Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений

Я вспоминать люблю об этом
Далеком и счастливом дне.

Он начался простым рассветом,
Зарозовевшим на сосне,
И разгорался понемногу
Все радостней и горячей.
И вот, в туфлях на босу ногу
И с полотенцем на плече,
Сперва дорожкою по саду,
Затем тропинкой под уклон -
Туда, где пруд ночной прохладой
Еще блаженно напоен.
И вдруг (я ветки раздвигаю),
Вся в брызгах солнца и воды -
Ты, ослепительно нагая,
Виденье неги и беды.

С тех пор (прости мое признанье,
Ты будешь им удивлена...),
С тех пор в моем воспоминаньи
Ты навсегда обнажена.
И пусть известно мне, что где-то,
Давно уже немолода,
Живешь ты, тщательно одета
И оскорбительно горда, -
Ты вот такою сохранилась
Сквозь все нагроможденье дней
В прозрачной памяти моей.

Благодарю за эту милость!
1955

Я в памяти тебе, как худшему жильцу,
Каморку тесную отвел под самой крышей.
Там, непричесана и в платье не к лицу,
Ты коротаешь дни и с каждым днем - все тише.

Я не стучусь к тебе. Но в полночь, в тишине,
Со связкою ключей бродя по коридорам,
Сомнением порой терзаюсь я, с которым,
Я знаю, никогда не совладать вполне:

Что если там, одна, ты плачешь обо мне?
1954

Все сны, все помыслы свои
К ней, словно руки, простирая,
Ты ждешь прекраснейшей любви,
Как ждут младенческого рая.

А там давно потушен свет,
И пальмы срублены, и лани
Растерзаны, и больше нет,
О, даже разочарований.
1954

Усыпанный цветами, темно-алый,
Сквозной беседкой изогнулся он.
Не здесь ли Маргарите снился сон
И Доротея Германа встречала?

Он спутник готики, в нем неги мало,
Его бы миру не вручил Дижон,
А имена своих лукавых жен
Ему бы Франция не завещала.

Но в строгости цветенья своего
Венчать героя или божество
Ему зато приличествует боле.

Последней славой осенять гроба,
Чтить чистоту девического лба
И пленнику быть вестником в неволе.

Засахаренным солнечным лучом
Сияет мед на блюдечке стеклянном.
Посланец неба! Гость благоуханный!
Что хочешь ты поведать нам? О чем?

Увы, мы никогда их не прочтем,
Те знаки формулы твоей нежданной,
Что в золотом ларце, от Бога данном,
У ангелов хранится под ключом.

Мы будем, волшебства не замечая,
Тебе всего лишь радоваться, к чаю
Меж булочкой и маслом получив.

Ведь тайна тайн твоих неизреченна,
И может быть, от нас сокрытый, жив
На хрупком блюдце вздох самой вселенной.
1954

Итак: мы говорим стихами,
На языке поэтов. Он,
Конечно, выдуман не нами
И миру только одолжен.

Недаром он почти дымится,
Почти звенит, почти летит,
Недаром от него страница
Тот след обугленный хранит.

Когда приду я за ответом
Туда, куда мы все придем,
То там (не ангелы ли это?)
Заговорят со мной на нем.

Он будет весь уже крылатым,
Уже без слов, но все пойму,
Затем что на земле когда-то
Я так любил внимать ему.
1955

Были: он садовником глухим,
Я - поэтом, всем внимавшим зовам.
И трудились каждый над своим:
Он - над саженцем, а я - над словом.

Мы ушли. Но на какой-то срок
На земле неистребимо вешней
Сохранимся: я - десятком строк,
Он - посаженною им черешней.
1954

Мне не придется «там» писать стихов,
Но вряд ли ремесло свое забуду.
Мне верится, что даже и без слов
Опять, как здесь, служить я слову буду.

Не знаю чем. Как это разгадать,
Земного равновесья не наруша?
Быть может, тем, что хочется назвать
Ямбическим прикосновеньем к душам?

Прикосновеньем стройным, как строка,
Которое в душе строку разбудит...
Ах нет, не знаю! Пусть со мной пока
Мечта об этом, затаясь, побудет.
1957

Чем дольше я живу - тем ненасытней я,
Тем с большей жадностью тянусь к усладе здешней.
Пусть ждет меня нектар иного бытия -
Я от разлуки с ней все безутешней.

И радость мне моя последняя горька...
Так в блекнущем саду, где астры холодеют,
Озябшая пчела с последнего цветка
Пьет скудный мед, сама уже скудея.

К остывшим венчикам она ревнивей льнет,
Неяркий солнца луч ее уже не тешит,
А то, что в улье ждет богатство полных сот -
Стяжательницы милой не утешит.
1957

Ну да - и рожь! Та расцветает тоже,
Сама как будто тем удивлена,
И так на все цветенья непохоже,
Что ты не знаешь, что цветет она.

Едва заметным лиловатым дымом
Из края в край все поле обовьет.
Она цветет, цветет почти незримо,
Почти тайком, но все-таки цветет.

О, не стыдись! Поговорим о чуде,
О несказанном таинстве земли,
Где все мы, все - поля, деревья, люди -
Хотя бы раз, хоть тайно, но цвели.
1957

Есть зданья неказистые на вид,
Украшенные теми, кто в них жили.
Так было с этим.
                              Вот оно стоит
На перекрестке скудости и пыли.

Какой-то тесный и неловкий вход
Да лестница, взбегающая круто,
И коридоров скучный разворот... -
Казенщина без всякого уюта.

Но если приотворишь двери в класс -
Ты юношу увидишь на уроке,
Что на полях Краевича, таясь,
О конквистадорах рифмует строки.

А если ты заглянешь в кабинет,
Где бродит смерть внимательным дозором, -
Услышишь, как седеющий поэт
С античным разговаривает хором.

Обоих нет уже давно. Лежит
Один в гробу, другой, без гроба, - в яме,
И вместе с ними, смятые, в грязи,
Страницы с их казненными стихами.

А здание? Стоит еще оно
Иль, может быть, уже с землей сравнялось?
Чтоб от всего, чем в юности, давно,
Так сердце было до краев полно,
И этой капли даже не осталось.
1957

Как бушевали соловьи
Над нашей гоголевской хатой,
Луною выбеленной и
Подсолнухами полосатой!

Их было не перекричать!
Но, неуверенно вначале,
Еще пугаясь все сказать,
Мы их с тобой... перешептали.

Как было хорошо прильнуть
Губами к маленькому уху!
С собой мы взяли в дальний путь
Ту немудреную науку.

И с той поры она для нас
Защитой стала неизменной:
Таким же шепотом сейчас
Мы заглушаем шум вселенной.
1958

Ты была в моей судьбе
Самою хорошею,
И любовь моя к тебе
Стала легкой ношею.

Сколько тропок и дорог
Нами здесь исхожено!
Только скука в узелок
Не была положена.

И на пнях среди зимы
Было много сижено,
Без того, чтоб были мы
Стужею обижены.

Сапожки совместных дней
Нами не изношены.
Ты была в судьбе моей
Самою хорошею!
1958