Рабиндранат Тагор - Стихотворения. Рассказы. Гора

О чужеземный цветок, над лепестками склоняясь твоими,
Я спросил твое имя.
Ты вместо ответа качнул головой.
Я понял тогда: вопрос неуместен мой.
Но ты улыбнулся, цветок, и улыбка твоя
Мне сказала, что мы друзья.

О чужеземный цветок, тебя к груди прижимая,
Я спросил: «Из какого ты края?
Какая земля твою красоту взрастила?»
«Не знаю»,  — ответил ты тихо с улыбкою милой.
Я понял тогда, что важно другое:
Важно, чье сердце живет и владеет тобою,
Важно, чья грудь согревает тебя.
В любящем сердце, цветок, отчизна твоя.

О чужеземный цветок, я шепнул, наклонясь над тобой:
«На каком языке говоришь ты? Скорее открой,
На наречье каком мы можем с тобой объясниться?»
В ответ лепестки твои дрогнули, словно ресницы,
Ты улыбнулся, качнулась опять голова,
Зашепталась вокруг листва.
Я понял тогда, что понятней и внятней стократ
Наречий любых твой безмолвный язык — аромат.

О чужеземный цветок, склонясь над твоим стебельком,
Я спросил на рассвете: «Тебе я знаком?»
Ты тряхнул головой и улыбнулся в ответ.
Я понял тогда, что неважно, знаком я тебе или нет.
И сказал я: «Цветок, тобою душа полна.
Прикосновеньям твоим власть надо мною дана,
Ты в мое сердце радости льешь поток,
О чужеземный цветок!»

О чужеземный цветок,
Когда я тебе говорю: «Будешь ли помнить меня?» —
Ты улыбаешься, голову молча клоня,
И я понимаю, что значит твой молчаливый ответ:
Мысли твои за мною помчатся вслед.
Я скоро уеду, но буду из дальних краев
Твои посещать мечты.
Я знаю, цветок, меня не забудешь ты.

Мои письмена отцветают мгновенно,
На куст придорожный похожи:
Прохожий увидит его непременно —
И тут же забудет прохожий.

Не нужно мотыльку считать года,
Мгновения считает он всегда,  —
Вот почему у мотылька так много времени!

Сон — дерево. На дне его дупла
Свила гнездо моих мечтаний птица
И в то гнездо обрывки принесла
Всего того, чем шумный день томится.

Тяжелыми делами груженная ладья,
Того гляди, утонет в пучине бытия,
Но песни нагрузил я легчайшими словами,  —
Быть может, не утонут и долго будут с вами!

Весна свои цветы, свои листы
Вручает ветру, что шумит в садах…
Беспечная, иль позабыла ты
О будущих плодах!

Слова мои в крыльях своих обрели
Движенья исток и тепло.
Взлетели — и быстро исчезли вдали,
И сразу им стало светло.

Дерево залюбовалось строгой
Тенью собственной своей.
Собственная,  — а поди потрогай,
Приласкай или развей!

Избавясь от оков земного сна,
Свободу радость обретает,
И, чтобы ярче расцвести, она
По листьям трепетно взлетает.

Бездонный, темный океан ночной.
По глади легких вод
Притихший день, как пузырек цветной,
В безбрежности плывет.

Подарок робкий мой надеяться не может,
Что он отыщет путь к душе какой-нибудь,
Но доброта твоя, быть может, мне поможет
И душу перед ним захочет распахнуть.

На пыльной земле, как ребенок, рисует
картины весна;
Потом их стирает, уходит,  — их больше
не помнит она.

Дети возле храма, в день весенний,
Что на миг становятся шумней.
Бог не внемлет голосам молений,
Смотрит на игру детей.

Небо охватило землю светлыми руками,
Но само вдали тоскует,  — там, за облаками.

Далекое приблизилось. Гляди же:
Пройдут года — и дальше станет даль, а нам покажется, что ближе!

Гора, за облака
Воздев чело,
Не знает, что река
Чиста, смиренна.
Любовь реки робка,
Ей тяжело,
Но смотрит свысока
Гора надменно.

Пуская лодки облаков, природа
Играет светотенью небосвода.
Не так ли, веселясь, играют дети
Среди смеющегося утра года?

Хочет бог, чтобы воздвигли храм
Из любви и состраданья,
Что же люди, кланяясь богам,
Строят каменные зданья?

Когда, цветок напоминая, поблекнет ранняя заря,
Как зрелый плод, зардеет солнце, великолепие даря.

Эта ночь, как невеста в разлуке,
Краем сари закрыла свой лик,
Будто ждет в нетерпенье и муке,
Чтоб жених — светоч утра — возник.

Подул попутный ветерок,
а якорь в тине без движенья,
И места не найдет челнок,
куда деваться от смущенья.

Тень сберегла воспоминанья света,  —
И мы картиной называем это.

Я сижу один. Закат погас.
В дверь души стучатся в поздний час
Путники, окутанные тьмой:
Неосуществленные надежды
С болью возвращаются домой.

Перо летуньи выпало, бесславно
Лежит, зарывшись в прах.
Ну, кто поверит, что оно недавно
Парило в небесах!

Опасностями, яростью стихии
Ты манишь, океан, сердца людские,
Твои рассказы, полные тревоги,
Им обещают дерзкие дороги.

Все новые пути у солнца неустанного,
Оно, рождая свет, само родится заново.

Я господом ценим, когда
Работу делаю свою,
Я господом любим, когда
Всем сердцем песню я пою.

Тебе я в дар принес
Одну из свежих роз,
Тебе же нужен весь цветник живой.
Ну что ж, возьми, он твой.

Как видно, сбилась ты, весна, с пути прямого,
Ко мне пришла не в срок.
Но раз уж ты пришла,  — на старой ветке снова
Пусть расцветет цветок.

Когда для розы вспыхнул солнца свет,
Она возликовала.
«Тебе верна я до скончанья лет»,  —
Сказала — и увяла.

Следов полета моего
Теперь никто на небе не найдет.
Но я летал, я помню свой полет!

Листок цветку поведал в роще сонной,
Что страстно в свет влюбилась тень.
Цветок узнал о скромнице влюбленной
И улыбается весь день.

Горящую средь звездного чертога,
Из ярких звезд ее извлек
И с неба нам принес улыбку бога
Недолговечный светлячок.

Хотя густой туман вершину зажал в смертельное кольцо,
Полно величья, как и прежде, ее суровое лицо.

Безмолвно горы смотрят на просторы
Небес, что на вершины их легли.
Недвижные, как бы являют горы
Застывшее волнение земли.

Ты подарила мне цветок, и в руку
Мне шип вонзился, тонок и жесток,
Но с благодарностью, скрывая муку,
Я принял в дар цветок.

Сияет правда ярче всех красот,
Когда свой голос в песне узнает.

Ограничен пузырь водяной сам собой,
Исчезает, не зная о пене морской.

В светильнике нашей разлуки и ночью и днем
Пусть память о встрече горит негасимым огнем.

Сойдет на землю тьма ночная —
И облака заплачут,
Наверное, не понимая,
Что сами солнце прячут.

Прося подаянья, стоит у дверей
В одежде отшельника бог:
То весть, что сильнее ты стал и мудрей,
Явилась к тебе на порог!

Флейта смотрит на дорогу, музыканта ожидая,
Музыкант блуждает, ищет: где  же  флейта золотая?

Цветку жасмина чужда кручина, что невелик,
Но сам не знает, что украшает собой цветник,
И не страдает от заточенья сама весна,
Хоть в оболочку его цветенья заключена.

Цветы похожи на слова,
И окружает, как безмолвье мира,
Их безглагольная листва.

Вечер покой обретает, себя не виня,
Если проступки прощает прошедшего дня.

Свободою любовь единство утвердила.
Оковами соединяет сила.

Большому дереву дано
Жить на земле давно,
Но все, что видело оно,
Мгновению равно.

Ничто так много зла не создает,
Как добронравных бескорыстный гнет.

О любовь, если злые обиды
прощаешь ты снова и снова,  —
То караешь сурово.
О прекрасная, если покорно,
безмолвно встречаешь удары,  —
Я страшусь твоей кары!

Даже в смерти божий мир обретает обновленье,
Даже продолжая жить, гибнет дьявола творенье!

Ты видишь, как мечется в мире пустом бессильная новая страсть?
В гнездо опустевшее старой любви уже ей вовек не попасть.

Когда все чампы{49} мира шумят всей мощью лиственной,
Я слышу голос чампы извечной и единственной.

Для росинки солнце наших дней —
Только точка, что пылает в ней.

Я плату за свои труды беру день изо дня,
Но требует любовь: «Плати всей жизнью за меня!»

Всегда понятны свету извечной тьмы глаголы,
Но чужд ему туман тяжелый.

Поэту-страннику сказал цветок чужого края:
«Ужель страна, где я живу, тебе, поэт, чужая?»

Чтобы лотос приласкать в пруду,
Время бабочка нашла.
Все двенадцать месяцев в году
Над цветком жужжит пчела.
Это утро ослепила майя{50}:
Колдовскою нитью обвила,
В плен чудесный увела.

Чем выше ложное и бренное мы ценим,
Тем больше смерть для нас становится мученьем.

Недаром истине мила ее граница:
С прекрасным только там она способна слиться.

В пленительной пляске прекрасного краски
дарует нам Шива,  —
В блистанье весны, где травы нежны,
где зыблется нива.
Звенит его пляска, живет его ласка,
земля, в твоей плоти,
В твоих семенах, в твоих письменах,
в мечтах и работе.

Хотя все двери ты запрешь,  — уйдет
То, что уйти должно,
Но только бедствиями свой уход
Сопроводит оно.

Как поэт, собою недовольный,
Пишет море допоздна,
Пишет пеной, что сказали волны,  —
И смывает письмена.

Кораблик мой бумажный, по прихоти игры,
Везет мои игрушки — мечты былой поры.
Когда он к вам причалит в предутренней тиши,
Его себе возьмите по прихоти души.

Чем безутешней жизни внешней утраты, боль обид,
Тем ярче внутренний светильник пускай в душе горит.

Столепестковый лотос —
Сокрылся день во мраке небосвода.
Но с новым словом, с упованьем новым,
С дерзаньем новым и сияньем новым
Он выйдет на берег восхода.

Жасмин, взглянув на солнце в день погожий,
Сказал душистым языком:
«Когда же наконец я стану тоже
Таким большим цветком!»

Цветок увял и так решил: «Беда,
Весна ушла из мира навсегда!»

Шипы — моя вина, прощенья нет вине,
Но виноваты ли цветы перед людьми?
Пускай мои шипы останутся при мне,
А ты цветок возьми.

Для богача дворец — как жадный демон Раху{51},
И, связан по рукам, богач подвержен страху,
А в доме бедняка не думают о злате,
И руки бедняка свободны для объятий.

Мечта горы — летать; несбыточен полет,
Но в виде облака мечта ее плывет.

«Послушай,  — утренней звезде
Промолвила луна.  —
Когда редеет мрак везде,
Но даль еще темна,
Зачем с улыбкой озорной
Ты светишь средь небес?
Иль день взошел? Иль мрак ночной
Уже совсем исчез?
Родившись между светом дня
И сумраком ночным,
Сбиваешь с толку ты меня
Сиянием своим».

Непутевое облако самонадеянно
Тратит золото утра, и вечером поздним,
Разорись, обнищав, уплывает рассеянно.

Все звезды я считал, не уставая,  —
Пока считал, прошла пора ночная;
Все, что искал я,  — потерял сполна.
Пойми: тогда желанное добудешь,
Когда пустым и жадным ты не будешь…
Кто в силах море вычерпать до дна?

Ты прав, когда плохое отвергаешь,  —
Все без остатка, незнакомый с жалостью,
Но почему же ты пренебрегаешь
Хорошим,  — даже самой малой малостью?

Обычай неба не таков,
Чтобы в силки поймать луну:
Она сама, и без силков,
Ликует у него в плену.

Не тем себя сиянье возвеличило,
Что светит в беспредельной высоте,
А тем, что добровольно ограничило
Себя росинкой на листе.

Одно — всегда одно, и больше ничего,
А двое создают начало одного.

Различья будешь признавать,  —
найдешь единство на земле,
Различья будешь истреблять,  —
в огромном возрастут числе.

Только тот, чьи глаза могут розы увидеть весной,  —
Пусть заметит шипы только тот, не другой, не иной!

Шел от чужих дверей, познав потери,
Тот, кто хорошее творил,
А тот, кто пламенно любил, все двери
Своей любовью отворил.

Подвластно дело человеку,  — известно мудрецам.
Но человек, подвластный делу,  — да это стыд и срам!

Мы поняли, что жизни цену лишь смерти придает печать,
Вот почему ценою жизни бессмертье мы хотим познать.

Если самого себя станешь выше головой,
Голову склони к себе, чтобы стать самим собой.

Любовь он превратил в игру, в торговлю, в шутовство,
Но издали она глядит на выверты его.

Бессмертье — истина, исполненная света,
И постоянно смерть доказывает это.