Игорь Северянин - Том 2. Поэзоантракт

Не успокоиться и не поправиться
Мне в этой местности, всегда чужой:
Мне все недужится, мне все не нравится,
Мне все мечтается пейзаж иной…

Здесь сад на улицу, здесь многодачие,
Здесь домик к домику рабом прижат.
Соседка мучает меня Боккачио, —
О, вальс Боккачио сто раз подряд!..

Лес в отдалении весьма значительном,
И море милое мое вдали…
Я весь в тоскующем, я весь в мучительном,
Весь в полонении иной земли…

Хотел бы-выскочить утрами юными
Из душной комнаты, упасть в траву
И, в упоении, бряцая струнами
Души восторженной, кричать: «Живу!»

Читать без умолку стихи свободные —
Мое дыхание! моя душа! —
Лобзать без устали лицо природное —
Букеты ландышей, вовсю дыша!

Но разве мыслимо в осуществление
Желанья пламенные привести,
Раз любопытные у «дачи гения»
Снуют, и некуда от них уйти?!

Ты хочешь немногого,
По-моему — лишнего;
Какого-то общества,
Каких-то людей…

И в кинематографе
Смотреть на Венецию,
И в поле с прислугою
Цветы собирать.

В гамак в палисаднике
Ложиться с романами,
На почту за письмами
Ходить по утрам.

Меня ты уверила
В классической верности
И в высокомерии
К убогой земле.

Я верю восторженно
В порядочность редкую,
Но ты понимаешь ли,
Что ты говоришь?!

Поймешь ли ты, странная,
Свои оскорбления,
Которые, попросту,
Наносишь ты мне!..

Ведь это ж пощечина —
Желанье обидное,
Хотя бы мгновение
Прожить не со мной!..

Придет ли мне в голову
Упиться разлукою,
Когда вся вселенная —
В тебе лишь одной?!

Лилиевое тело
В прожилках голубых
Искристо запотело
В сонах полубольных…
Лепестки лилии алой
Ты затаила в платке…
Разве же этого мало,
Чтоб сжалось сердце в тоске?

Она мне прислала письмо голубое,
Письмо голубое прислала она.
И веют жасмины, и реют гобои,
И реют гобои, и льется луна.

О чем она пишет? что в сердце колышет?
Что в сердце колышет усталом моем?
К себе призывает! — а больше не пишет,
А больше не пишет она ни о чем…

Но я не поеду ни завтра, ни в среду,
Ни завтра, ни в среду ответ не пошлю.
Я ей не отвечу, я к ней не поеду, —
Она опоздала: другую люблю!

Я с каждым днем к тебе все чутче,
В моей душе властнеет Тютчев,
Любовь углубней с каждым днем,
Все слаже — слаже быть вдвоем.

Мне тягостно себе представить,
Как мог бы я тебя оставить, —
Хотя на день, хотя на час,
Из деревушки отлучась…

Прощай, in расе Петрограда:
Тебя избегли мы. Отрада
Да внидет к нам с крестом в руке
В уездном старом городке.

Засентябреет желтополье, —
Прости, эстляндское приволье,
Покинем мы тебя на год,
Нас в Нарве снегом занесет…

Чем больше тиши, больше снега,
Тем выразительнее Эго;
Тем упоительнее дни,
Чем дольше будем мы одни…

В дубовом синем кабинете
Я буду петь о новом лете,
Я буду новых ждать побед,
Твоим присутствием согрет…

И ты, как рыцарица духа,
Благодаря кому разруха
Дотебной жизни — где-то там,
Прижмешь свои к моим устам…

Страданья старого урода —
Никчемней шутки Красоты.
Согласен ли со мною ты,
Ты, защищающий урода?
Со мною — Бог, со мной — природа,
Мои понятия чисты.
Жизнь отнимаю от урода
Из-за каприза Красоты.

Она казалась мне прекрасной,
Всегда уродливою быв.
Пусть миг, но был я с ней счастлив!
Пусть миг, была она прекрасной!
Прозрел. И с жаждой ежечасной
Искал тебя, мечтою жив.
И ты, прекрасная, прекрасной
Пришла, уродливой не быв.

Она всегда была мне верной
И быть не верной не могла:
Суха, неинтересна, зла,
Была она, конечно, верной…
Тебе, любимая, примерной
Труднее быть: ты так мила!
Но если б ты была неверной,
Ты быть собою не могла!..

Чем дальше — все хуже, хуже,
Все тягостнее, все больней,
И к счастью тропинка уже,
И ужас уже на ней…

И завтрашнее безнадежней,
Сегодняшнее невтерпеж:
Увы, я мечтатель прежний,
За правду принявший ложь.

Ты мне про любовь молчала,
Чужого меня не любя.
Надеялся я сначала,
Что трону потом тебя.

Но в месяцы дни стекались,
Как в реки текут ручьи,
И чуждыми мы остались, —
Не ведал твоей любви…

То в нежности, то в исступленьи,
Желая любовь вкусить,
Решался на преступленье,
Готовый тебя умертвить…

Мы пламенно отдавались,
Единым огнем горя,
Но чуждыми оставались,
Друг другу в глаза смотря.

И в месяцы дни стекались,
Как реки текут в моря.

Ты бродила на опушке леса, —
Девушка без крови и без веса, —
В синей с белым воротом матроске,
С персиковым шарфом вкруг прически.

Накорзинив рыжики и грузди,
С тихим смехом, в чуть веселой грусти,
Кушала лиловую чернику,
Брал тебя туман в свою тунику.

Так, от полдня вплоть до повечерья,
Ты со взором, чуждым суеверья,
На опушке леса проблуждала
И меня глазами колдовала…

В ее руке платочек-слезовик,
В ее душе — о дальнем боль…
О, как ненужен подберезовик!
О, как несладок гоноболь!

И лес, не давший исцеления,
Она меняет на экспресс,
На мимолетность и движение
Она меняет тихий лес.

Как раздражают эти станции!
Олюденные поезда!
Как в город хочется Констанции!
Как ей наскучила езда!

Навстречу яркому и резкому
И скорбному наперекор,
Она по блещущему Невскому
Пускает пламенный мотор.

То в опере Консерватории,
То в блеске званых вечеров,
То в промельке пустой истории
Старается расслышать зов…

Все тщетно. Явно обесцелено.
Ни в чем забвенья не найти.
Страдать до смерти кем-то велено,
И к смерти все ведут пути!..

Как на казнь, я иду в лазарет!
Ах, пойми! — я тебя не увижу…
Ах, пойми! — я тебя не приближу
К сердцу, павшему в огненный бред!..

Ты сказала, что будешь верна
И меня непременно дождешься…
Что ж ты, сердце, так бешено бьешься?
Предбольничная ночь так черна…

Я пылаю! Я в скорби! И бред
Безрассудит рассудок… А завтра
Будет брошена жуткая карта,
Именуемая: Лазарет.