Автор неизвестен - Европейская поэзия XVII века

Где отыщу я ту,
Что претворит мою мечту
В реальную, живую красоту?

Пока она — увы —
В чертоге горней синевы
Укрыта сенью ласковой листвы.

Пока она Судьбой
Не призвана идти земной тропой,
Травы не смяла легкою стопой.

Ее доселе Бог
Кристальной плотью не облек,
Светильник гордый духа не возжег.

О грезы, в мир теней
Летите, прикоснитесь к ней
Воздушного лобзания нежней.

Что ей изделие ткача,—
Атлас, струящийся с плеча,
Шантильских кружев пена и парча?

Что — колдовской обман
Шелков, обвивших стройный стан,
Безжизненных улыбок и румян?

Что — веер, блеск тафты, —
Когда прекрасны и просты
Без ухищрений девичьи черты.

Вот образ, чья краса
Свежа, как вешняя роса,
Его омыли сами небеса,—

Твои черты легки,
Не нужен мел и парики
Творению божественной руки.

Твоих ланит цветы
Нежны, лилейны и чисты,
И легковейны дивные персты.

Румянец твой знаком
Скорее с маковым цветком,
Чем с пудрою и алым порошком.

А на устах чуть свет
Лобзание запечатлел поэт,
Но так же ярок их пунцовый цвет.

Глаза твои горят,
Как затканный алмазами наряд,
Но драгоценен искренностью взгляд.

Мерцание очей
Затмит созвездия ночей,
Блеск благодатный солнечных лучей.

Златые волоса
Свила жемчужная лоза,
Рубинами разубрана коса,

Но прядей блеск сильней,
Чем своевольный свет камней,
Играющий среди златых теней.

Рубин играет и горит
В живом огне твоих ланит,
И свято каждый перл слезу хранит.

В душе покой, трикрат
Хранит он лучше звонких лат
От стрел любви, разящих наугад.

У лучезарных глаз
Опасных стрел велик запас,
Но лук любви достать — не пробил час.

Пленительно юна
Улыбка, что тебе дана,
И прелести таинственной полна.

И рдеет в розах щек
Не пламень грешный и порок,
А скромности летучий огонек.

Любуюсь простотой забав,
Где, незатейлив и лукав,
Проявлен твой невинно-милый прав.

Я вижу трепетный испуг,
Тот нежный страх в кругу подруг,
Когда невесту ночь настигнет вдруг;

И каплею росы
Блеснувший след ее слезы
В прощальные предбрачные часы;

И утра пастораль,
Что не взяла полночную печаль
В блистающую завтрашнюю даль.

Тех ясных дней лучи,
Как пламень мысли, горячи,
Их лучезарный свет кипит в ночи.

Ее ночей сапфир
Еще прозрачней от любовных лир,
Еще синей во тьме, объявшей мир.

Я знаю, жизни круг
Замкнет душа ее без мук
И встретит Смерть словами: «Здравствуй, Друг».

Поток ее бесед,
Как Сидни солнечный сонет,
В седины зим вплетает майский цвет.

В домашней ли тиши,
В беседке ли, в лесной глуши —
Живителен покой ее души.

Когда от счастья ей светло,—
Небес озарено чело,
И ночь крылатой сенью гонит зло.

Вот облик твой, что мной воспет,
Дитя природы! Много лет
Пусть он корит естественностью свет.

Твоим поэтом и певцом,
Твоим единственным льстецом
Да внидет добродетель смело в дом.

Познай же благодать
Твоим достоинствам под стать,
А большего нельзя и пожелать.

Любовь вершит судьбу людей,
И жизнь и смерть подвластны ей.
И вот, чтоб это доказать,
Возьмем не тех, в ком рост и стать,
Не тех, кому ценою мук
Принять корону в лоно рук
И божье имя в смертный час
Произнести без лишних фраз,
Не тех, чья грудь как трон любви,
В поту омытой и крови;
Нет, мы возьмем пример иной,
Где храм воздушный, неземной
В душе у девочки возник,
Где юной нежности родник.
Умеет вымолвить едва
Ребенок первые слова,
Но мнит уже: что вздохи длить,
Дай смерти гордый лик явить!
Любовь со смертью — два крыла,
Но где ей знать — она мала,—
Что ей пролить придется кровь,
Чтоб проявить свою любовь,
Хоть кровью, что должна истечь,
Не обагрить виновный меч.
Ребенку ль разобраться в том,
Что предстоит познать потом!
Сердечко словно шепчет ей:
Любовь всех-всех смертей сильней.
Тут быть любви! Пускай шесть лет
Прошли под страхом разных бед
И мук, что всех ввергают в дрожь,—
На всех страдалец не похож,
Одной любовью создан он,
От прочих смертных отделен.
Любовь у девочки в душе!
Как жарко бьется кровь уже
Желаньем смерти и страстей!
Ей — кубок с тысячью смертей.
Дитя пылает, как пожар,
Грудь слабую сжигает жар,
И ласки, что ей дарит мать,
Никак не могут страсть унять.
Коль дома ей покоя нет,
То ей мирской оставить свет
И в мученичество уйти,
И нет иного ей пути.

Строки, что прельстят ваш взгляд,
Высшую любовь хранят.
Мысль о блеске ваших глаз
Герберта влекла не раз.
Пусть вам мнится: в томе этом —
Ангел, спрятанный поэтом.
Тот, кто пчелке малой рад,
Ловит утра аромат.
В церкви вас узря украдкой,
Всяк познает трепет сладкий.
Вам дарит цвет души поэт,
Чтоб вы узнали горний свет.
Вас он знакомит с высшей сферой,
Где всех одной измерят мерой.
Я б сказать вам смело мог:
В ткани гербертовских строк
Плод моих душевных мук
Вам кладу в святыню рук.

«Ты — в сладостной тиши росток,
Повлекший вековечный день.
Ты засветившийся восток,
Рассеявший ночную тень.
Ты зрим, — и мы хвалу поем,
Ты зрим в сиянии своем».

Но что сия юдоль скорбей
Пришельцу звездному дала?
Пещеру в несколько локтей
И место около вола.
С небесною — земная рать
Воюет, чтоб у ложа встать.

О Сердце благородное, живи
В словах неувядающей любви!
Всем языкам, народам, расстояньям
Явись одним слепительным пыланьем;
Гори — и жги; погибни — и восстань;
Скорби — и мучь; кровоточи — и рань;
В бессмертном ореоле вечно шествуй,
Зовя к страданию и совершенству;
Борись — и, умирая, побеждай;
И мучеников новых порождай.
О факел мой! примером светоносным
Восторжествуй над этим сердцем косным;
Разящей силой слов, лучами дня,
Прорвав броню груди, ворвись в меня
И унеси все то, что было мною,—
С пороками, с греховной суетою;
Как благо, я приму такой разбой,
Как щедрый дар, ниспосланный тобой.
Молю тебя и заклинаю снова —
Наитьем твоего огня святого;
Орлиной беспощадностью речей —
И голубиной кротостью твоей;
И всем, что претерпела ты во имя
Любви и веры, муками твоими;
Огромной страстью, жгущей изнутри;
Глотком последней, пламенной зари;
И поцелуем тем, что испытала
Душа, когда от тела отлетала,—
Его блаженством полным, неземным
(О ты, чей брат — небесный серафим!)
Молю тебя и заклинаю снова:
Не оставляй во мне меня былого;
Дай так мне жизнь твою прочесть, чтоб я
Для нового воскреснул бытия!