Александр Перфильев - Стихи

Не знаю, кто уходит. Я ли, ты ли?
Но мы встречаться больше не должны.
Мы просто этой осенью шутили,
Но шутка не продлилась до весны.

И хорошо… ты мне дала так много,
Что этот груз наполнил жизнь мою.
Не потому ль всю дальнюю дорогу
И без тебя я о тебе пою.

Пусть эти песни слушают туманы,
Дорожная глухая тишина.
Пойми: они рассказывать не станут,
Что ты осталась у меня одна…

А я себе оставил горечь пыли,
И легкий звон оборванной струны…
Мы просто этой осенью шутили,
Но шутка не продлилась до весны.

Поэт неровный и взъерошенный,
Как наша мать — Сибирь — сама,
Пришел он, протестант непрошенный
В Москву со станции Зима.

В нем дух еще коммунистический,
Он въелся, как крестьянский пот.
Но сквозь сумбур диалектический
Лирический и вольный взлет!

Пусть на поэтов власть оскалена,
Народ их чтит за ширину,
Он за усы подергал Сталина,
Слегка Хрущеву подмигнул.

Увлекшись «вольной географией»
На Западе, «passez moi
le mot», крамольной биографией
Помазал губы буржуа.

Отшелушится и отвеется
Зерно, наполнив закрома…
И победит, хочу надеяться,
Сибирь, и станция Зима!

Да, ты несчастен — это ничего,
Ты знаешь — мир построен на контрасте:
Несчастье — это отдых от того,
Мученья, называемого «счастье!»

Мы любим мир — но он не хочет нас…
Он принял нас — нам стали узки стены…
Взаимность наступает в смертный час,
Когда у нас… нет силы для измены!

Мы к правде жизни с каждым годом строже,
Но, создавая жизненный рассказ,
Припоминая все, что видел глаз,
Мы… форму ценим все-таки дороже!

Ты говоришь: «От первых дней Вселенной
Любовь одна». О нет, ты неправа,
Любовь меняет облик, но слова
О ней остались ложью неизменной!

Прощает сердце — ум не признает.
Прощает ум — с ним сердце не согласно…
Вот почему в любви наоборот
Быть объективным — значит быть пристрастным.

Цветы люблю. Они с душой сроднились.
И совершенно безразлично мне
Сирень ли, роза, лилия ли, ирис
Или герань в горшочке на окне.

Пускай провинциально и старинно —
Петуния, герань, табак, левкой —
Цветы люблю… и в летний вечер длинный
Сиянье красок, аромат, покой…

Близка мне скромность полевых раздолий,
И — словно вычур тонкого резца
Причуда орхидей и чаш магнолий…
Цветов не счесть, им в мире нет конца.

Со всех полей, путей и перепутий
Их не собрать, не вспомнить… Но когда
Придет конец — в глазах мелькнет лишь лютик
С обочины дороги… в никуда.

О Рождестве, пушистом, рыхлом снеге,
О ледяных узорах на окне
И легких санок радостном разбеге
Сегодня вспоминаю, как то сне.

Другие годы и другие лица,
Ажур дворцов, костров горящих дым,
И призрачная невская столица,
Закутанная инеем седым.

И в голове воспоминаний стая,
И грусть потерь не так уже остра…
Как был красив в уборе горностая
Неповторимый, строгий град Петра!

Пускай бывали и другие елки,
Очаг, уют и терпкий запах хвой —
Все это только жалкие осколки
Пред той, неотвратимой красотой.

Ну что ж, мой друг, зажги на елке свечи,
Прибавь вина в воспоминаний хмель,
Пусть за окном о первой нашей встрече
Рождественская пропоет метель.

Вы знаете — что значит для меня
Вас долгий, скучный день не видеть,
Как в ночь бессонную остаться без огня,
И в свете дня всю жизнь возненавидеть!

И вдруг услышать вновь издалека
Все то, с чем сердце тщетно так боролось
Шаги по лестнице, и четких два звонка,
И самый милый в мире голос.

Опять взглянуть в лучистые глаза,
И всей душою холодея сразу,
И вместо слов, что говорить нельзя,
Сказать пустую, вежливую фразу…

Я не люблю ее на людях:
Всегда нервна, возбуждена,
И если главное забудешь,
То думается — не она!

Тогда все милое, простое
Уходит в мелкую игру,
В кружащееся и пустое,
Как листья на сквозном ветру.

Но ввечеру, без чуждых взоров,
Неспешный слушая рассказ,
Люблю глаза ее, в которых
Вся мудрость жизни собралась.

Воспоминания, как четки,
Перебирая вновь и вновь,
Она роняет жемчуг четкий
Простых и полноценных слов.

Такое светлое богатство
Глаза вобрать в себя могли,
Что для меня не святотатство
Ей поклониться до земли!

А розы все такие же, как прежде,
Хотя вся жизнь становится другой…
И нынче ясно каждому невежде,
Что розы — предрассудок дорогой…

Но, признавая атомный реактор,
И Спутников и техники разбег,
Мы забываем маловажный фактор:
Что есть душа… раз есть и человек!

И вот сквозь все технические трески,
В какой-то нашей внутренней тиши,
Еще живут приглушенные всплески
Крылатой человеческой души.

А розы… ну, конечно, предрассудок,
К прекрасному теперь мы все глухи.
Но тот, кто верит не в один желудок,
Как прежде любит розы и стихи!

Зуб мне дали старые цыганки:
«На, и ручку нам позолоти»…
Бросил рубль серебряной чеканки,
Много их кидалось на пути.

«От любовных чар и пули скорой
Этот рубль тебя убережет!»
Засмеялся, дал кобыле шпоры,
И наметом поскакал вперед.
Может, зуб и впрямь заговоренный?
Пуля ж дура, не слышна она…
И какой же я теперь влюбленный,
Если сотня сзади, и война?

Падал отблеск древней русской славы
На родной оранжевый лампас,
Нас хранил в боях орел двуглавый,
И святой Георгий был за нас.
Долго я носил тот зуб в кармане,
Шел ли в бой, в разведку, иль в разъезд.
Помогал он мне при каждой ране,
И на грудь мою повесил крест…
Ну, а в сердце ранила не пуля,
Просто был доверчив или глуп…
Только помню, что в конце июля
Потерялся почерневший зуб.
Рубль за жизнь — недорогая плата,
Этот зуб забыть я не могу,
И цыганка тут не виновата,
Я навеки у нее в долгу.

Никогда не верил я в заклятья,
Примирялся с горем, жил, как мог…
Лишь теперь я понял, все утратя,
Что от горькой встречи на закате
Этот зуб меня бы не сберег.
Зуб ли, рубль ли… Видно, обманули
Все поверья дедовских времен…
Рубль три раза спас мне жизнь от пули,
Сердца не спасешь и за мильон!

Мне одиночество понятно,
Людей я видеть не могу…
За всех, ушедших безвозвратно,
На елке свечи я зажгу…

Так, озаренный бледным светом
Один за всех спою хорал…
И за тебя, что в мире этом
Я не имея потерял.