Андрей Белый - Стихотворения

Я вышел из бедной могилы.
Никто меня не встречал —
Никто: только кустик хилый
Облетевшей веткой кивал.

Я сел на могильный камень…
Куда мне теперь идти?
Куда свой потухший пламень —
Потухший пламень… – нести.

Собрала их ко мне – могила.
Забыли все с того дня.
И та, что – быть может – любила,
Не узнает теперь меня.

Испугаю их темью впадин;
Постучусь – они дверь замкнут.
А здесь – от дождя и градин
Не укроет истлевший лоскут.

Нет. – Спрячусь под душные плиты…
Могила, родная мать,
Ты одна венком разбитым
Не устанешь над сыном вздыхать.

Средь каменьев меня затерзали:
Затерзали пророка полей.
Я на кость – полевые скрижали —
Проливаю цветочный елей.

Облечен в лошадиную кожу,
Песью челюсть воздев на чело,
Ликованьем окрестность встревожу, —
Как прошло: всё прошло – отошло.

Разразитесь, призывные трубы,
Над раздольем осенних полей!
В хмурый сумрак оскалены зубы
Величавой короны моей.

Поле – дом мой. Песок – мое ложе.
Полог – дым росянистых полян.
Загорбатится с палкой прохожий —
Приседаю покорно в бурьян.

Ныне, странники, с вами я: скоро ж
Дымным дымом от вас пронесусь —
Я – просторов рыдающих сторож,
Исходивший великую Русь.

Песчаные, песчаные бугры, —
Багряные от пиршества заката.
Пространств моих восторги и пиры
В закатное одеты злато.

Вовек в степи пребуду я – аминь!
Мои с зарей – с зарею поцелуи!
Вовек туда – в темнеющую синь
Пространств взлетают аллилуйи.

Косматый бог, подобием куста
Ко мне клонясь, струит росу листвою
В мои, как маки, яркие уста, —
Да прорастут они травою.

Твой ныне страж убогих этих мест
Я, старый бог, степной завет исполню:
Врагов твоих испепелю окрест,
Прияв трезубец жарких молний.

Пред ним простерт, взываю: «Отче наш».
Бурмидским жемчугом взлетело утро.
Косматый бог лиет лазурь из чаш
И водопад из перламутра.

Заря горит: ручьи моих псалмов
Сластят уста молитвою нехитрой.
На голове сапфиром васильков
Вся прозябающая митра.

Я помню день: враги с окрестных сел
Восстали на меня – и вот: погибли,
Когда на них молитвенно пошел,
Закляв словами травных библий.

Когда, как месть, волшебств туманный ток,
Дымящийся росою и ветрами,
Подъяв, заклятьем пролил на восток
Над охладненными лугами.

Эй, ты! Падешь, коль вновь возмнишь восстать
На божество, как пал в веках твой прадед, —
И мой репейник бешеный, как тать,
Иглою шип под сердцем всадит.

Я вольный поп: и ныне, как и встарь,
Сюда кустом на брань рукоположен.
И вещий – сам. И вещий мой алтарь
Из крепких, красных камней сложен.

Колючий клир (ревнивое репье) —
Мои прозябшие цветами прихожане —
Вознес над вами, скрыв лицо мое,
Благославляющие длани.

Вот соберу с болот зеленый хвощ,
От ульев – мед, от нивы – колос хлебный!
Текут века… Я утро, день и нощь
Служу целебные молебны.

Цветись, цветок, – и в ветер венчик кинь!
Взлетайте выше, ладанные струи!
Вовек туда, в темнеющую синь
Пространств восходят аллилуйи.

Медовый ветр струит густой елей,
Сластит уста и льется быстротечно.
Стоят холмы, подъяв престол полей
Тысячелетия, извечно.

И космами над синею водой
Вдали поник в бунтующей порфире
Сердитый бог с зеленой бородой —
Последний бог в пустынном мире.

Твой вопль глухой гудит, летит, твердит, —
Твердит в поля, лиет елей и стынет;
Зеленой хлябью вновь – и вновь – вскипит,
Листвяной купой хладно хлынет.

Из уст твоих – златые словеса!
Из уст дуплистых, сластно в высь кидаясь,
Они туда – в немые небеса —
Текут, потоком изливаясь.

Как возвещу в простор окрестных сел
Сладчайших уст, о куст порфирородный, —
Как возвещу бунтующий глагол,
Неизреченный и свободный.

Из вековой, из царственной глуши
Ты – сук сухой наставя, как трезубец, —
Туда – во мрак трухлявой их души
Грозишь, косматый душегубец.

Века текут… И хрипло рухнул в лог
Старинный куст, изъеденный судьбою.
А я в слезах простерт у мшистых ног,
Как дым кадильный пред тобою.

В последний раз дупло – твое дупло —
Лобзаю я, наполненное гнилью.
Века текут; что было, то прошло.
Ты прорастешь седою былью.

Медвяных трав касается мой лоб.
Испив елей, и ныне, как намедни,
В последний раз – твой верный, старый поп —
Я здесь служу свои обедни.

Над золотой, вечернею рекой
Свивают кольца облачные змии
Скорей, скорей, – о поле, упокой
В твоей бездомной киновии.

Меня прими, – в простор простертый гроб!
Рассейтесь вы, как дым, седые бредни!
В последний раз – твой верный, старый поп —
Я здесь служу свои обедни.

Ушел я раннею весной.
В руках протрепетали свечи.
Покров линючей пеленой
Обвил мне сгорбленные плечи,

И стан – оборванный платок.
В надорванной груди – ни вздоха.
Вот приложил к челу пучок
Колючего чертополоха;

На леденистое стекло
Ногою наступил и замер…
Там – время медленно текло
Средь одиночных, буйных камер.

Сложивши руки, без борьбы,
Судьбы я ожидал развязки.
Безумства мертвые рабы
Там мертвые свершали пляски:

В своих дурацких колпаках,
В своих ободранных халатах,
Они кричали в желтый прах,
Они рыдали на закатах.

Там вечером, – и нем, и строг —
Вставал над крышами пустыми
Коралловый, кровавый рог
В лазуревом, но душном дыме.

И как повеяло весной,
Я убежал из душных камер;
Упился юною луной;
И средь полей блаженно замер;

Мне проблистала бледность дня;
Пушистой вербой кто-то двигал:
Но вихрь танцующий меня
Обсыпал тучей льдяных игол.
Мне крова душного не жаль.
Не укрываю головы я.
Смеюсь – засматриваюсь вдаль:
Затеплил свечи восковые,

Склоняясь в отсыревший мох;
Кидается на грудь, на плечи —
Чертополох, чертополох:
Кусается – и гасит свечи.

И вот свеча моя, свеча,
Упала – в слякоти дымится;
С чела, с кровавого плеча
Кровавая струя струится.

Лежу… Засыпан в забытье
И тающим, и нежным снегом,
Слетающим – на грудь ко мне,
К чуть прозябающим побегам.

В тот час, когда над головой
Твой враг прострет покров гробницы, —
На туче вспыхнет снеговой
Грозящий перст моей десницы.

Над темной кущей
Я наплываю облаком, встающим
В зное.

Мой глас звучит,
Колебля рожь.

Мой нож
Блестит
Во имя Бога —
– Обломок месячного рога
Сквозь облако немое.

Всхожу дозором
По утрам
Окинуть взором
Вражий стан;
И там —

На бледнооблачной гряде
Стою с блеснувшим копией,
Подобным утренней звезде

Своим алмазным острием
Пронзившим веющий туман.

Пришли и видят – я брожу
Средь иглистых чертополохов.
И вот опять в стенах сижу
В очах – нет слез, в груди – нет вздохов.

Мне жить в застенке суждено.
О, да – застенок мой прекрасен.
Я понял все. Мне все равно.
Я не боюсь. Мой разум ясен.

Да, – я проклятие изрек
Безумству в высь взлетевших зданий.
Вам не лишить меня вовек
Зари текучих лобызаний.

Моей мольбой, моим псалмом
Встречаю облак семиглавый,
Да оборвет взрыдавший гром
Дух празднословия лукавый.
Мне говорят, что я – умру,
Что худ я и смертельно болен,
Но я внимаю серебру
Заклокотавших колоколен.

Уйду я раннею весной
В линючей, в пламенной порфире
Воздвигнут в дали ледяной
Двузвездный, блещущий дикирий.

Рой отблесков. Утро: опять я свободен и волен.
Открой занавески: в алмазах, в огне, в янтаре
Кресты колоколен Я болен? О нет – я не болен.
Воздетые руки горе на одре – в серебре.

Там в пурпуре зори, там бури – и в пурпуре бури.
Внемлите, ловите: воскрес я – глядите: воскрес.
Мой гроб уплывает – золотой в золотые лазури.

Поймали, свалили; на лоб положили компресс.