Валентин Коровин - Поэты пушкинской поры

Как медленно приходит счастье,
Как быстро кроется оно,
Дней юных в долгое ненастье
Мне было жить на миг дано!
Наказан я за то мгновенье!
Надежд пустое обольщенье
Всё горечь услаждает зла,
Но мне уж чуждо упоенье,
Надежда в сердце умерла!
В сем сердце, съеденном тоскою,
Больном, убитом, я горю
Бегущей возвратить мечтою
Блаженства прошлого зарю;
Но настоящее как туча
Во всех души несвязных снах,
И – вмиг блистает на глазах
Слеза невольная, горюча.
Я всё навеки потерял,
Я мене ветрен, пылок стал!
Доверенность к судьбе умчалась,
Огнь чувств, восторгов рай исчез,
И даром пагубным небес
Одна любовь со мной осталась!

Таланта в полном блеске он
Поник увенчанной главою,
Свинцом летучим поражен
Братоубийственной рукою;
Издетства баловень певец
Прелестной музы своенравной,
И после жизни бурной, славной
И бурный встретил он конец.

Негодованье и печаль
Волнуют грудь и мысль невольно;
Увы, кому его не жаль!
О Пушкине кому не больно?
Один он нам звездой светил,
Звучал в предбудущие лета —
Зачем же ты его убил,
Злодей, отнял у нас Поэта!

Кто право крови дал тебе
Над сей главою озаренной?
Ты знаешь ли, к его судьбе
Восторг прикован полвселенной!
Любимец наш, отрада, друг,
Честь, украшенье полуночи, —
Его напевов – жаждал слух,
Его лица – искали очи!

И слышишь ли плачевный звон?
Весь Петроград, слиян душою,
Подвигся в ходе похорон
Необозримою толпою;
Не полководец, не монарх,
Он в землю сходит им подобно,
И общей грустью в мир загробный
Сопровожден любезный прах.

Коль ближние, склонясь челом,
В боязни кроются виновной,
Ты ль, муза, пред Певца костром
Пребудешь робкой и безмолвной?
Как Цезаря кровавый плащ,
Бери, кажи ты Барда тогу,
Зови к царю, к народу плачь
И месть кричи земле и Богу!

Но успокойся, неба дочь!
Кто усладил Певца кончину,
Его детя́м успел помочь,
Устроив прочно их судьбину, —
Тот знает – и не дремлет он,
Венчанный россов представитель,
И грянет в свой черед закон —
Невинных неподкупный мститель!

Элизиум, цветущий вечно рай
Души вертляной и крылатой, —
Кто на земле, кто будет мой вожатый
В тот светлый, в тот чудесный край?
Два глаза есть и голос милый,
Мне слишком близкие давно,
Им дивное могущество дано
Элизиум творить не за могилой!
Элизиум и чувств и дум!
И в миг тот дивный мир пред мною исчезает,
И неземных порывов полон ум,
И огнь, чистейший огнь всё сердце проникает.

Поэт, твой дружественный глас
Достиг до узничьей темницы —
И в сердце жизнь отозвалась
На звук знакомыя цевницы.
Давно уж, скуки снедь немой,
Оно без чувства хладно билось;
Но снова чувство оживилось
О счастьи тихою тоской!
Куда девались, друг-поэт,
Сии порывы к наслажденью,
Сей мир волшебный юных лет
И вера сердцем сновиденью!
В объятьях ветреных Лаис
Любить способность онемела;
Страсть к славе, к жизни охладела.
Желанья роем унеслись!
К нам путь завеяла метель
Свободе, резвому веселью,
И жизни жесткая кудель
Полубольной прядется Ленью.
Один лишь Силы звучный глас
Смущает мрачное безмолвье,
И краснощекое Здоровье
Вспорхнуло с Радостью от нас!

Друзья, сегодни невзначай
Пришла мне мысль благая
Вас звать в Семеновский, на чай.
Иди, семья лихая!
В туфлях, халатах, в семь часов
Ко мне съезжайтесь прямо,
И каждый, братья, без чинов
Тащись с любимой дамой.

Приди, Евгений, мой поэт,
Как брат, любимый нами,
Ты опорожнил чашу бед,
Поссорясь с небесами;
Запей ее в моем углу,
За чашею веселья —
Светлее будущего мглу
Увидишь от похмелья.
Не знает Бахус черных дней,
Ему как лужа море.
Приди, и с музою твоей,
Плаксивою, как горе;
Пусть сердцу братьев говорит
Волшебными устами —
Младая грудь ее горит
Свободой и богами.

И Дельвиг, председатель муз,
И вождь, и муж совета,
Покинь всегдашней лени груз,
Бреди на зов поэта.
Закинь на полку фут и вес
Философов спесивых,
Умножь собой толпу повес,
Всегда многоречивых.
Ты любишь искренно друзей,
Ты верен богу Пинда,
Ты чинно род семьи своей
Ведешь от Витикинда, —
С младою музою твоей,
Опередившей годы,
Гряди в веселый круг друзей
На празднество свободы.

И Чернышов, приятель, хват,
Поклонник Эпикуру,
Ты наш единоверный брат
По Вакху и Амуру,
И нашим музам не чужой —
Ты любишь песнопенья:
Нередко делим мы с тобой
Минуты вдохновенья.
И бог любви, и сатана
Равно нас, грешных, мучит,
И бес румяный, бог вина,
Науке жизни учит.
Приди на прямодушный зов
Армейского солдата;
Мой беззаботный философ,
Люблю тебя как брата!
Ты в скуке не провел и дня,
Ты денег не хоронишь,
Мундир гвардейский, четверня,
Но ты не фанфаронишь;
Ты любишь бранный шум и треск
И любишь наслажденье,
И знаешь, что мишурный блеск —
Плохое украшенье.
В чертогах, в городском шуму
И в подземельной хате
Уважен умный по уму
И мил в своем халате!

Болтин-гусар, тебе челом,
Мудрец златого века!
Ты наслаждаешься житьем
Как правом человека;
Ты храбр, как витязь старины,
И прям, как наши деды,
Ты любишь страсть родной страны —
Роскошные обеды,
Ты пьешь с друзьями в добрый час,
Без бабьего жеманства, —
Святая трезвость во сто раз
Безумнее и пьянства!
Дай руку, брат, иди ко мне,
Затянем круговою!
Прямые радости одне
За чашей пуншевою…
Напьюсь – и светел Божий день,
И люди, будто люди,
И Пашу целовать не лень —
Прижмусь к упругой груди;
Тверез – и люди мне, гусар,
Негодные созданья,
И холоден смышленый жар
Наемного лобзанья.

Сберемся ж, братья, заодно,
Иди, семья лихая!
Вас ждет и чай мой, и вино,
И муза молодая;
И вечер посвятим богам,
Подателям блаженства.
Друзья, цензуры нет пирам
Для дружбы и равенства!

Напрасно я, друг милый мой,
Желал найти науку счастья;
Напрасно, всех любя душой,
Просил любови и участья…
Участья… Кто его найдет?
О, люди холодны, как лед…
Мои труды вотще пропали,
Но чувства опытнее стали —
Мне люди в наготе предстали —
Я пожалел моих хлопот.

В наш век счастливый, век прекрасный
Приветлив ласковый народ;
Всё дышит тишиной согласной,
Друг другу братски руку жмет;
Пристойно скромны изуверы,
Пристойно воры ждут ночей,
Не давят жертв во имя веры,
И нет державных палачей…
Чего ж желать мне оставалось?
К чему я стал себе злодей?
К чему рассматривать людей?
Пусть было б всё как всё казалось.

Так, друг, теперь я вижу сам,
Уже нет нужды мне в совете —
Науки счастья нет на свете,
И дать не могут счастья нам.
Счастлив, кто в уголку уютном
Для жизни нужным не убог
И в исступлении минутном
С любовью позабыться мог;
Кто свету ввек не доверялся,
Один пирует жизни пир,
Кому так свет не представлялся,
Как в микроскоп фламандский сыр!