). Взошедший туда становится духом-лин, он сможет управлять ветрами и дождями. Если еще подняться на высоту, вдвое превышающую ее, то это и будет Высшее Небо. Взошедший туда становится духом-шэнь. Это и есть обитель Тайди (Высшего Первопредка)».[368]
Древняя (мифологическая) гора Куньлунь указала Ли Бо как одному из членов поэтического братства направление и способы тайного духовного восхождения. С этим и отправился седой Ли Бо вверх по горе Тайбо — своему прародителю, так как гора Тайбо участвовала в его поэтическом рождении. Пройдя 300 ли (условный показатель), Ли Бо расстается с миром суеты. Ровно на середине пути он достигает обители старца с иссиня-черными волосами, то есть встречает старца-младенца. Тот возлежит у входа в скальную пещеру на ветвях заснеженных сосен (либо под соснами), укрытый облаками. Он спит мертвым сном. Это подлинный человек, к которому Ли Бо пришел узнать драгоценный рецепт бессмертия. Долго он умоляет (будит) старца. Наконец тот сквозь зубы вышептывает ему тайну приготовления эликсира. Глубоко в сердце запечатлевает его слова Ли Бо. В мгновение ока старец распрямляется и, словно молния, исчезает. Ли Бо вскидывает голову, а старца уж нет, и только от избытка чувств Ли Бо бросает в жар. После этого Ли Бо готовится получить эликсир и навсегда расстаться с миром людей (№ 5).
Учитывая генетическую связь поэта и горы Тайбо, можно предположить, что в лице старца Ли Бо встретился с самим собой как вечно живым мертвецом и в молениях у подземного гроба открыл самому себе тайну бессмертия. Старец улетучился (вошел в Ли Бо?), и теперь он, Ли Бо, стал старцем-младенцем и занял срединное место в космическом архетипе. Жерло «сокровенного скита» втянет его вовнутрь.
Надо сказать, что этот архетип горы, воды и связывающего их мертво-живого эмбриона (в вещном ли виде, в женском или мужском облике) присущ не только китайской, но, по-видимому, многим культурам. Пульсируя в этнических ландшафтах мироздания, этот архетип в качестве фабульной матрицы мирового сюжета продуцирует в символах поэтические тропы и философемы. Подхваченные авторским творчеством, они затем литературно перерабатываются, и мы получаем от поэтов и философов сказку, поэму и философский трактат.
Разумеется, этот архетип встречается и в русской культуре. Например, у А. С. Пушкина он фигурирует во многих произведениях, в том числе и в «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях»:
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный…
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
Чем не покачивающийся на ветвях сосны спящий мертвым сном старец-младенец?
Попав в центр горно-водного архетипа и заменив старца-младенца, Ли Бо спускается затем в «сокровенный скит» — в пустоту космического чрева. Это генетическое ядро мира, особая, ничем не наполняемая пустота, состоящая из духовных спиральных энергий. Все, что попадает в эту органическую реторту, переплавляется в чистый люминесцирующий дух, или в духовное дитя (цзы). Только здесь посланец людей или богов-первопредков может обрести эту подлинную духовную сущность и принять на себя харизму Поднебесной. Процесс этого синтеза описан Лао-цзы, предком Ли Бо, в трактате «Дао дэ цзин»:
Дао пусто, и, как ни старайся, его не наполнишь.
О бездна-пучина, подобная пращуру мириад вещей!
Стихает ее стремительность, слабеют ее путы,
Умеряется ее свечение, осаждается ее пыль.
И тогда — вот он чистейший, подобный чему-то существующему!
Я не ведаю, чье это дитя, [оно] образом своим предшествует Первопредку.
Пройдя тончайшую духовную синтезацию, Ли Бо выходит из «сокровенного скита» и вливается в космический вихрь, который разносит его по всему объему Поднебесной. Ли Бо становятся доступными все ее концы и начала, пределы и даже запредельная область, что он сам и изображает в поэтической картине своей духовной левитации (№ 41). Ему уже тысячи лет, т. е. он бессмертен. Лежа на облаке, он достигает всех восьми сторон света и таким образом расширяется в спиральном колесе вихря. Размеры Ли Бо столь огромны, что утром он наслаждается «морем Пурпура», а вечером «накидывает багрец зари». Все для него так близко, что, протянув руку, он срывает ветку с Дерева Жо, растущего на вершине Куньлуня, и подгоняет ею дневное светило. Достигнув предела бытия, он проникает в Начала Небытия (у ни) и здесь встречается с Верховным Владыкой (шан хуан). Тот приглашает Ли Бо в Высшую Простоту (тай су) — в праначало, лежащее на границе небытия и бытия. Принимая Ли Бо в пантеон, Верховный Владыка жалует его нефритовым нектаром, это и пища богов, и субстанция времени, точнее вечности. Если его отведать, в миг проносятся десять тысяч лет. Далее Ли Бо продолжает левитацию на ветре и выносится за пределы Неба.
В выходе за Небо и сказывается сверхбожественная мощь и особая миссия Ли Бо. Возможно, в «ските» «Высшей Простоты» Ли Бо прошел еще одну синтезацию, которая позволила ему преодолеть тяготение бытия и выйти в бесконечность вселенной. Ли Бо выступил здесь в качестве медиума, который соединил питающие среды духовно-энергетической пустоты «сокровенного скита» и энергетической пустоты вселенной, между которыми разместилось мироздание. Теперь Ли Бо мог гармонизировать жизнь Поднебесной извне и изнутри, оплетая мир витками энергетической спирали.
Ли Бо осуществил то, о чем мечтает каждый подлинный поэт и философ. В сакральных колодцах Поднебесной (может быть, мы нашли не все) он претерпел ряд духовных синтезов и совершил трансцензус: вышел в занебесную, досудьбоносную, дособытийную область. Там он созерцает внешний лик Поднебесной, каким она смотрит во вселенную, и лик вселенной, каким она смотрит на Поднебесную. Однако нам о них он ничего не рассказал. А может, и рассказал, но его слова одно за другим все еще идут к нам в непостижимо долгих шагах времени. Ведь Ли Бо выпил нефритовый нектар, каждый глоток которого стоит наших десяти тысяч лет. Подождем десять тысяч лет (сто поколений, как говорит трактат «Следование середине»), и, возможно, тогда новый старик-младенец, собрав хотя бы одну из строф, продекламирует нам поэтический стих Ли Бо о ликах Поднебесной и Вселенной.
Тайна поэтического слова
Нескромной выглядела бы претензия на раскрытие тайны поэтического слова Ли Бо. Для этого нужно или быть самим Ли Бо, или стать еще выше и глубже (но куда уж выше вселенной и глубже «сакрального скита»?). И все же, следуя призыву самого Ли Бо поэтизировать вместе с ним (ведь он хотел всю Поднебесную усадить на своего поэтического дракона), можно сделать некоторые предположения и догадки о его поэтической магии.