Михаил Луконин - Стихотворения и поэмы
37. ВЕСНА
Дай руку,
перейдем через ручей.
Сырой ледок похрустывает гулко.
Наш дом уснул в начале переулка.
И нам пора.
Не потеряй ключей.
Вот я нашел Полярную звезду.
Смотри:
на юг, домой, тебя веду!
Знаком звезды мерцающий цветок.
Смотри:
на запад —
наши расставанья,
на юг — наш дом
и наши ожиданья,
а встречи наши —
вправо,
на восток.
Весенний предрассветный холодок.
Дай руку,
год назад,
тогда, в апреле,
я видел всё
сквозь смотровые щели.
Прислушайся, как щелкает ледок.
Встревоженные галки загалдели.
Прислушайся,
ведь тишина над миром,
а звон в ушах.
Спят люди по квартирам.
Возьми себе,
как свадебный подарок,
вот эту ночь.
Пей льдистое винцо
весны.
Как дар мой обручальный ярок —
граненое Садовое кольцо!
Дай руку — и ни слова,—
я пойму,
Москва весной!
Как это всё знакомо!
Я видел этот дом,
спешил к нему.
Мы полюбили эту тишину
в те дни, когда не ночевали дома.
38. В АЛЬБОМ ЗНАКОМОЙ
Вы скажете:
«Мне скучно», —
мне не верится,
лишь я взгляну на мир окрестный.
Два ваших слова мне пугают сердце:
«не нравится»,
«неинтересно».
Вам нечего смотреть,
читать вам нечего,
рассеянно
следите вы за лицами,
живете осторожно,
недоверчиво,
процеживая мир ресницами.
Сама земля,
от края и до края,
зовет к себе,
трубит на повороте.
Вы,
медленная,
землю попирая,
возвышенно —
на каблуках —
идете.
Вас показать друзьям моим, красавица,
для них как оскорбление,
как вызов,
и то, что вам земля не нравится,
и вся сумятица капризов.
А вы всё недовольней,
всё капризней.
Вы неба не видали,
оглянитесь!
Вы даже не дотронулись до жизни,
как будто бы
испачкаться боитесь.
Красивая…
А вот когда случится,
что ваше сердце сонное забьется,
вы замахнетесь цепкими ресницами,
он
в западню
не попадется.
Он за руку вас к свету вытянет,
он скажет вам:
«Идемте с нами!»
Не щурьтесь утомленно и презрительно,
глядите полными глазами.
И если вы полюбите всей силою —
засмейтесь и откройтесь
жизни,
свету.
За то, что носит вас, красивую,
благодарите
землю эту.
39. ПРОБУЖДЕНИЕ
Я проснулся от радости,
глаза раскрываю,
ногами отпихиваю одеяло,
встаю, как пружина.
Что же такое?
Может, солнце продвинулось к маю?
Подходит зима?
Радость меня закружила.
Радость волнует меня,
охватывает,
тревожит.
Я воду плещу на лицо
и подпрыгиваю даже.
Какая же радость?
По службе?
По дружбе, быть может?
Или слава пришла
и меня полюбили?
Когда же?
Перебираю дела свои —
ничего в них такого —
ни вчера,
ни сегодня,
ни завтра —
особенного не вижу.
А сердце от радости ворочается бестолково,
и что-то
необычайно счастливое —
ближе и ближе.
Надо что-то предпринимать,
разорвусь ведь на части!
Надо всем сообщить обо всем,
это радость какая!
Так нельзя,
я не справлюсь один с этим счастьем,
так и буду ходить по земле я,
к нему привыкая.
Обзваниваю друзей:
«Что случилось? Не слышал?
Не знаете ничего?
Не случилось?
Вот странное дело!..»
А радость меня между тем поднимает всё выше,
и я несу ее,
к сердцу прижав неумело.
И вдруг осенило!
И всё загорается светом:
да,
война ведь окончена!
Вот как!
Скажи-ка на милость!
Как это мог я забыть и не вспомнить об этом!
Мне
Девятое мая в Берлине
сегодня приснилось.
40. ПАМЯТЬ
«Люблю без памяти», —
читал
и слышал я не раз.
«„Без памяти!“ —
смеялся я. —
Словесный трафарет!..»
Влюбленные,
прошу
прощения у вас.
Опять в дороге я один.
Тебя со мною нет.
Ты на манер воды в ручье —
вглядеться не могу,
так переменчиво светла,
всегда
под стать стрижу,
стрижу летящему:
за ним
я взглядом пробегу
и вверх и вниз по синеве
и всё ж
не разгляжу.
Я собираюсь каждый день:
вглядеться так,
чтоб в память вправить навсегда,
на все года!
Но ты уйдешь,
и я над памятью —
как над неводом рыбак,
когда в пустых ячейках
пузырится
пойманная вода.
На что уж карточка твоя —
без памяти и та:
не помнит смеха твоего,
ни слов твоих,
ни слез,
в ней —
не присущие тебе —
покой и немота.
Могу ли с памятью такой считаться я всерьез?!
Нет, понял я теперь:
тебя
нельзя запоминать.
Все искры глаз твоих родных я в памяти коплю.
Но не запомню никогда
и не смогу узнать.
Мне мало памяти одной, когда люблю.
41. ДАЛЕКОЕ
