Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)

Если б спросить вам на ум пришло:
– Какой нынче праздник? – то спросите зря.
На всех листочках календаря
Самое будничное число.

Ни ярких событий, ни красной даты,
Ни просто памятной всем строки.
А если что-то и было когда-то,
То, видно, сущие пустяки.

И только, может быть, мы с тобою
Знаем на целой земле сейчас,
Какой удивительной красотою
Безвестная дата горит подчас!

Лишь мы… Потому что на всей планете
Такой сумасшедше-хмельной накал,
Пускай не спорят, никто на свете
Ни до, ни после еще не знал.

Стучат каблуки вдоль проспектов людных,
И мне непонятно сейчас чуть-чуть,
Что нынче и впрямь для кого-то будни,
А, впрочем, пускай! И не в этом суть.

Да, есть на земле и другие даты,
И кто-то, наверно, был счастлив тоже,
И кто-то кого-то любил когда-то,
Не так, безусловно, как мы, а все же…

Ах, как же ты славно смеешься, право!
Взгляни, сколько в мире горит огней!
Машут деревья, кивают травы,
И праздник подмигивает лукаво
Со всех листочков календарей.

Нынче век электроники и скоростей.
Нынче людям без знаний и делать нечего.
Я горжусь озареньем ума человечьего,
Эрой смелых шагов и больших идей.

Только, видно, не все идеально в мире
И ничто безнаказанно не получается:
Если рамки в одном становятся шире,
То в другом непременно, увы, сужаются.

Чем глазастей радар, чем хитрей ультразвук
И чем больше сверхмощного и сверхдальнего,
Тем все меньше чего-то наивно-тайного,
Романтически-сказочного вокруг.

Я не знаю, кто прав тут, а кто неправ,
Только что-то мы, видно, навек спугнули.
Сказка… Ей неуютно в ракетном гуле,
Сказке нужен скворечник и шум дубрав.

Нужен сказке дурман лугового лета,
Стук копыт, да мороз с бородой седой,
Да сверчок, да еще чтоб за печкой где-то
Жил хоть кроха, а все-таки домовой…

Ну, а мы, будто в вихре хмельного шквала,
Все стремимся и жить и любить быстрей.
Даже музыка нервной какой-то стала,
Что-то слишком визгливое слышится в ней.

Пусть река – не ожившая чья-то лента
И в чащобах не прячутся колдуны,
Только людям нужны красивые сны,
И Добрыни с Аленушками нужны,
И нельзя, чтоб навеки ушла легенда.

Жизнь скучна, обнаженная до корней,
Как сверх меры открытая всем красавица.
Ведь душа лишь тогда горячо влюбляется,
Если тайна какая-то будет в ней.

Я – всем сердцем за технику и прогресс!
Только пусть не померкнут слова и краски,
Пусть хохочет в лесах берендеевский бес,
Ведь экстракт из хвои не заменит лес
И радар никогда не заменит сказки!

Гроза фиолетовым языком
Лижет с шипеньем мокрые тучи.
И кулаком стопудовым гром
Струи, звенящие серебром,
Вбивает в газоны, сады и кручи.

И в шуме пенистой кутерьмы
С крыш, словно с гор, тугие потоки
Смывают в звонкие водостоки
Остатки холода и зимы.

Но ветер уж вбил упругие клинья
В сплетения туч. И усталый гром
С ворчаньем прячется под мостом,
А небо смеется умытой синью.

В лужах здания колыхаются,
Смешные, раскосые, как японцы.
Падают капли. И каждая кажется
Крохотным, с неба летящим солнцем.

Рухлядь выносится с чердаков,
Забор покрывается свежей краской,
Вскрываются окна, летит замазка,
Пыль выбивается из ковров.

Весна даже с душ шелуху снимает:
И горечь, и злость, что темны, как ночь,
Мир будто кожу сейчас меняет.
В нем все хорошее прорастает,
А все, что не нужно, долой и прочь!

И в этой солнечной карусели
Ветер мне крикнул, замедлив бег:
– Что же ты, что же ты в самом деле,
В щебете птичьем, в звоне капели
О чем пригорюнился, человек?!

О чем? И действительно, я ли это?
Так ли я в прошлые зимы жил?
С теми ли спорил порой до рассвета?
С теми ли сердце свое делил?

А радость-то – вот она – рядом носится,
Скворцом заливается на окне.
Она одобряет, смеется, просится:
– Брось ерунду и шагни ко мне!

И я (наплевать, если будет странным)
Почти по-мальчишески хохочу.
Я верю! И жить в холодах туманных,
Средь дел нелепых и слов обманных,
Хоть режьте, не буду и не хочу!

Ты слышишь, весна? С непогодой – точка!
А вот будто кто-то разбил ледок, –
Это в душе моей лопнула почка,
И к солнцу выпрямился росток.

Весна! Горделивые свечи сирени,
Солнечный сноп посреди двора,
Пора пробуждений и обновлений –
Великолепнейшая пора!

Фонарь в ночной реке полощет бороду.
Дрожит рекламы розовая нить.
Давай пойдем вдвоем с тобой по городу
И будем много, много говорить!

Пусть пары по скамеечкам ютятся,
Целуясь между слов и между фраз,
А мы с тобой не станем целоваться,
Нам это все не главное сейчас.

Нам, может быть, важнее в этот вечер
Раскрыть себя друг другу до конца.
Как жили мы до первой нашей встречи
И чем горели души и сердца.

Ни светлое не спрячем, ни дурное,
Все увлеченья, каждый жест и взгляд,
Все что ни есть – решительно откроем,
Пусть даже будет что-то и такое,
О чем порой другим не говорят…

Не любопытства ради, нет, не ради!
А потому, и только потому,
Что искра лжи, сокрытая в засаде,
Потом пожаром прорезает тьму.

Все нараспашку, настежь, как в полет!
Чтоб ни соринки, ни единой фальши!
Вот так, и только так, как звездолет,
Взлетит любовь взволнованная наша.

Ведь лишь из чистых и глубоких струй
Приходит к людям подлинная сказка,
Где все прекрасно: и слова, и ласка,
И каждый вздох, и каждый поцелуй.

Улыбка, открытые плечи.
Сказочные ресницы.
Шумный эстрадный вечер,
На сцене поет певица.

Голос, раздвин у в стены,
Рушится лавой снежной.
И хоть он ничуть не нежный,
Но мощный зато отменно.

И вдруг нелепая штука
(Ну, надо же так случиться!):
Рот открывает певица –
И… никакого звука!

В каком-то смешном молчанье –
Движения губ и рук.
Словно на телеэкране,
Если выключить звук.

Зал охнул и рассмеялся.
– В чем дело? – А весь «пассаж»
Техникой объяснялся:
Взял микрофон и сломался,
Сломался, да и шабаш!

А у певицы этой
(В том-то и весь секрет!)
Есть все: и страсть, и браслеты,
И платье броского цвета,
Вот голоса только нет…

Забавно? Да нет, не очень!
Что ж будет в конце концов?
И сколько же, между прочим,
Сейчас вот таких певцов!
Давно ль были главным не волосы,
Не жест и не цвет лица.
Певец начинался с голоса.
Нет голоса – нет певца!

И вдруг откуда-то выплыли
На сцену с недавних пор
Какие-то сиплые, хриплые,
Ну, словно как на подбор!

Выходят непринужденно
И, безголосье скрывая,
Пищат, почти припадая
К спасительным микрофонам.

Знаю: есть исключения,
Но я сегодня отставил их.
Речь мы ведем о правилах,
И я говорю о пении.

Неужто поздно иль рано
Голоса трель соловьиную
Заменит стальная мембрана,
Вопящая по-ослиному?!

Пусть в конвульсивном вое
Хрипят безголосо где-то.
А нам для чего такое?
У нас-то откуда это?!

И разве же это дело –
Жужжать в микрофон шмелями?
Неужто же оскудела
Земля моя соловьями?

Такими, что разом кинут
В тоску тебя и в веселье,
Душу из тела вынут
И в сердце дохнут метелью!

Да чтоб жило горение,
Дающее чудеса,
К чертям безголосое пение,
Да здравствуют голоса!

Кто и каков счастливый человек?..
Я лично так бы на вопрос ответил:
Счастливец тот, кто получил навек
Две песни – две любви на белом свете.

Не надо шуток и «уймитесь, страсти»!
Не двоеженство. Не об этом речь.
Да, две любви. И каждую сберечь –
Как раз и будет настоящим счастьем!

Нет, далеко не все и не всегда
Могли б сказать: «Люблю свою работу.
Готов трудиться до седьмого пота
И счастлив от любимого труда!»

И я уверен, даже твердо знаю,
Что в этой самой светлой из страстей
Есть что-то от любви к родному краю,
К своим друзьям и к Родине своей.

Но как моря не могут жить без рек,
Как без дождей земля оскудевает,
Так без любви сердечной человек
Духовно в чем-то все же прозябает.

Не зря о ней и пишут, и поют,
Не зря о ней так радостно мечтается.
И как ни славен человечий труд,
А нежность все же нежностью останется.

Тут ни замен и ни сравнений нет.
Не будем путать двух прекрасных миссий.
Да и народ рождается на свет
Не от ученых формул и трансмиссий.

Да, две любви в одном рукопожатье,
Как два крыла, берущие разбег.
Иначе говоря – любовь в квадрате.
И кто обрел их – по моим понятьям,
Счастливейший на свете человек!