Роберт Рождественский - Лучшие стихи
Стрельбы с утра.
Строевая – зазря…
Полугодичный
ускоренный выпуск.
И на петлице —
два кубаря…
Шел эшелон
по протяжной
России,
шел на войну
сквозь мельканье берез.
«Мы разобьем их!..»
«Мы их осилим!..»
«Мы им докажем!..» —
гудел паровоз…
Станции —
как новгородское вече.
Мир,
где клокочет людская беда.
Шел эшелон.
А навстречу,
навстречу —
лишь
санитарные поезда…
В глотку не лезла
горячая каша.
Полночь
была, как курок,
взведена…
«Мы разобьем их!..»
«Мы им докажем!..»
«Мы их осилим!..» —
шептал лейтенант.
В тамбуре,
маясь на стрелках гремящих,
весь продуваемый
сквозняком,
он по дороге взрослел —
этот мальчик —
тонкая шея,
уши торчком…
Только во сне,
оккупировав полку
в осатанелом
табачном дыму,
он забывал обо всем
ненадолго.
И улыбался.
Снилось ему
что-то распахнутое
и голубое.
Небо,
а может,
морская волна…
«Танки!!.»
И сразу истошное:
«К бою-у!..»
Так они встретились:
Он
и Война…
…Воздух наполнился громом,
гуденьем.
Мир был изломан,
был искажен…
Это
казалось ошибкой,
виденьем,
странным,
чудовищным миражом…
Только видение
не проходило:
следом за танками
у моста
пыльные парни
в серых мундирах
шли
и стреляли от живота!..
Дыбились шпалы!
Насыпь качалась!
Кроме пожара,
не видно ни зги!
Будто бы эта планета
кончалась
там,
где сейчас наступали
враги!
Будто ее становилось все меньше!.
Ежась
от близких разрывов гранат, —
черный,
растерянный,
онемевший, —
в жестком кювете
лежал лейтенант.
Мальчик
лежал посредине России,
всех ее пашен,
дорог
и осин…
Что же ты, взводный?
«Докажем!..»
«Осилим!..»
Вот он —
фашист.
Докажи.
И осиль.
Вот он —
фашист!
Оголтело и мощно
воет
его знаменитая
сталь…
Знаю,
что это почти невозможно!
Знаю, что страшно!
И все-таки
встань!
Встань,
лейтенант!..
Слышишь,
просят об этом,
вновь возникая
из небытия,
дом твой,
пронизанный солнечным светом.
Город.
Отечество.
Мама твоя…
Встань, лейтенант!
Заклинают просторы,
птицы и звери,
снега и цветы.
Нежная
просит
девчонка,
с которой
так и не смог познакомиться
ты.
Просит
далекая средняя школа,
ставшая госпиталем
с сентября.
Встань!
Чемпионы двора по футболу
просят тебя —
своего вратаря!
Просит
высокая звездная россыпь,
горы,
излучина каждой реки!..
Маршал
приказывает
и просит:
«Встань, лейтенант!
Постарайся!
Смоги…»
Глядя значительно и сурово,
вместе с землею и морем
скорбя,
просит об этом
крейсер «Аврора»!
Тельман
об этом просит
тебя!
Просят деревни,
пропахшие гарью.
Солнце,
как колокол,
в небе гудит!
Просит из будущего
Гагарин!
Ты
не поднимешься —
он
не взлетит…
Просят
твои нерожденные дети.
Просит история!..
И тогда
встал
лейтенант.
И шагнул по планете,
выкрикнув не по уставу:
«Айда!!.»
Встал
и пошел на врага,
как вслепую!
(Сразу же сделалась влажной спина.)
Встал лейтенант!..
И наткнулся
на пулю.
Большую и твердую,
как стена.
Вздрогнул он,
будто от зимнего ветра.
Падал он медленно,
как нараспев.
Падал он долго…
Упал он
мгновенно.
Он даже выстрелить
не успел!
И для него наступила
сплошная
и бесконечная тишина…
Чем этот бой завершился —
не знаю.
Знаю,
чем кончилась
эта война!..
Ждет он меня
за чертой неизбежной.
Он мне мерещится
ночью и днем —
худенький мальчик,
всего-то успевший
встать
под огнем
и шагнуть
под огнем.
…А над домом тучи
кружат-ворожат.
Под землей цветущей
павшие
лежат.
Дождь
идет над полем,
родную землю
поит…
Мы про них
не вспомним, —
и про нас
не вспомнят.
Не вспомнят
ни разу.
Никто
и никогда.
Бежит
по оврагу
мутная вода…
Вот и дождь
кончился.
Радуга
как полымя…
А ведь очень
хочется,
чтоб и про нас
помнили.
7. Утреннее отступление о Москве
Нас у Москвы —
очень много…
Как по привычной канве,
неудержимо
и строго
утро идет
по Москве.
За ночь
мосты остыли,
съежились
тополя.
Дымчата и пустынна
набережная
Кремля.
Башни
порозовели,
сразу же стала видна
тихих
тянь-шаньских елей
ранняя седина…
Рядом,
задумавшись тяжко, —
и далеки,
и близки, —
высятся
многоэтажки,
лепятся
особняки.
В городе —
сотни дорог,
вечность
в себе
таящих.
Город —
всегда диалог
прошлого
с настоящим.
Есть в нем и детство,
и зрелость.
Есть и лицо,
и нутро…
Двинулся
первый троллейбус,
и задышало метро…
Вот,
добежав,
дотикав,
пробуя голос свой,
полмиллиона будильников
грянули
над Москвой!
Благовест наш
небогатый,
утренний наш
набат…
Вот
проснулась
Таганка,
потягивается
Арбат.
Кузнецкий
рекламы тушит.
Зарядье
блестит росой.
Фыркает Пресня
под душем!
Останкино
шпарит
трусцой!
К определенному сроку
по мановенью
руки
плюхаются
на сковородку
солнечные
желтки!..
Пьет чай
Ордынка и Сетунь…
И снова,
идя на рожон,
мужья
забором газетным
отгородились
от жен.
Встанут не раньше,
не позже,
жажду свою
утолив…
Будто гигантский
поршень,
в доме
работает лифт.
Встретит всех
у порога
запах
умытой листвы…
Нас у Москвы —
очень много,
много нас
у Москвы!
Мы
со столицей на равных,
мы для нее – свои.
В креслах
башенных кранов
и на постах
ГАИ.
В гордых
концертных залах,
в шахтах
и облаках.
На производстве —
в самых
невероятных
цехах!
Мы
этот город
ставим!
Славу его
творим.
Памятью
обрастаем.
С космосом
говорим.
В каждую мелочь
вникаем.
Все измеряем
трудом…
Может быть,
не о каждом
